Зденек Плугарж - Если покинешь меня

• Название: Если покинешь меня
• Автор: Зденек Плугарж
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1976

В романе чешского писателя З. Плугаржа «Если покинешь меня» (1957) рассказано о трагических судьбах тех, кто не понял нового, что нес с собой демократический строй в Чехословакии, поддался на удочку буржуазной пропаганды и после февраля 1948 года оказался за пределами страны.

---

— …Не забудьте, профессор, о моей учебе…

— …А если будет речь о какой-нибудь работе — дайте знать! Скажем, в авиапромышленности. На худой конец, я бы согласился занять пост министра авиации…

— …Я уже набирал сто двадцать знаков в минуту, почти столько же, сколько Франта Кацел, а тот считался квалифицированным наборщиком…

Все сгрудились вокруг профессора. А он все записывал крупными рублеными буквами в свой блокнот. Люди смотрели на Маркуса с искрой новой надежды. Старый, плохо выбритый господин с пятном от супа на лацкане пиджака, он уже не принадлежал к жильцам комнаты номер одиннадцать. Маленькая книжечка в зеленой обложке внесла отчужденность, отдалила его, вовремя вырвала отсюда, так как лагерь начинал накладывать на него свою печать. Теперь он уходил в какую-то недосягаемую даль. Здесь он был уже только гостем, счастливец!

— Я ничего вам не обещаю, друзья, кроме одного: я все записываю не для того, чтобы забыть на первой же станции за Нюрнбергом. Надеюсь, я еще объявлюсь в Валке, в этой именно комнате, но уже как человек, который приехал сделать для вас что-то конкретное!

В дверях появился Медвидек, за ним вошел статный молодой мужчина в сутане.

— Вот эта комната, ваше преподобие, — сказал Медвидек.

Некоторое время он потоптался у двери, повертел широким задом, не спуская глаз с Капитана. Но на него никто не обращал внимания, и Медвидек, смущенно почесав живот, вышел вон.

Молча, не понимая, смотрели обитатели комнаты в полное розовое лицо пришедшего. Мамаша Штефанская, как ласка, вынырнула из своего темного угла и с вытянутыми губами ринулась к руке священника. Тот отдернул свою руку от ее губ, но пожал ее жилистое запястье левой рукой. Глаза его засветились теплотой.

— Бог да пребудет с вами, братья! — сказал он немного в нос. — Меня прислали из канцелярии, здесь как будто есть свободное место.

— Через несколько минут будет, — победоносно отозвался профессор, а его глаза говорили: «Ну, вот видите, Баронесса, вам недолго пришлось ждать моего преемника!»

— Патер Флориан, — отрекомендовался священник и поставил на пол старенький чемоданчик. Потом, озадаченный, он уставился на верхние нары. Ганка, сидя в пижаме, явно забавляясь, с любопытной усмешкой рассматривала необычного пришельца. Его гладко выбритое, по-деревенски здоровое лицо слегка помрачнело. — Я не знал, что здесь общежитие. Сегодня я переночую вместе с вами, а завтра поищу что-нибудь другое…

— А разве вы не поселитесь в прихрамовом домике, ваше преп… брат, — заикаясь, возбужденно проговорила Баронесса и, улыбнувшись в зеркальце, прикрепленное к стойке нар, поправила волосы.

Священник положил поношенное, лоснящееся пальто и черную шляпу на край стола.

— Предлагали мне это, но я отказался. Там, пожалуй, было бы больше удобств, — и он растерянно обвел комнату взглядом. — Но бог учил, что все люди равны перед ним; я не хочу отличаться от других.

— Он и вправду святой, — зашептала Ганка Ирене. В наступившей тишине все услышали ее слова, а патер повел густыми черными бровями.

— Ты глупая коза, — послышался тихий ответ Ирены.

— Здесь я буду всегда под рукой, — быстро сказал патер, заминая инцидент, — если кто-нибудь из вас будет нуждаться в посреднике между своей душой и богом. — Он легкой пружинистой походкой прошел между нарами, чтобы помочь профессору снять с полки второй чемодан. Полы его сутаны разлетелись, как юбки испанской танцовщицы.

Профессор протопал к окну, за которым у него было что-то спрятано.

— Посредник? — Его скептический взгляд остановился на немного засаленном, обтрепанном воротничке патера. — А вы знаете, что говорил Толстой? Не позволяй никому быть посредником между твоей душой и богом. Никто не может быть ближе к богу, чем ты сам… Этот маргарин возьмите себе, Баронесса, а здесь еще есть и кусок сыра, — он протянул ей маленький сверток.

— Толстой кое в чем заблуждался, — в очках патера отразился свет электрической лампочки. — Бог пребывает во всех людях, но не все люди живут в боге. В этом главная причина человеческого скепсиса.

Профессор кое-как засовывал в чемодан свое грязное белье. Он заметно помрачнел и стал агрессивным.

— Звездное небо над головой, по известному изречению, должно было бы побуждать меня к вере в существование бога. Но многие явления находятся в явном противоречии с фактом его существования. Одно из них — этот лагерь.

— Magnificénce[64], — ужаснулась Баронесса. — Ну, почему же вы так беспощадно язвите? Вы как будто стараетесь, чтобы о вас осталась здесь память как о злом человеке…

Чемодан был наконец наполнен. Профессор энергично захлопнул его.

— Зло! Добро! — усмехнулся Маркус. — Самые релятивные понятия на свете. — Профессор, неуклюже пыхтя, стал одеваться. Воротник его пальто остался наполовину подвернутым. — Доброе, Баронесса, чаще всего следует вместе с человеком в могилу. А вот недоброе, сотворенное им, остается.

Маркус осмотрелся: не забыл ли чего-нибудь на постели? Рукой, украшенной большим перстнем, профессор пошарил под сенником.

Минута расставания неудержимо приближалась, и все это чувствовали. Вацлав хотел, чтобы она уже скорее миновала, — счастье этого человека действовало ему на нервы. Старый господин выпрямился, вздохнул с каким-то облегчением, лицо его прояснилось. Ведь он завершал хотя и краткую, но тяжелую главу своей жизни.

— Ну-с, может быть, хоть что-нибудь и от моей деятельности останется, — он направился к Баронессе и протянул ей руку. — Прощайте, надеюсь, что и вы скоро… — Он не знал, что говорить дальше.

— Мне будет недоставать вас, профессор, — глухо сказала она. — Мы иной раз ссорились, но… — глаза ее увлажнились.

Девушки спустились с нар и наскоро надели на себя пальтишки. Все обступили профессора. Гнетущее напряжение воцарилось в комнате.

— А знаете, — Капитан переступил с ноги на, ногу и заморгал глазами, — как сидели у стола белый и негр? «Милостивый государь, вы же негр!» — говорит вдруг белый. «Да, но как вы это узнали?» «А по вашему произношению».

У профессора задергались уголки губ, глаза вдруг заволокло слезами. Внезапно, как из окружения, ринулся он из группы обступивших его людей, неуклюжей походкой прошел в польский угол, подал руку Штефанским, прикоснулся к вихрам Бронека, торчавшим из-под одеяла, но мальчик спал, на его лице остались еще полоски от недавних слез.

— Поторопитесь с ним к врачу, эти боли в животе вызывают у меня подозрение. А тебе желаю быстрее поправиться и стать здоровенькой. — Маркус ласково потрепал Марию по бледной щеке.

Подойдя к девушкам, он сказал:

— Вы от меня ничего не хотели, не могу ли я что-нибудь и для вас…

Девушки переглянулись.

— Если вы где-нибудь узнаете о лучшем пристанище… — сказала Ирена и как-то неопределенно усмехнулась.

А Ганка, возясь с угрем на щеке, закончила за подружку:

— Напишите нам, но чтобы там был гарнизон…

— Итак, друзья, прощайте, good luck[65].

Маркус кое-как заправил кашне под воротник пальто, натянул на голову шляпу и затопал к дверям, держа в каждой руке по чемодану. Ручку двери он нажал локтем.

В этот момент подбежала Баронесса, приподнялась на цыпочки и расправила подвернувшийся воротник.

— А то скажут, что я о вас не заботилась. — Голос ее сорвался, и она вдруг без всякой связи выкрикнула: — А я тут все равно долго не останусь, не думайте!

— Да поможет вам бог! — произнес патер.

Двери наконец закрылись за профессором.

Глухая, гнетущая тишина воцарилась в комнате. Только Бронек слегка посапывал во сне. Девушки снова взобрались на нары и начали прихорашиваться к вечеру. Гонзик раскрыл Бромфилда, но сосредоточиться не мог. Капитан неподвижно сидел на нарах, свесив руки между коленями, спина его сгорбилась, взгляд был устремлен в пустоту. Уже давно никто не видел его таким.

Патер не спеша распаковывал свои вещи, раскладывая их на полочке. Когда он наклонялся, костяной крест качался у него на груди.

Баронесса стояла у окна и с тоской смотрела на пустой, тускло освещенный, унылый двор. Когда она повернулась, запахнув халат и держа руки в карманах, особенно бросилась в глаза ее плоская грудь. Женщина вперила пронизывающий взгляд в здоровую, гладкую физиономию священника, но тут же постаралась подавить в себе чувство неприязни: «Глупости, ведь не он выжил отсюда профессора». Однако сердце ее сжимала глухая тоска.

Давно ли, как-то в полдень, появилась здесь солидная импозантная фигура с двумя внушительными чемоданами в руках. Баронесса помнит все, как будто это было сегодня. Она видит, как, пораженный и недоумевающий, оглядывает он эту убогую и отвратительную обстановку. Капитан уже который раз обращается к нему, а профессор все стоит остолбенелый, в шляпе, и не может прийти в себя. И вот теперь его уже здесь нет…