Дарья Беляева - Маленькие Смерти

• Название: Маленькие Смерти
• Автор: Дарья Беляева
• Жанр: Ужасы и Мистика

Один маленький медиум, одна большая семья и один небольшой южный городок…

---

— А ты правда читал оккультную литературу, потому что завидовал родителям?

— Ну, — говорит Итэн. — Завидовал не совсем правильное слово. Я хотел быть полезным. Мильтон солдат, Мэнди и Райан медиумы, а я всегда был просто Итэном.

Я смотрю на него долго, пытаясь поймать оттенок его голоса, а потом говорю:

— По-моему просто Итэном быть здорово.

— Правда?

— Я бы не отказался.

— А Мильтон?

— Вот он бы отказался.

Мы замолкаем, будто бы произнесли что-то совсем не то, будто даже имя Мильтона должно быть запретным, пока мы не найдем способ его вернуть.

Черные кварталы Нового Орлеана — особое, неповторимое больше ни в одном штате Америки и нигде на земле место. Низкие, неаккуратные домики, увешанные, как школьница дешевыми украшениями, неоновыми, завлекающими буквами. Пахнет карамелизированными сладостями, пряностями, жареным мясом и чем-то алкогольным: земными, вкусными, невозможными нигде, кроме Нового Орлеана лакомствами. Шумит толпа, кто-то с хриплым, грудным говором зазывает туристов посмотреть, как жрец проводит обряд с помощью настоящего, живого питона.

Питон у упомянутого маркетолога в руках выглядит настолько несчастным, будто готов отдаться на сумку, лишь бы не продолжать влачить свое жалкое существование.

Черный квартал обладает своим, учащенным, будто от танца или алкоголя, пульсом. И я ясно чувствую этот пульс всем телом, и мне кажется, что если остановиться, можно ощутить, как под ногами неторопливо кружится земля. Это мир лишенный солнца, он функционируют только ночью, когда зажигаются фонари и наполняются бары, когда луна скучает на небе, готовая принимать подношения. Мир удовольствий и магии, я его люблю. Мимо нас проплывают разнообразные вывески магазинчиков вуду, их авторы соревнуются друг с другом в умении стилизовать черепа и умении обещать самые шокирующие обряды, в действительности имеющие не больше отношения к вуду, чем уличная магия Дэвида Блейна.

Сахарные черепа, которые куда больше напоминают о Дне Мертвых в Мексике и куклы вуду, связанные из разноцветных ниток, мелькают будто сменяющие друг друга картинки в путеводителе, но нам с Итэном не нужна ни одна из лавочек, где косяками вертятся между банок с заспиртованными змеями туристы.

Нам нужно кафе-мороженое с непримечательным названием «У Шивон».

— Ты уверен, что нам туда? — спрашивает Итэн, когда я открываю дверь.

— Ты теоретик, дядя, а я практик.

— Если бы ты сказал, что хочешь мороженое для девочек, я бы тебя и так понял.

Я возвожу к глаза к потолку, разрисованному цветочками и бабочками невероятно ярких цветов. Кремовые, аккуратные столики и надписи, прославляющие молочные коктейли, на окнах, довершают удручающую, с точки зрения дяди Итэна, картину.

Мы с дядей садимся за стойку, и я говорю:

— Привет, Лакиша.

Уже довольно поздно, и все желающие вкусить мороженое днем, разошлись по барам ради мохито и клубничного дайкири вечером. Но Лакиша не закрывает кафе, потому что всегда готова к клиентам другого рода.

Она встряхивает волосами, заплетенными в длинные, тонкие косички, достающие ей до пояса. В некоторые из них вплетены цветные нити, розовые, белые и голубые, прямо под цвет декора кафе. Кожа у Лакиши темная-темная, а сама она тоненькая, и оттого похожа на какую-то диковинную статуэтку. Она дочь Шивон Джонсон, действующей мамбо Нового Орлеана.

Лакиша подается ко мне, улыбается, почти вонзая в пластиковую стойку аккуратно накрашенные ядерно-оранжевым ногти.

— Здравствуй, Фрэнки, моя сладость. Ах, как давно я тебя не видела.

— Осознание того, что я не могу ходить сюда каждый день, буквально застило мне солнце, Лакиша.

Лакише семнадцать, и она чудо как хороша. Пятьдесят процентов моего увлечения вуду, обусловлены моим увлечением ей, но наш союз в штате Луизиана все еще нелегален. Кроме того, есть у нас на юге такой термин — «огнестрельная невеста». Суть его заключается в том, что у девушки, за которой ты в недобрый для тебя час приударил, может оказаться отец, чей гнев легко навлечь вниманием к его дочурке. Гнев, облаченный в форму свинцовой пули, выпущенной из ружья, может настигнуть тебя сразу на следующий день. Помню, Мильтон когда-то говорил, что хотел бы племянницу, которую мог бы защищать от посягательств с обрезом в руках.

Так вот, папа Лакиши, если узнает, что его ненаглядная дочка даже в теории могла бы встречаться с белым, как снег и богатым, как Крез, ирландцем, с радостью не только отстрелит, а может быть и отрежет мне все те части тела, что в теории могли бы помочь в общении с противоположным полом.

Так что мы с Лакишей Джонсон занимаемся обоюдоострым флиртом, он обоих нас держит в тонусе, а кроме того щекочет нервы.

— Мой хороший белый мальчик, — говорит она. — Другим белым здесь не так рады, поверь мне.

— А где нам вообще рады?

— Ну, есть много мест. Правительство, гольф-клубы, Юта.

— Но я тебе нравлюсь?

— Но ты мне нравишься. Думаю дело в том, что твои предки попали на эту землю не так давно и не успели обрасти паскудным расизмом.

— Ну почему же? — говорю я. — Некоторые успели. Но это мой дядя Итэн, он не успел, он вообще всегда опаздывает.

Лакиша смеряет Итэна долгим взглядом, тягучим, выглядящим, как вызов и при этом игриво-заинтересованным.

— Ага. Фрэнки, тебе как обычно?

— Да.

— А вам, мистер Миллиган?

— Черный кофе.

— Да ты сегодня просто рвешь границы дозволенного, правда Итэн? Черный кофе после шести вечера?

Но когда Лакиша приносит мое «как обычно», наступает время смеяться для Итэна. Лимонное мороженое с шоколадным сиропом и карамельками в виде бантиков приводит Итэна в такое хорошее настроение, в каком я его никогда не видел.

— О, — говорит он. — Серьезно, Фрэнки? Как обычно? Думаю, мне стоит рассказать об этом твоему старшему дяде.

— Что? Карамельки просто такими делаются, вот и все. Какая разница? Это не смешно.

— Нет, это очень смешно. И еще смешнее будет об этом рассказывать.

Я аккуратно оттопыриваю средний палец, а Итэн возводит глаза к потолку.

— Оскорбительно и непростительно для человека, сидящего в кафе с бабочками и поглощающего мороженое с бантиками. Почему мы вообще теряем время?

Свой ароматный кофе Итэн, впрочем, употребляет с заметным удовольствием.

— Потому что, как теоретик, ты, разумеется, не в курсе. За магические предметы нельзя платить. За настоящие, я имею в виду. Но кушать-то хочется, поэтому ты платишь формально за еду, но на самом-то деле за магические штучки, которые мы возьмем позже.

— Наценка, наверное, чудовищная.

— Я все слышу, — фыркает Лакиша. Когда она оставляет нас одних, спустившись куда-то в подсобку, я, ковыряя ложкой между карамельных бантиков, говорю:

— Как думаешь, чего по-настоящему хочет Грэйди?

Лимонная сладость проливается мне на язык, и на секунду о Грэйди я даже думать забываю, настолько мне вкусно. Забавно, что человеческое тело способно переключиться на такие простые удовольствия практически в любом состоянии.

— Что ты имеешь в виду? — спрашивает Итэн, грея кончики пальцев о чашку.

— Ну, знаешь, как в кино. Мирового господства? Я имею в виду, вот папа хочет чтобы люди умели пользоваться магией в реальности, Морин хочет уничтожить смерть, а Грэйди-то чего хочет?

Итэн некоторое время размешивает сахар в кофе с таким видом, будто именно этим способом узнает все ответы.

— Я думаю, что ты пересмотрел фильмов, Франциск. Иногда людям и даже чудовищам ничего особенного не надо, кроме как еще пожить на этой земле.

— Думаешь?

— Думаю. По крайней мере, я бы только этого и хотел, проведя двести лет в мире мертвых. А еще знаешь, что?

— М?

— Я бы сошел с ума. Если бы не сошел до того, став каннибалом, к примеру.

— Как ты глубоко вжился в образ Грэйди.

Я подталкиваю к Итэну тарелку с мороженым, он пробует, жмурится и говорит:

— Слишком вкусно, чтобы было стыдно, да?

— Именно. Дядя, а как думаешь, почему Зоуи мне все рассказала, а не папе? Или маме?

Я снова не замечаю, как называю Мэнди мамой.

— Этого я не знаю, Фрэнки, — он некоторое время молчит, а потом добавляет по-детски:

— Я никогда не был в настоящем магазине вуду.

— И не побываешь больше, ты же белый.

— Ты тоже.

— Знаешь, сколько усилий я приложил к тому, чтобы сюда попасть? Я месяц ходил есть мороженое, даже пристрастился к нему, прежде чем Лакиша пригласила меня вниз и…

— О, Господи.

— Нет!

— Тогда ладно.

Я слышу резкий, грудной голос Лакиши:

— Ну? Фрэнки ты закончил с мороженым или как?

Я беру дядю Итэна за рукав, тяну за собой. На двери, ведущей в подсобку написано «Опасно! Идут работы!». Табличка совсем не подходит для помещения, и Лакиша говорила, что ее папа достал табличку на свалке. Дверь ведет к длинной, темной лестнице. Дядя Итэн держится меня с отчаянием, возможным только для человека, который по-настоящему боится темноты. Я темноты не боюсь, по крайней мере с тех пор как стал медиумом. Ничего страшного в ней нет и даже ничего загадочного. В реальности, как и в мире мертвых, мы можем лепить из темноты, что угодно, представляя, что скрывается внутри. И зачем-то куда чаще мы представляем монстров, чем что-нибудь приятное.