Арнольд Гессен - Жизнь поэта

• Название: Жизнь поэта
• Автор: Арнольд Гессен
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1972

В последний вечер восемнадцатого столетия, 31 декабря 1800 года, у Пушкиных собрались гости. Стол был парадно накрыт. Ждали наступления Нового года, нового, девятнадцатого столетия. Читались стихи, хозяйка дома, Надежда Осиповна, «прекрасная креолка», внучка арапа Петра Великого, вполголоса подпевая, исполняла на клавесине романсы. Ровно в полночь раздался звон часов. Первый удар, за ним второй, третий... последний - двенадцатый... Гости подняли бокалы, поздравили друг друга: - С Новым годом! С новым столетием! Звон бокалов и громкие голоса гостей разбудили спавшего в соседней комнате маленького сына Пушкиных, Александра. Ему было всего полтора года. Как гласит легенда, он соскочил с кроватки, тихонько приоткрыл дверь в комнату, где собрались гости, и в одной рубашонке, ослепленный множеством свечей, остановился у порога. Испуганная, за ребенком бросилась няня, крепостная Пушкиных Ульяна Яковлева. Но мать, Надежда Осиповна, остановила ее. Тронутая неожиданным появлением сына на пороге нового века, она взяла его на руки, высоко подняла над головой и сказала, восторженно обращаясь к гостям: - Вот кто переступил порог нового столетия!.. Вот кто в нем будет жить!.. Это были вещие слова, пророчество матери своему ребенку. Пушкин перешагнул уже через два столетия. Он перешагнет и через тысячелетия...

---

В пустынях часто я бродил,

Простую пищу их делил

И засыпал пред их огнями.

В походах медленных любил

Их песен радостные гулы -

И долго милой Мариулы

Я имя нежное твердил.

Пушкин закончил поэму. Его друзья декабристского лагеря встретили ее одобрительно, но цензора Гаевского смутили мысли Пушкина о «неволе душных городов», о людях, которые

Торгуют волею своей,

Главы пред идолами клонят

И просят денег да цепей.

«Я ничего не знаю совершеннее по слогу твоих «Цыган», - писал поэту Ж уковский.

Через несколько лет, уже будучи на свободе, Пушкин с грустью вспоминал перед женитьбою свои проведенные в таборе «вольные» дни:

Здравствуй, счастливое племя!

Узнаю твои костры;

Я бы сам в иное время

Провожал сии шатры.

Завтра с первыми лучами

Ваш исчезнет вольный след,

Вы уйдете - но за вами

Не пойдет уж ваш поэт.

Он бродящие ночлеги

И проказы старины

Позабыл для сельской неги

И домашней тишины.

* * *

Недоброжелатели не оставляли Пушкина в покое в его михайловском заточении. В журнале «Благонамеренный» появлялись заметки его издателя, А. Е. Измайлова, о поэзии Пушкина. Измайлов относился к нему недоверчиво - статьи его о поэте отличались двусмысленными оговорками.

Пушкин ответил на них стихотворением «Приятелям», которое Вяземский опубликовал под измененным им названием - «Журнальным приятелям» :

Враги мои, покамест я ни слова...

И, кажется, мой быстрый гнев угас;

Но из виду не выпускаю вас

И выберу когда-нибудь любого:

Не избежит пронзительных когтей,

Как налечу нежданный, беспощадный.

Так в облаках кружится ястреб жадный

И сторожит индеек и гусей.

Измайлов между тем продолжал свое. Одному из писателей он сообщал: «Слышал много нового об А. Пушкине от одного недавно возвратившегося из Пскова полулитератора. Проказничает наш Пушкин, да и только...»

Прочитав стихотворение «Журнальным приятелям», Измайлов поместил в «Благонамеренном» анонимную заметку - «Дело от безделья, или Краткие замечания на современные журналы». В ней были такие строки: «Страшно, очень страшно! Более же всего напугало меня то, что у господина сочинителя есть когти!»

Пушкин ответил новой эпиграммой - «По когтям узнаем льва»:

Недавно я стихами как-то свистнул

И выдал их без подписи моей;

Журнальный шут о них статейку тиснул,

Без подписи ж пустив ее, злодей.

Но что ж? Ни мне, ни площадному шуту

Не удалось прикрыть своих проказ:

Он по когтям узнал меня в минуту,

Я по ушам узнал его как раз.

* * *

Наводнение 7 ноября 1824 года в Петербурге. С рисунка А. Алексеева. 1825 г.

7 ноября 1824 года в Петербурге произошло страшное наводнение. До сих пор на дворцовых зданиях невской набережной сохранилась на высоте полутора метров отметка, дающая представление о том, как поднялась вышедшая тогда из берегов Нева. Это была стихийная катастрофа, никогда с такой грозной силой больше не повторявшаяся.

Пушкин позже описал это бедствие в «Медном всаднике»:

Над омраченным Петроградом

Дышал ноябрь осенним хладом.

Плеская шумною волной

В края своей ограды стройной,

Нева металась, как больной

В своей постеле беспокойной.

. . . . . . . . . . . . . . .

...Нева всю ночь

Рвалася к морю против бури,

Не одолев их буйной дури...

И спорить стало ей невмочь...

Поутру над ее брегами

Теснился кучами народ,

Любуясь брызгами, горами

И пеной разъяренных вод.

Но силой ветра от залива

Перегражденная Нева

Обратно шла, гневна, бурлива,

И затопляла острова,

Погода пуще свирепела,

Нева вздувалась и ревела,

Котлом клокоча и клубясь,

И вдруг, как зверь остервенясь,

На город кинулась. Пред нею

Всё побежало, всё вокруг

Вдруг опустело - воды вдруг

Втекли в подземные подвалы,

К решеткам хлынули каналы,

И всплыл Петрополь, как тритон,

По пояс в воду погружен...

Пушкин взволнован... «Этот потоп с ума мне нейдет... - пишет он брату 4 декабря 1824 года. - Если тебе вздумается помочь какому-нибудь несчастному, помогай из Онегинских денег. Но прошу, без всякого шума, ни словесного, ни письменного. Ничуть не забавно стоять в «Инвалиде» наряду с идиллическим коллежским асессором Панаевым...»

Во время наводнения погиб издававшийся К. Ф. Рылеевым и А. А. Бестужевым альманах «Полярная звезда» на 1825 год. Но тут же был сразу еще раз отпечатан. Узнав об этом, Пушкин написал:

Напрасно ахнула Европа,

Не унывайте, не беда!

От петербургского потопа

Спаслась Полярная звезда...

* * *

А. С. Пушкин, Пущин и няня в Михайловском. С картины Н. Ге. 1875 г.

Еще в южной ссылке Пушкин написал кому-то из друзей:

Сегодня я поутру дома

И жду тебя, любезный мой.

Приди ко мне на рюмку рома,

Приди - тряхнем мы стариной.

В южной ссылке опальный поэт никого уже не ждал, но о встрече с друзьями страстно мечтал... И совершенно неожиданно 11 января 1825 года его навестил в михайловской ссылке любимый лицейский товарищ И. И. Пущин. А на рюмку рома пожаловал большой любитель этого напитка «опекун» Пушкина, настоятель Святогорского монастыря игумен Иона...

Встретившись как-то на балу у московского генерал-губернатора Голицына с А. И. Тургеневым. Пущин спросил его, не имеет ли он каких-либо поручений к своему другу Пушкину.

«Как! Вы хотите к нему ехать? Разве не знаете, что он под двойным надзором - и полицейским и духовным?» - изумился Тургенев.

«Все это я знаю; - ответил Пущин, - но знаю также, что нельзя не навестить друга после пятилетней разлуки в теперешнем его положении, особенно когда буду от него с небольшим в ста верстах. Если не пустят к нему, уеду назад». - «Не советовал бы; впрочем, делайте, как знаете», - прибавил Тургенев».

От поездки предостерегал Пущина и дядя поэта Василий Львович, но со слезами на глазах просил расцеловать племянника.

«Как сказано, так и сделано», - вспоминал все это через тридцать лет, пройдя каторгу и ссылку, декабрист Пущин.

Захватив по пути, в Пскове, три бутылки шампанского клико, Пущин вломился «с маху в притворенные ворота» михайловской усадьбы и едва не вывалился из накренившихся набок саней.

Выбравшись из них, он оглянулся и увидел «на крыльце Пушкина - босиком, в одной рубашке, с поднятыми вверх руками». В заиндевевшей шубе и шапке, боясь простудить друга, Пущин схватил его «в охапку» и внес в комнату... Расцеловались и молча смотрели друг на друга.

Прибежавшая Арина Родионовна застала обоих в объятиях, все поняла, тоже обняла гостя, и Пущин чуть не задушил ее...

Закипел кофе, друзья уселись с трубками, и полилась вольная, полная воспоминаний и расспросов беседа, прерывавшаяся шутками, анекдотами, веселым смехом.

Пущин сообщил Пушкину, что имя его сделалось в России народным, что все близкие помнят и любят его и искренне желают, чтобы скорее кончилось его изгнание.

Пушкин расспрашивал гостя об их лицейских товарищах и сказал, что в эти четыре месяца несколько примирился со своим новым бытием, вначале для него очень тягостным. Здесь он все же невольно отдыхает от прежнего шума и волнений, с музой живет в ладу и трудится усердно.

За этой дружеской беседой Пущин не скрывал больше, что он и многие друзья его состоят членами тайного общества.

«Впрочем, я не заставляю тебя, любезный Пущин, говорить. Может быть, ты и прав, что мне не доверяешь. Верно, я этого доверия не стою - по многим моим глупостям», - сказал Пушкин.