Флетчер Нибел - Ночь в Кэмп Дэвиде

• Название: Ночь в Кэмп Дэвиде
• Автор: Флетчер Нибел
• Издательство: Паровая типолитография А. А. Лапудева
• Жанр: Детективная фантастика
• Год: 2016

В третий том шеститомного собрания сочинений американского журналиста и писателя Ф. Нибела включен роман «Ночь в Кэмп Дэвиде», в котором президент США сходит с ума, чуть не вызвав ядерную войну; и о возможности применения 25-й поправки к Конституции США.

---

— Кстати, вы ещё об этом никому не рассказывали? — спросил его Одлум.

— Только одному Полю Грискому, и, как я уже говорил, при этом я не упоминал имени президента. Я сделал вид, что это кто-то другой. И, скажу вам честно, Фред, мне кажется, Гриском уверен, что я описал ему своё собственное состояние. Он очень хотел мне помочь.

Джим помолчал.

— Кроме того, я рассказал обо всём своей жене, но за неё можно быть спокойным, она не проговорится ни одной душе.

— Ну и как отнеслась миссис Маквейг к вашей истории? — спросил Одлум.

— Мне кажется, что она тоже мне не верит, потому что… ну, потому что это связано с другими вещами. Она, по-видимому, уверена, что у меня у самого галлюцинации.

Все молча на него уставились, и Джим не сомневался, что сейчас они думают о том, что его жена подозревает о его отношениях с Ритой. Ему казалось, что его раздевают донага. Теперь он хорошо понимал, что чувствовала Рита, когда они задавали ей свои вопросы.

Тягостное молчание нарушил Г рэди Каваног:

— Что же нам теперь делать, джентльмены? Что вы собираетесь предпринять?

Никольсон поднялся со своего кресла. Вид у него был решительный и даже воинственный:

— Сейчас я вам скажу, что я собираюсь делать! Я уезжаю! Хватит с меня этого вздора!

На всех лицах отразилось удивление. Никольсон взялся за спинку кресла и заговорил, словно обращаясь к большой аудитории:

— Я не знаю, чего добивается сенатор Маквейг и что он, собственно, пытается нам доказать! Либо у него чересчур подозрительный ум, либо тут что-то более серьёзное. Позвольте напомнить: он снял свою кандидатуру в вице-президенты, что, по-моему, весьма странно. Потом мы прочитали статью Казенса и Кинга, только что выслушали признание миссис Красницкой, и мне всё это как-то трудно сразу переварить. Я ещё не знаю, что именно происходит, но одно вам скажу, джентльмены, не нравится мне вся эта история! Очень не нравится! И я не хочу больше здесь находиться и слышать, как порочат имя великого президента! Домыслы сенатора Маквейга о больном уме президента Холленбаха являются, на мой взгляд, совершенно фантастическими, и наше совещание чертовски смахивает на заговор. Откровенно говоря, я чувствую, что поступаю, как грязный предатель, принимая участие во всём этом.

Никольсон повернулся и неуклюже вышел. Джим подумал, сколько печальной иронии было в этом неожиданном выступлении Никольсона в защиту президента, который охарактеризовал этого самого Никольсона как чересчур «тяжёлого на подъём». «Он подавляет меня своей слоновьей тяжеловесностью…» — сказал про него Холленбах.

В гостиной осталось пять человек, все молчали с застывшими лицами. Сенатор Галлион попытался было исправить неловкое положение шуткой:

— Ну вот и доигрались, что нас покинул глава Сената. Попробуй докажи теперь, что мы не заговорщики!

Никто не улыбнулся. Наконец молчание нарушил хозяин дома:

— Мне думается, что тут требуется, э. дальнейшее расследование. Я не уверен, как нам лучше приняться за дело, но лучше, если мы сами будем теперь начеку, произведём кое-какие, осторожные разыскания и потом встретимся здесь опять, скажем, через неделю. Как вы считаете, джентльмены?

— Я за то, чтобы сегодня же покончить со всей этой историей, — сказал Одлум. — Меня она не возмутила, как Ника, и я весьма ценю старания сенатора Маквейга выполнить свой долг так, как он считает правильным. Если он приведёт новые доказательства в пользу своей версии, я всегда готов его выслушать. Но пока он меня не убедил.

— Но подумайте обо всей этой истории в целом, Фред! — сказал Каваног. — Совершенно очевидно, что во всех последних поступках Марка налицо какая-то последовательная неуравновешенность. Я настолько ни в чём не уверен… что готов действовать.

Одлум вскинул голову. От его инквизиторской манеры не осталось и следа.

— А кто вообще уравновешен, хотел бы я знать? Для меня всё это слишком неконкретно, джентльмены. Я не вижу здесь ничего такого, на что можно было бы опереться в практических действиях.

— Согласен, — сказал сенатор Галлион. — Пожалуй впервые в жизни, джентльмены, я согласен с Фредом.

Джим почувствовал себя одиноким, опустошённым. Над страной нависла угроза величайшего правительственного кризиса, а эти люди в своём циничном недоверии хотят превратить всё в шутку!

— У меня, — вмешался О’Мэлли, — связаны руки, и вы все это прекрасно знаете. Из-за истории с ареной я не могу выступить один, без вашей поддержки. Я действительно сомневаюсь в нормальности президента, но только в таком деле одних сомнений недостаточно. Тут необходимы доказательства. Я предлагаю, чтобы мы с Джимом отошли в сторонку, а вы трое проголосовали бы между собой, стоит продолжать это расследование или же лучше покончить с ним тут же, на месте.

— Я за то, чтобы продолжать, — высказался Каваног.

— А я чтобы прекратить, — сказал Одлум.

— Я тоже, — присоединился к нему Галлион.

О’Мэлли стукнул рукой по ручке кресла, словно держал в ней председательский молоток:

— Совещание окончено, джентльмены!

Все дружески пожали Маквейгу руку, а Одлум задержал её в своей и тихо сказал:

— Очень сожалею, Джим, что мне пришлось задать жару и вам и этой Рите, но мне просто необходимо было знать, честную ли вы ведёте игру.

Джима охватило отчаяние, он чувствовал, что проиграл не только эту битву, но и всю войну. Он нисколько не сомневался, что в результате совещания ещё несколько человек прониклись убеждением, что им движут либо соображения политической мести, либо расстроенные умственные способности. Когда все стали расходиться, Каваног жестом задержал его:

— На вашем месте, Джим, я стал бы действовать только в одном направлении. Допустим на минуту, что ваша теория правильна. Если так, то у президента, возможно, и раньше наблюдались симптомы этой болезни. В конце концов, именно поэтому вы и стали копаться в материалах его ранних лет. Почему бы вам не попросить какого-нибудь приятеля в Пентагоне, чтобы он просмотрел для вас военный послужной список Холленбаха? Ведь он воевал в Корее, кажется, в пехоте. Может, там ничего и нет, а может, и есть! Но если вы узнаете, что даже в напряжённых военных условиях его разум оставался нормальным, вам всё-таки от этого полегчает.

Джим поблагодарил его и сказал, что непременно воспользуется его советом. Однако в душе он сомневался, стоит ли наводить справки. Он чувствовал себя разбитым, выжатым как лимон. Господи, хоть бы сегодня удалось ему наконец уснуть!

Обратная поездка с Ритой в автомобиле началась с мрачного молчания. Небо в тёмных тучах нависло над ними свинцовым пологом. Их «седан» прокладывал себе путь по извилистой гравиевой дорожке к большому шоссе, и слышался только шум мотора да скрип гравия под колёсами. Когда они выбрались на шоссе и понеслись по нему со скоростью семьдесят пять миль в час, в деревне Люсби было темно, и только в одном фермерском домишке горел запоздалый огонёк.

Первой заговорила Рита:

— Никогда за всю мою жизнь никому не удавалось вывалять меня в такой грязи!

— Мне очень жаль, Рита. Это всё, что я могу сказать. Чего бы я не отдал, чтобы избавить тебя от этой сцены!

— Нет, до чего мерзкий этот Фред Одлум! Чего и ожидать от человека, который перещупал всех девчонок у себя в Капитолии!

— Постарайся обо всём забыть, Рита, с этим покончено. — Он смертельно устал, и ему ни о чём не хотелось говорить.

— Может, ты всё-таки объяснишь, ради чего мне пришлось выдержать этот допрос, как какой-нибудь девке, подобранной полицейскими на улице?

— Не могу, Рита. Пойми, мы все поклялись хранить это в тайне. И если ты можешь сделать мне последнее одолжение, то очень тебя прошу, Рита, никому об этом не рассказывай.

— Не беспокойся. Неужели ты думаешь, что я стану кому-нибудь рассказывать об этой отвратительной, позорной истории?

Она отвернулась к окну, и Джим услышал, что она снова плачет. Это был прерывистый, сухой плач. Но вскоре она вытерла глаза и принялась молча курить. Когда они проезжали мимо базы военно-воздушных сил, она неожиданно спросила:

— Скажи мне, Джим, ты состоишь в заговоре и хочешь погубить президента? Да?

— Нет, Рита. Я не хочу погубить его. Я пытаюсь ему помочь. Но рассказать тебе об этом я не могу. Во всяком случае, не теперь.

Она вынула пачку сигарет и, убедившись, что она пуста, нервно смяла её и вытащила из сумочки свежую. Потом торопливо закурила. Когда она снова заговорила, тон её был злым, обвиняющим:

— Ну, конечно, всё так и есть. Он предложил тебе поставить своё имя на избирательном бюллетене, и не прошло трёх недель, как вышвырнул тебя вон, и вот теперь ты решил с ним посчитаться. Ты участвуешь в заговоре и хочешь дискредитировать президента. Я уже решила, завтра же утром я обо всём доложу Доновану!