Флетчер Нибел - Ночь в Кэмп Дэвиде

• Название: Ночь в Кэмп Дэвиде
• Автор: Флетчер Нибел
• Издательство: Паровая типолитография А. А. Лапудева
• Жанр: Детективная фантастика
• Год: 2016

В третий том шеститомного собрания сочинений американского журналиста и писателя Ф. Нибела включен роман «Ночь в Кэмп Дэвиде», в котором президент США сходит с ума, чуть не вызвав ядерную войну; и о возможности применения 25-й поправки к Конституции США.

---

— Прежде чем вы ответите на этот вопрос, позвольте мне самому вам кое-что рассказать. Меня довольно глубоко поразили два факта. Если бы факт был один, то я бы мог надеяться, что это простая случайность, но когда мне пришлось столкнуться сразу с двумя, я заподозрил, что дело здесь нечисто.

Джим перегнулся через стол к Карперу и, не спуская с него глаз, рассказал о своих безуспешных попытках получить полный материал по вопросу о неспособности президента к управлению страной и ознакомиться с военно-послужным списком президента Холленбаха.

— И вот, сэр, в обоих случаях материал этот оказался у вас, — закончил Джим.

Карпер по-прежнему молчал. Они смотрели друг другу в глаза, и Джиму казалось, что министр думает сейчас о том же, что и он.

Наконец Карпер тихо заговорил, по-прежнему не спуская с сенатора пристального взгляда:

— Я хочу задать вам только один вопрос, сенатор! Зачем вам понадобился послужной список президента?

У Джима учащённо забилось сердце:

— Я запросил его под тем предлогом, что пишу сейчас его биографию и мне необходимы все имеющиеся данные.

— Вы сказали: «под предлогом»?

— Да. На самом деле я не пишу такой книги.

Карпер по-прежнему молчал, и только в уголках его глаз собрались мелкие морщинки.

— Ну, а чем вы объясните необходимость в материале по вопросу о неспособности президента?

Не опуская взгляда, Джим ответил:

— Для этого у меня нет никакого предлога, но есть все основания думать, что в настоящий момент вопрос о неспособности президента управлять страной является самым существенным!

Наступило тягостное молчание. Лицо Карпера оставалось всё таким же безучастным.

— Настало время быть откровенным, мистер Карпер! У меня имеются все основания сомневаться в психической нормальности высокого должностного лица… Ведь и у вас прошлой осенью имелись основания для этого?

— Да.

— Речь идёт о президенте?

— Да.

Воздух словно сотрясла взрывная волна. И вдруг Джимом овладело чувство невыразимого облегчения. Он посмотрел на Карпера, и ему показалось, что точно такое же чувство испытал и министр.

— И вы никому об этом не рассказывали?

Карпер покачал головой:

— Нет, не мог.

— Может быть, ввиду сложившихся обстоятельств мне первому следует рассказать вам обо всём, что мне известно?

И пока Карпер сидел неподвижно, но с выражением всё возрастающего внимания, Джим ещё раз поведал свою историю. Карпер глубоко ушёл в кресло, голова его покоилась на сжатых кулаках, он ни разу не отвёл от Джима внимательного взгляда. Когда Маквейг закончил, Карпер печально улыбнулся:

— Послушайте, сенатор, — или, если позволите, я предпочёл бы называть вас Джим, а вы называйте меня просто Сид, — во время вашего рассказа я невольно думал о том, как странно построена вся наша вашингтонская административная система! Мы с вами знаем, как делаются дела в этом городе, но скажите, какой рядовой гражданин поверит, что два официальных лица, не встречаясь друг с другом и не обсуждая своих взглядов, могли прийти к одинаковым выводам!

— Представьте, Сид, я тоже об этом думал. Действительно, откуда нам было догадаться, что мы думаем одинаково? Ведь о таких вещах не кончат посреди улицы!

— Правильно, не кричат. Вам это, быть может, покажется эгоистичным, Джим, но ваш рассказ снял с моих плеч громадную тяжесть.

Карпер поднялся, заполнив при этом собой чуть ли не весь угол кабинета. Заложив руки за спину, он взволнованно прошёлся по кабинету, потом снова уселся, сунул в рот зубочистку и свистнул в неё как в боцманскую дудку.

— Позвольте мне сосредоточиться, Джим, я хочу вспомнить всё с самого начала. Как-то ночью в октябре прошлого года президент поднял меня с постели и приказал срочно явиться в Белый дом. Он сказал, что ему надо меня видеть сию же минуту. Я, конечно, решил, что где-то начались военные действия. Он принял меня в овальной гостиной справа от его спальни на втором этаже, в той части дома, где он живёт со своей семьёй. Как и в случае с вами, он выключил единственную лампу. Ночь была безлунная, и мы сидели с ним в полной темноте. Только за железным забором около южного входа горели уличные фонари, да ещё красные лампочки на вершине памятника Вашингтону.

Это был самый странный разговор за всё моё пребывание в Вашингтоне. Президент приступил к тому, что его волновало, не теряя ни минуты. Он забегал по комнате и заговорил так быстро, что я с трудом разобрался, о чём речь.

Оказалось, что ярость его направлена против Картера Урея. Он кричал, что Урей правит Центральным разведывательным управлением как самостоятельной империей, что он не соблюдает дисциплины, не подчиняется распоряжениям президента и даже пытается проводить самостоятельную внешнюю политику. Когда он на мгновение остановился, чтоб перевести дух, я спросил его, почему он в таком случае не уволит Урея. Он ответил, что не может этого сделать по причинам политического характера. У этого Урея слишком много друзей в Капитолии. Он ублажает конгрессменов своими частными обедами и обычаем выкладывать секретную информацию, играя им на руку. Он кричал, что Урей помешался на власти и хочет выжить из Белого дома его, Холленбаха, — главу правительства.

— Боже милосердный, — прервал его Джим, — да Урей начисто лишён всякого политического честолюбия. Он ненавидит Вашингтон. Он сам мне говорил по секрету, что только о том и мечтает, как бы поскорее уйти в отставку и вернуться к себе, в Канзас-сити.

— Совершенно верно, Джим. Вот поэтому обвинение президента и показалось мне таким невероятным. Если вы спросите меня, то я скажу, что Урей самоотверженно продан своему делу и лишён какого бы то ни было честолюбия. Но унять президента было невозможно. Я не согласился с ним и пытался защитить Урея, но он и слушать ничего не хотел. Он продолжал изливать потоки ярости — и всё это в совершенной темноте. Наконец я спросил его напрямик: чего он от меня хочет? Он сказал, что хочет, чтобы министр обороны взял под свой контроль всю деятельность Центрального разведывательного управления, и что он вручит мне директиву, которая даст мне власть над Уреем. Я ответил, что это бессмысленно, что я совершенно некомпетентен и что Конгресс никогда на это не пойдёт. Тогда он мне сказал — и вы бы видели его бешенство, — что плевать он хотел на Конгресс, он издаст секретную директиву. Никто даже знать не будет об этом, даже сам Урей, никто, кроме меня и самого президента.

— Господи, да ведь это же безумие, мистер президент, — говорю я ему и вижу, что он при этих словах остановился возле своего стола как вкопанный. В темноте я услышал его прерывистое дыхание и разглядел, что рука его сжимает какой-то предмет на письменном столе.

— Слушайте, Карпер, — говорит он мне таким голосом, что меня прямо мороз продрал по коже, — так вы значит тоже из этой шайки, тоже хотите меня уничтожить?

Я ничего не ответил. Он поднял предмет, который держал в руке — я разглядел, что это была чернильница — и замахнулся. Тогда я шагнул к нему и сжал его за локти — вы ведь знаете, я довольно сильный — сжал очень твёрдо, но со всей возможной вежливостью. — Ну-ка, мистер президент, — говорю я ему, — поставьте её на место.

С минуту он стоял в страшном напряжении, а потом словно вдруг обмяк. Тогда я его отпустил, и он поставил чернильницу на стол. Потом тяжело упал в кресло и долго молчал. Нечего и говорить, что весь ковёр оказался залит чернилами.

Когда он снова заговорил, голос его был очень спокоен. Он сказал, что нам обоим не мешает как следует выспаться и обмозговать эту проблему после, так как утро вечера мудреней.

На следующее утро он позвонил мне около девяти, как раз когда я уже собирался ехать в Пентагон. Он говорил бодро, своим обычным властным голосом. Просил меня забыть обо всём, что было сказано ночью, что он был очень расстроен и наговорил много лишнего. Попросил меня никогда не вспоминать об этом и сказал, что сам урегулирует свои отношения с Уреем. И извинился за то, что всё так преувеличил. Урей, в общем, неплохой малый, ему просто надо научиться работать в контакте с другими, или что-то в этом роде. Словом, он был оживлённый и весёлый, как белка.

Но меня вся эта сцена очень обеспокоила. Контроль команды по запуску атомных боеголовок и всегда-то меня очень тревожил, а тут я невольно призадумался: а что если бы пришлось выносить решение именно этой ночью, то есть я говорю о команде «запуск»? Потом я вспомнил о Вудро Вильсоне и Форрестоле и в результате всех этих размышлений составил директивы для комиссии по проекту «Кактус». Эти директивы я обсудил с президентом, хотя, конечно, ни словом не обмолвился о той их части, где говорилось о неуравновешенной психике. Я просто сказал ему, что это разработка ещё более усовершенствованного механизма системы контроля команды. «Превосходно, — сказал он, — валяйте, действуйте, Сид».