Николай Шагурин - Эта свирепая Ева (Сборник)

• Название: Эта свирепая Ева (Сборник)
• Автор: Николай Шагурин
• Издательство: Красноярское книжное издательство
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1983

В настоящий сборник включен Фантастико-приключенческий роман «Эта свирепая Ева», новые рассказы, а также издававшиеся ранее произведения «Новая лампа Аладдина» и «Тугоухий игрок», которым присуща увлекательность, острота и важность поставленных проблем. Сборник является итогом более чем полувековой литературной деятельности Н. Я. Шагурина и выходит к 75-летию со дня рождения писателя.

---

…Они шли по длинному, глухому коридору, поднимались по узкой металлической лесенке, миновали какие-то переходы, поднимались опять, немец все время бормотал: шнелль, шнелль — и Андриса все время не оставляло ощущение, будто за ними следят невидимые глаза. Наконец конвоир остановился у полукруглой двери, сказал: тут!

Повинуясь движению рычага, дверь открылась, и они оказались в камере, где на небольшом возвышении стоял глиссер не виданной Андрисом конструкции. Верхнюю часть его длинного, дельфинообразного корпуса покрывал колпак из прозрачного пластика, а на борту готическим шрифтом было выведено: «Нифльгейм-1».

Судно было обращено носом к двухстворчатым герметическим дверям, к ним вел рольганг.

Немец снял трубку настенного телефона, пролаял что-то. Тотчас послышался глухой шум воды; когда пол дрогнул и камера начала подниматься, Андрис сообразил, что это откачивают воду из балластных цистерн.

Нажатие кнопки. Створки двери откатились направо и налево, и перед Андрисом открылся океанский простор, позлащенный утренним солнцем. Он глубоко вдохнул теплый соленый воздух, и сердце дрогнуло и сжалось: свобода ли это?

Рузе нажал рукоятку в носовой части глиссера, пластиковый колпак раздвоился, как скорлупа ореха, и половинки его, щелкнув, ушли в боковые пазы. Он полез в глиссер, потом оттуда раздалось:

— Берейтшафт!

— Фарен! — деловито сказал немец, пуская рольганг. Глиссер пополз вниз и сел на воду.

— Давайте, Лепет! — крикнул Рузе, указывая ему место рядом с собой, у щита управления. Последним влез немец и развалился на корме.

«Нифльгейм-1» с ревом рванулся вперед. Андрис обернулся и увидел, как сомкнулись створки в круглом куполе станции, как зубурлила вода вокруг него… Потом океан со вздохом принял загадочное сооружение в свое лоно и только небольшая воронка еще несколько секунд вертелась на том месте, куда, как мираж, ушла морская тайна.

Ветер свистел над головами Андриса и его спутников.

— Игрушка! — прокричал Рузе в ухо пленника. — В Филадельфии заказывали по особым чертежам. Скорость — фантастическая. Может погружаться и идти на небольшой глубине несколько часов. И заметьте: это не какое-нибудь безобидное спортивное суденышко, у него на вооружении новейшие реактивные торпеды-молнии, способные отправить ко дну крупный военный корабль.

— Вижу и удивляюсь, — отозвался Андрис. — Оказывается, в этом «тихом» океане водятся и такие аллигаторы…

Пронзительный вой моторов постепенно стих, хотя скорость, видимо, не уменьшалась, а увеличивалась. Андрис, приподнявшись, попытался выглянуть за щиток и тотчас, словно ударом могучей ладони в лицо, был отброшен обратно в кресло. Теперь судно совсем вышло из воды и, выпустив подводные крылья, неслось, еле касаясь поверхности: где-то в глубине корпуса глухо ворчали сверхмощные двигатели.

— Вы обратили внимание на название? — спросил Рузе. «Нифльгейм» — ведь это из древненемецкого эпоса взято: таинственная подводная страна нифлунгов или нибелунгов, злобных карликов, стерегущих скрытое сокровище. Вполне во вкусе нацистов, любителей подобной старонемецкой бутафории. Только совсем не бутафория это, ox! — не бутафория…

— Вы-то как сюда попали, Мишель? — спросил Андрис.

Рузе-Козлов помолчал.

— Длинная и очень грустная история, — сказал он с привычной, характерно-горькой усмешкой, которая сама уже говорила многое. — Я родом из Сормова, сборщиком работал там на судостроительном заводе. Ну, началась война, мобилизовали меня, и попал я в авиационное училище. Потом — фронт. В одном из первых воздушных боев сбили меня под Орлом. Лагерь для военнопленных. Бежал. Поймали меня и попал я во второй лагерь-еще хуже. Опять бежал. Снова поймали и водворили в третий лагерь — совсем уж какой-то девятый круг дантова ада. И тут, скажу вам правду, не выдержал режима я, смалодушничал и оказался во власовском формировании. До фронта дело не дошло, долго болел. А тут и войне конец. И снова оказался я в лагере, на этот раз — для перемещенных лиц. И снова побоялся ответ перед Родиной держать и очутился за океаном, в специальной школе, сами догадываетесь, какой. Когда раскусил, что это такое — удрал. И пошло носить меня по белу свету…

Перед Андрисом развертывался крестный путь эмигранта, человека без родины. Бродяжничество по Штатам, полуголодное существование. Какая-то уголовщина, тюрьма. Венесуэла — воздушный извозчик на летающих гробах захудалой авиагрузовой компании. Старатель, потом охранник на алмазной каторге…

— Словом, стал я тем, что в Турции называют «караязиджи» — человеком черной судьбы.

— А вы и в Турции были?

— Спросите, где я не был.

— Сколько же вам лет?

— Пятьдесят с лишним.

Андрис глядел на него пораженный: он думал, что Рузе около семидесяти. Лицо — руины, совершенные руины, изглоданные временем, выжженные солнцем тропиков. Тело еще крепко, но плечи пригибает к земле тяжкий груз пережитого. Эх, бедолага! Не сладок, видно, хлеб чужбины…

— Одно время мне повезло, — продолжал свою исповедь Рузе. — Попал я к одному почти соотечественнику, мсье Корганову, французу русского происхождения, который занимался поисками затонувших сокровищ. Профессия не новая, таких в старину называли «рэкменами». Была у него карта, якобы подлинная, на которой морские клады обозначены, держал он ее за семью замками. И стал я акванавтом. Ну, ничего, этот Корганов обходился хорошо и платил прилично, обещался даже взять в долю. К несчастью, карта оказалась липовой, такие в Америке можно приобрести за полсотни долларов. И вылетел мсье Корганов в трубу, как и полагается порядочному человеку…

— А потом?

— Тут и очутился я в когтях герра Вебера. Он вербовал людей для работы на секретных подводных рудниках. С моим опытом акванавта-глубоководника я для него находкой оказался. Подписку с меня взяли, я уже об этом говорил. Плата большая, контракт на год, по окончании срока — премия. Соблазнился я — и попал в западню. Ведь я уже шесть месяцев, как божьего света не видел. И (Рузе нагнулся к уху Андриса) не ручаюсь, что его увидят те, кто работает там, внизу, в кратере, в выработках.

— Почему?

— А как кончается контракт, тем, кто не хочет его продлить, устраивают прощальный ужин. Коньяк, шампанское, омары и все такое прочее. Ну, конечно, веселье: завтра — денег полные карманы, завтра свобода, доставка на сушу. Но я подозреваю, — шепотом продолжал Рузе-Козлов, — что эти люди наутро не просыпаются…

— Какой ужас!

— Да, вот такие дела, молодой человек. Если бы не это ЧП…

— Какое ЧП?

— А то, что вы мне буквально на голову свалились, когда я ремонтировал наружный люк входного шлюза. Благодаря этой истории я сижу теперь рядом с вами и солнышко увидел в последний раз, может быть…

— Вы думаете? — у Андриса холодок пробежал по спине.

— Чего думать, понятно все. Тут не церемонятся. Дорого бы я дал, чтобы узнать, что у этой орясины в пакете.

— Генуг дер ворте, — донеслось с кормы.

— У, сатана, прислушивается! — с досадой сказал Рузе. Ну, я сейчас заткну ему рот!

Он открыл шкафчик под щитком и вытащил большую оплетенную флягу и упакованные в целлофан сэндвичи. Сделав изрядный глоток, он протянул флягу Андрису:

— Вот, подкрепитесь, да и перекусите кстати…

Судя по тому, как обожгло пищевод и перехватило дух, это был крепчайший ром. У Андриса сразу закружилась голова.

— Эй Вилли, тринкен! — крикнул, оборачиваясь, Рузе.

— А-а, шнапс! — осклабился немец и, придерживая кобуру, полез на нос.

— Теперь он «выключен» по крайней мере на два часа, — заметил Рузе, когда немец вернулся с флягойк себе на корму. — Можно без помех поговорить.

— Прежде всего, нужно подумать, что делать, — сказал Андрис, кладя руку ему на плечо и заглядывая в глаза. — Ведь ясно, что там, куда мы направляемся, ни меня, ни вас не ждет ничего хорошего. Вот и следует сообразить, как нам выпутаться из такого положения, с наименьшими, как говорится, потерями. Не так ли, старина?

— А знаете ли. Лепет, — отвечал Рузе, видимо, тронутый этим по-человечески дружелюбным прикосновением и теплотой тона, — знаете, ведь мне уже все равно… Так я устал от этого звериного бытия, от этого вечного осадного положения. Кажется, стреляй в меня — не шелохнусь. Лег бы — и заснул, навсегда…

— Ну, зачем же такая безнадежность… — пытался ободрить собеседника Андрис.

— Нет, парень, — продолжал Рузе, — я за время своих скитаний образовался, если можно так выразиться. Ведь я в суровейшие испытания жизни, в войну, выброшен был совсем юнцбм. И долго жизнь на мне зубы вострила, пока я своим умом доходить стал — что к чему. Даже газеты почитывать стал. Попалась мне как-то статья некоего мистера Меджериджа о нашей цивилизации. Как он выложил в ней все невзгоды человечества! Как он охал над нашей, то есть ихней цивилизацией, которая-де приходит в упадок, гниет, бедняжка, и вот-вот готова испустить дух под коленом красного призрака. Много таких плакальщиц развелось сейчас в «свободном мире»! А я сыт этой цивилизацией по горло. Я ненавижу самый звук этого лживого слова. По мне сдыхай, старый пес, туда тебе и дорога! — закончил Рузе с озлоблением.