Константин Воробьёв - Война. Krieg. 1941—1945. Произведения русских и немецких писателей

• Название: Война. Krieg. 1941—1945. Произведения русских и немецких писателей
• Автор: Константин Воробьёв
• Издательство: ПРОЗАиК
• Жанр: О войне
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-91631-115-0

Впервые в одной книге представлены произведения о Второй мировой войне русских и немецких писателей-фронтовиков (К. Воробьева и Г. Айзенрайха, В. Кондратьева и Г. Ледига, В. Некрасова и Г. Гайзера, В. Быкова и Ф. Фюмана, Г. Бакланова и Г. Бёлля, Ю. Бондарева и З. Ленца, Д. Гранина и В. Борхерта). Когда-то судьба развела их по разные стороны фронта и друг друга они видели только сквозь прорезь прицела. Теперь у них есть возможность вглядеться друг другу в лица. И еще раз осознать, что главное — это оставаться человеком даже в нечеловеческих условиях.

---

Один ефрейтор, ни единой мыслью не устремляясь к богу, так долго скребся в земле ногтями, что кожа на кончиках его пальцев повисла клочками. Потом он спокойно наблюдал, как мухи и комары садились на кровоточащее мясо и доставляли в его тело некие вещества, в которых он нуждался для выполнения своего плана. Спустя несколько дней он прибыл на перевязочный пункт с распухшими руками, с лихорадкой и с симптомами других, с трудом определяемых болезней. Этот ефрейтор выбрал наипростейший путь. Ему не нужно было мучиться отношениями с богом. Он уже с двадцати лет не ходил в церковь. И позже не ощущал в этом никакой потребности. И бог никогда больше не посетил его.

Но все это имело только опосредованное отношение к извещению о пропавшем без вести обер-ефрейторе. В непосредственное же соприкосновение с ним вступил ротный связной, когда небрежно запихнул эту бумажку в свою сумку вместе с курительной трубкой и горсточкой семечек, которые он отобрал у русского пленного. Задержаться на ротном КП связному никогда не удавалось.

Дорогу к батальону никак было не назвать собственно дорогой, и уж во всяком случае — дорогой безопасной. Каждый день протоптанной тропинкой связной много раз спасался бегством от смерти. Тому, что он так часто состязался с нею, он был обязан главным образом фельдфебелю, который без устали придумывал важные донесения в батальон. Тем самым присутствие фельдфебеля в ротном блиндаже оправдывалось необходимостью. И фельдфебель должен был ежедневно доказывать это, чтобы капитану не пришла в голову мысль отправить его командовать взводом на самый передний край. А что это всего лишь вопрос времени — когда оба ребенка связного станут сиротами, — фельдфебеля не волновало.

Особенно боялся связной первой сотни метров перед ротным КП. По КП пристрелялся русский миномет, регулярно осыпавший едва заметный холмик осколками. Никто из угодивших под обстрел и более секунды продолжавших лежать на земле не оставался в живых: русские снайперы били в любую неподвижную цель. И связной и фельдфебель знали это.

Когда фельдфебель, тем не менее, отсылал связного без всякой на то необходимости назад, тот каждый раз давал себе зарок отомстить ему за это. Он никогда бы не убил человека, даже врага, намеренно, но фельдфебелю при первой же атаке непременно выстрелил бы в спину. Фельдфебеля он ненавидел. Ниже левой лопатки, на расстоянии и пол-ладони, находится сердце. Некоторые анатомические познания были частью профессии связного. Его гордостью. Каждый раз, когда он пробегал критические сто метров, он думал об убийстве. Потом начинался дикий кустарник, и опасность оставалась позади. Угодить здесь под пулеметный обстрел можно было лишь случайно.

Почти безнадежным путь связного становился тогда, когда ему приходилось пересекать высоту. У нее было сходство с лунным пейзажем. Только на луне вряд ли можно встретить гигантскую стальную мачту высоковольтной линии электропередач: наружу выпирали ее распорки, деформированные прямым попаданием. Впрочем, мощное бетонное основание сумело устоять под бомбами всяческих калибров. Неподалеку от рухнувшей мачты связному встретилась солдатская могила. Вероятно, она появилась здесь еще со времен наступления. Низкая березовая ограда обрамляла насыпанный холмик. Крест с именем был расколот взрывом гранаты. В роте этот холмик называли «могилой неизвестного солдата».

Эта высота с упавшей мачтой подошла бы в качестве наблюдательного пункта для всего участка фронта. Однако устанавливать на перепаханной земле стереотрубу было так же бессмысленно, как сунуть зеркало в работающую бетономешалку.

Когда связной, точно привидение, пробирался по высоте, ему казалось, он пребывает в ином мире. Закон тяготения здесь не действовал. Под снующими со всех сторон пулями и осколками связной скорее летел, чем бежал. Любая мысль сейчас была бесполезной тратой времени. Холодный ветер не переставая свистел над голой землей. Связного принимало к себе царство духов. Его преследовали всадники Апокалипсиса. Впереди — Смерть на тощем коне. Ни дерева, ни кустика, ни травы. Лишь изуродованная песчаная земля. В воронках тут и там мутные лужи.

И тем не менее, на высоте жили люди. Ефрейтор и еще два человека. В одну из ночей они руками и коротким заступом прорыли под бетоном нору. И там, в укрытии, чутко прислушиваясь, они ждали теперь своего часа, который должен был наступить, если роту уничтожат в окопах. Тогда вместе со своими подрывными зарядами им следовало устремиться навстречу вражеским танкам и, уже со смертельным свинцом в теле, дрожащими руками прикрепить взрывчатку к ползущим мимо стальным чудовищам. Именно этого момента и ожидали они, час за часом, день за днем. В надежде, что он для них никогда не настанет. Над ними, кряхтя, содрогался бетонный блок. По стенкам укрытия сыпался песок. Если танки и не появятся, то определенно наступит момент, когда к ним вплотную придвинется бетонная глыба. Сотрясаясь от разрывов, убежище становилось все просторней и просторней. И с каждым днем было все яснее, что бетонная пята под тяжестью стальной мачты однажды-таки раздавит этот воздушный пузырь. И все же они не собирались выбираться наружу. Не укрываться же в воронке, чтобы часом позже умереть.

Так и жил ефрейтор с двумя своими солдатами в этой тюрьме. Все трое лежали рядышком. Меж их дурно пахнущих тел стояли заполненные динамитом коробки. Несчастные пили из помятых кружек черное пойло, которое выдавалось за кофе: подкрашенную воду, пахнущую жестью и цикорием. При этом они постоянно ощущали на языке песок, то и дело сыпавшийся с потолка в посуду. Иногда они раздевались, ползали в своей норе, как нагие отшельники, и отыскивали в униформе маленькую лоснящуюся живность. Каждый день они страстно тосковали по бутылке алкоголя, полагавшейся им. И торопливо опорожняли ее, с каждым днем все больше удивляясь тому, что остаются трезвыми. Когда они справляли нужду, то делали это на малой саперной лопатке или в старые консервные банки. Фекалии выбрасывали наружу. Таким образом, им не приходилось рисковать жизнью. Но говно иной раз падало сверху обратно и опять оказывалось в их дыре. Волосы над их воротничками были засаленными и одновременно пыльными. И похожи они были на лемуров. Пытаясь отрешиться от воя снарядов, они постоянно прислушивались, что делается снаружи, и с дрожью ожидали той страшной минуты, когда им придется выполнить свой воинский долг, — и не важно, спали они, ели, курили или пили в это время. Они ожидали лязга гусениц русских танков.

Несколько раз в день, реже — по ночам, в их норе появлялся связной. Связной соединял их с внешним миром, сузившимся для них до одного километра фронта. Любое слово связного, которое как-то могло быть связано со сменой, ими повторялось на разные лады и было предметом обсуждения в течение многих часов и даже дней. А дни шли. Забытый отряд истребителей танков в армии был ничто.

Каждому солдату из ротного пополнения, которого связной уводил с собой вперед, они пожимали руку и втайне желали смерти, ведь новоприбывший укреплял боеспособность роты и рушил их надежды на скорую смену.

Они беспрепятственно рылись в кожаной сумке связного и в блеклых сумерках, окутывающих их, с жестоким удовлетворением разбирали извещения об убыли личного состава. Они с точностью вычислили, когда рота в окопах, там, впереди, превратится лишь в горстку людей и в связи с этим ее вывод из фронтовой полосы будет равносилен символическому действию.

Только это и интересовало их в сумке связного. Фронтовая сводка, которую связной ежедневно доставлял из батальона в роту, их внимания не привлекала. Сообщение об испытаниях нового пулемета, которое фельдфебель составил для штаба дивизии, вызвало у них лишь жалостливую улыбку, и ефрейтор разжег им свою трубку — так он препятствовал тому, чтобы определенная должность при батальоне досталась фельдфебелю.

Вообще-то ефрейтор контролировал передачу тех сообщений фельдфебеля, что касались тыловой службы. Он заботился о том, чтобы тот не прыгнул выше головы. Одно из посланий фельдфебеля майору бесследно исчезло в норе истребителей танков. В списке внеочередных отпускников стояла его фамилия. Когда список попал в батальон, она была вычеркнута. «В настоящее время незаменим» — было написано рукой ефрейтора под фамилией фельдфебеля. Как известно, от трагического до смешного один шаг — в завшивевшей навозной норе, под холмом смерти, по соседству с ужасом, на корточках сидел мошенник.

* * *

Связной покинул нору. Прежде чем уйти, он с деланным равнодушием объявил: если останется в живых, то на обратном пути опять завернет сюда. Этому заявлению объяснения не требовалось: переутомленные легкие связного вынуждали его так и этак использовать эту нору. Разглагольствовал же он, чтобы не поддаться страху: любая молитва имела бы такую же цель.