Ганс Эверс - Сочинения в двух томах. Том второй

• Название: Сочинения в двух томах. Том второй
• Автор: Ганс Эверс
• Издательство: ТЕРРА
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 1997
• ISBN: 5-300-01-202-5, 5-300-01200-9

Ганс Гейнц Эверс (1871–1943) — немецкий писатель, драматург, сатирик. Его произведениям, которые еще в начале XX века причислялись к выдающимся достижениям художественной литературы, присущи гротеск, таинственность и фантастика.

Во второй том включены рассказы и роман «Превращенная в мужчину».

---

Она подошла мимоходом к чулану, где было маленькое оконце, оставленное полуоткрытым. Заглянула туда.

Бартель сидел на своей кровати. На коленях он держал, крепко обняв, растрепанную Фанни. Она была полураздета, с распущенными иссиня-черными волосами.

— Ну, иди уж, дорогая, что ты так жеманишься? — смеялся он.

Точно остолбенев, смотрела Эндри. Как будто она приросла к земле — не могла сдвинуться с места. С трудом она повернулась и тихо отошла от чулана и от решеток, за которыми сидели сокола.

Недели, длинные недели. Временами она совсем тупела, не способная связать ни одной мысли. Затем опять вырабатывала план за планом, проводила бессонные ночи в лихорадочных размышлениях.

Разве нельзя как-нибудь избавиться от ребенка, от этого ребенка, которого никто на свете не желает? Если бы поехать в Клеве. Нет, это невозможно, там все ее знают. Быть может, в Арнгейм или Нимгевен? Или еще лучше в Дюссельдорф, в большой город? Там, конечно, есть акушерки и врачи.

Прошел август. Был уже сентябрь. Один день следовал за другим. С ужасом она смотрела на себя, идя в постель, не потолстела ли она? Недоверчиво глядела на каждого, проходившего мимо нее. Не смеялись ли над ней служанки, не хихикали ли за ее спиной.

Однажды утром, когда она выходила из ванны, приковыляла в спальню старая Гриетт:

— Мария-Иосиф! Приблудная Птичка! — воскликнула она. — Как ты растолстела! Ты слишком обленилась за последнее время, тебе надо побольше двигаться!

Она стала пунцово-красной, надела рубашку на набухшие груди. Как сумасшедшая, она скакала верхом в этот день. Быть может, она упадет, быть может…

Но ничего не случилось — только шло время…

А Бартель все еще оставался в Войланде. «Он должен тут жить, пока не приедет Ян», — сказала бабушка. Значит, оба будут тут и тогда уже ничего не скроешь!

Постоянно эта рвота, эта тошнота перед ней! Однажды у Эндри случился обморок за обедом, как раз когда бабушка вышла из комнаты. После того — еще раз в конюшне. Она ввела туда кобылу, пошатнулась и упала бы, если бы ее не поддержал старый Юпп. Питтье принес ей стакан воды.

В это время кто-то засвистел во дворе. Она слышала, как Юпп сказал:

— Девушке, которая свистит, и курочке, которая кричит петухом, надо свернуть шею.

Она выглянула из конюшни. У колодца приплясывала бабушкина камеристка. Стройная и расторопная, как всегда! С ней вот ничего не случилось! Как это она, черноокая Фанни, ухитрилась не получить ребенка? Вот она и бегает тут, насвистывая выученную у Бартеля тирольскую песенку…

Эндри топнула ногой. Схватила за руку Юппа и прошипела:

— Ну так сверни шею этой девке!

Старый кучер изумленно взглянул на нее.

— Сделай это сама, Приблудная Птичка, если тебе это доставит удовольствие! — сказал он.

Дальше так продолжаться не может! Она должна искать чьей-либо помощи. И она выбрала самое худшее, что могла выискать в Войланде. Выбрала Гриетт, эту старую высохшую деву, неспособную отличить кота от кошки. Когда Эндри ей призналась и сказала, что ждет ребенка, Гриетт даже не спросила, от кого. Она закрыла лицо передником и завыла. Это и был ее единственный ответ. У нее нашелся только один совет: надо сказать бабушке. Эндри сначала противилась, но была в таком отчаянии, столь беспомощна, что крикнула наконец старухе:

— Скажи ей это ты!

Гриетт тотчас же заковыляла к графине.

Эндри сидела у себя в комнате и ждала. Только через два часа к ней постучались. Вошла Фанни, принесла приказ придти к графине. Именно Фанни должна была это сделать!

Бабушка сидела в спальне на большой готической кровати. Она казалась спокойной и сдержанной. Около нее стояла плачущая и всхлипывающая Гриетт.

— Правда ли то, что говорит старуха?

Эндри подтвердила.

— Когда это случилось?

— В конце июня, — призналась она.

— Скажи правду, — настаивала графиня.

Эндри хорошо заметила, как дрожал ее голос. Она поняла смысл вопроса: если это случилось раньше, в марте или в апреле, причиной мог быть Ян.

Она отрицательно покачала головой и сказала безучастно:

— Это — правда. Случилось в конце июня.

Бабушка вздохнула, тяжело и глубоко, словно похоронила последнюю надежду. Помолчала несколько минут и сказала ровным голосом:

— Еще одни вопрос — и ты можешь идти. Кто это был?

Эндри знала, что она спросит ее об этом. Она подготовилась рассказать все, что случилось, ничего не скрывая. А теперь вдруг точно язык у нее отнялся: не могла произнести ни одного слова.

Бабушка поняла ее состояние. Дала ей время. Через несколько минут снова спросила:

— Это был кто-нибудь из Клеве?

Эндри отрицательно покачала головой.

— Кто-нибудь из служащих в Войланде?

Графиня поднялась, и голос ее звучал угрожающе:

— Кто же это был?

Эндри все молчала. Тогда бабушка подошла к ней совсем близко:

— Я хочу это знать и буду знать! Кто это?

— Я не могу этого сказать, — прошептала Эндри.

Графиня засмеялась.

— Принеси мою плеть, — крикнула она Гриетт. — И крепкую веревку.

Затем она снова обернулась к внучке:

— У тебя есть еще время, пока она вернется, подумай хорошенько.

Эндри не сдвинулась с места. Наконец она произнесла:

— Я напишу.

Бабушка с горячностью согласилась:

— Сделай это!

Эндри подошла к ночному столику, взяла карандаш.

Старуха вернулась.

— Написала?

— Нет, — ответила Эндри.

— И ты не хочешь сказать? — крикнула графиня.

Снова безнадежное:

— Нет!

Последовал приказ:

— Раздевайся!

Эндри повиновалась. Медленно, вещь за вещью, она сняла с себя все. Ее не торопили. Шли минуты за минутами. Она должна была сказать только одно словечко: «Бартель!» — и была бы избавлена от позора.

Но ее губы оставались немыми.

Бабушка взяла бельевую веревку и привязала девушку к колонкам кровати. Сзади нее послышались всхлипывания старой Гриетт.

— Выйди! — приказала бабушка.

Когда дверь закрылась, бабушка взяла в руки плеть.

— Скажи, кто это был?

Но в ее голосе на этот раз слышался уже не приказ, а горячая, молящая просьба.

Никакого ответа. Графиня со стоном упала на постель.

— Скажи, Эндри, прошу тебя, скажи! — шептала она.

Ни слова, ни слова…

Тогда она вскочила, плеть свистнула по воздуху и выжгла пылающую полосу на голой спине от плеча до бедер. Эндри закричала.

Графиня остановилась, занесла плеть над ее лицом.

— Ты уже кричишь? — озлобленно крикнула она, — плетка откроет тебе рот!

Снова голос ее упал, прозвучал мягко и моляще:

— Скажи же, Эндри, избавь и меня, и себя!

Эндри тяжело вздохнула, борясь с собой. Но не могла сказать. Легче откусить себе язык, чем выговорить это позорное слово: Бартель.

И графиня начала ее стегать, удар за ударом, без жалости.

Эндри съежилась, вертелась, сопротивлялась. Плеть шипела по воздуху, жгла и резала ее тело, всюду, куда попадала, от икр и до шеи. Все чаще и чаще, скорее и скорее. Но она уже не кричала — прикусила себе губы, чтобы не сказать ни слова.

Графиня была вне себя. Это сопротивление безмерно возбуждало ее — она должна была его сломить! Она уже стегала изо всей силы, не разбирая, без цели, куда попало — по грудям, даже по лицу.

Эндри стонала и всхлипывала, а затем просто кричала без удержу.

— Только покричи, — говорила ей бабушка. — Созови всю прислугу, чтобы та во дворе слушала твой концерт. Вой, музыкант, я буду отбивать такт.

И, как сумасшедшая, хлестала ее плетью.

Эндри уже не кричала, а только стонала. Она упала на колени, вдоль столбов кровати висели ее руки. В голове пело — как жаворонок. Высоко в воздух поднялись милые птички, а она — она бросила на них соколов. Хищники летали, били жаворонков острыми когтями. И относили их назад: мертвые и разорванные птички лежали у нее на руке. Еще совсем теплые.

Графиня остановилась, наклонилась к ней.

— Скажешь? — прошептала она. — Кто?

— Поющие, скачущие львиные жолудки! — шептали безумные губы Эндри.

Бабушка отбросила плеть и тяжело опустилась в кресло. Затем снова вскочила:

— Гриетт! — закричала она. — Гриетт!

И вышла из комнаты тяжелым, волочащимся шагом.

Много дней Эндри пролежала в постели. Старая Гриетт ухаживала за ней, шлепала, прихрамывая, вокруг нее. Кроме Гриетт, никто к ней не заходил.

Затем Эндри встала, но она не должна была никуда выходить из своей комнаты. Гриетт приносила ей еду. У старухи в связке ключей у пояса был ключ, которым она открывала и замыкала ее комнату. Это была единственная связь Эндри с внешним миром.

Все чаще Эндри спрашивала, не приехал ли кузен.

Она этого и боялась и желала: с ним она могла бы поговорить, могла бы ему все рассказать. Возможность стать его невестой и женой потеряна, конечно, навеки, но она могла бы остаться подругой его игр, его сестрой. Она нуждалась в помощи — он бы ей не отказал.