Джон Бойд - Опылители Эдема

• Название: Опылители Эдема
• Автор: Джон Бойд
• Издательство: Северо-Запад, Снарк
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1996
• ISBN: 5-88825-003-1

Имя американского литератора Джона Бойда до настоящего времени практически не известно в России. Назвать его романы просто «научной фантастикой» было бы в высшей степени неверно. Это философские притчи, корни которых, как признается сам автор, уходят в европейскую мифологию. Представленный в данной книге романы «Опылители Эдема» — чтение не самое легкое. За чисто фантастическим антуражем писатель скрывает самые земные, самые наболевшие проблемы современного человечества. Напряженная, аллегоричная проза Джона Бойда удовлетворит самого придирчивого и искушенного читателя.

Мир, в котором происходит действие, рядом деталей напоминает о первом романе Бойда (жесткая регламентация деторождения и социального статуса, зашоренность обывателей), но сюжет совершенно иной, хотя по-прежнему связан с сексуальными проблемами землян и не землян. Планета Цветов становится не только источником опасности, таящейся в коллективном разуме, но и приносит гармонию в существование четы биологов. Главная героиня — женщина; автор наблюдает ее чувственное пробуждение, которое завершается парадоксально. Тайны Флоры будут разгаданы, и теория любви цветов чем-то напоминает о хиппи. Однако обилие биологических комментариев и античный подтекст делают наслаждение текстом невозможным. В романе все продумано до мелочей, и творчеству читателя места не остается. Хотя «эротические» эпизоды и философские выкладки напоминают романы Ф. Херберта, и уже это может заинтересовать.

---

Царившее за столом подавленное настроение было вызвано, главным образом, фотографией на первой странице вашингтонской «Постхоул». Хейбёрн, размахивая руками в ораторском неистовстве, обращается к присутствующим, а Розенталь устремил отсутствующий взгляд вверх и вдаль. Фреда понимала, что этот снимок равнозначен для сенатора тысяче оскорблений, но Хал, лишь взглянув на него, сказал бы, что сенатор «паясничает».

После обеда она приняла душ, оделась в зеленое платье, так понравившееся Халу, и потратила на макияж на пять минут больше обычного. Она предвкушала удовольствие встречи с Гансом — удовольствие от ощущения значительного стратегического преимущества своего положения перед ним. Клейборг не годится на роль актера-любимца женщин при его росте метр с кепкой плюс сантиметров пятнадцать торчащих волос, которые бросаются в глаза, но он притягивает ее к себе, как пылесос, а его ум — просто какой-то волшебный фонарь.

Она следила за игрой теней от волшебного фонаря на стенах, пока комнату не окутал мрак. Она понимала, что если возлагаемые на ходатайство надежды не оправдаются, ее ждет еще одна милая беседа в кабинете Гейнора, возможно, с церемониальным чаепитием и обсуждением будущего Фреды Карон, и все это закончится предложением, неотвратимым, как нож гильотины.

— Фреда, может быть, вы почувствуете себя более счастливой в чисто исследовательской деятельности.

Когда-то в колледже у нее была подруга по комнате, вспоминала Фреда, девушка-католичка с беспечным характером, которая начинала девятидневную молитву через каждые двадцать восемь дней, и…

Зазвонил телефон. Ганс ждал.

— Приготовьтесь к шести порциям и обсуждению эксперимента Стенфорда-Хаммерсмита.

Сбежав по лестнице, она проскользнула в их угловую кабину и сказала:

— Прошлой ночью я перебрала. Моя норма — четыре порции.

— Как вы определяете вашу норму?

— У меня неприязнь к прикосновениям. Она проходит после четырех порций.

— Значит, ваши возможности эмпирически еще не определены. Вы только установили число порций, которое приводит вас в нормальное состояние. — Он выхватил из кармана счетную линейку и прищурился над ней в тусклом свете настольной лампы. — Судя по графику отражения, оптимум вашего настроения появляется где-то в районе пяти с тремя четвертями порций… Официант, два двойных мартини!

Это был первый в ее жизни мартини, и ей понравился появившийся в ушах металлический звон.

— Если это колокольчик, — сказала она, — то он отбивает очень чистую ноту… Скажите мне честно, Ганс: каковы наши шансы добиться открытия станции Гейнора на Флоре?

— Очень слабые.

— Боже мой! Если это не получится, доктор Гейнор будет винить меня.

— Такова его игра, — вырвалось у Ганса. — Когда вмешался Флот, Гейнор понял, что ходатайство потерпит неудачу, поэтому он сделал из вас голубку, которую подсадил в качестве мишени для орудий главного калибра Флота. Теперь в провале ходатайства будете повинны вы.

— Если вы мне друг, Ганс, почему вы согласились доверить мне представление ходатайства?

— Я полагал, что вы увидели в этом свой шанс привлечь к себе внимание Министра Сельского Хозяйства, присутствие которого ожидалось, и я считал, что красноречие Рози и ваше обаяние дадут прекрасный шанс всем нам. То, что Рози выкрутил шею, было перстом изменчивой судьбы. — Он сделал глоток и добавил: — Но я не могу себе представить, каким образом космическое умопомешательство оказалось на первом месте в программе наших действий.

— На него нас вывел Джеймс Беркли, — сказала она. — Он и я — первые кандидаты на пост руководителя Бюро, и он все время меня подсиживает.

— Не беспокойтесь о кознях Беркли, — сказал Ганс. — Вы получите оружие, способное вышвырнуть его из любого укрепления, и я покажу вам, как им пользоваться еще до окончания нашего вечера. В чем-чем, а в кабинетной политике психиатр со своей методологией оказывается в неблагоприятном положении.

— Раз уж речь зашла о психиатрии, что такое эксперимент Хаммерфорда-Стенсмита?

— Стенфорда-Хаммерсмита, — поправил он, не спуская глаз с ее бокала. — Вы еще не созрели.

— Вряд ли вы сможете поразить меня еще чем-то, после того, как обрисовали мне кабинетную политику в обнаженном виде. Я читала руководство «Как вести себя, чтобы продвинуться по службе». Но читать о поножовщине — это одно, а ощущать нож в собственной спине — совершенно другое.

— Потрясающее смещение по фазе между теорией и практикой, — сказал он. — Сейчас вы истекаете кровью. Рано или поздно вы научитесь получать удовольствие от удара и его парирования, в особенности от удара.

Она видела, что он выражается витиевато, но этот его язык как-то легко наводил на размышления.

Он наклонился вперед;

— Первое правило кабинетной политики, Фреда, заключается в том, что необходимо завести дружеские связи на каком-нибудь высоком месте. В Санта-Барбаре, чтобы уберечь нас от внутренней кабинетной политики, всем присвоен кабинет-министерский статус. Конечно, — добавил он загадочно, — мы все еще не оставляем практику внешней кабинетной политики, помогая нашим друзьям.

— Почему-то, Ганс Клейборг, вы упорно не говорите мне, каков ваш кабинетный ранг.

— Я думал, вы знаете.

— Я заметила, что Гейнор считается с вами, но полагала, что из-за вашей осведомленности в политике. Мне и в голову не приходило, что люди чистой науки могут дойти до… — Она остановилась.

— Таких высот, — закончил он за нее, широко улыбаясь. — Официант, повторите заказ!

Первая порция мартини сделала ее дерзкой:

— Ганс, почему бы вам не переместить куда-нибудь Гейнора и не посадить меня на его место?

— Гейнор — это мой голубок, — он ухмыльнулся. — Я должен помочь ему, чтобы отправить специалиста по энтропии на Флору. Может быть, я проиграю эту битву, но война не прекращается.

— Вы так сильно возбудили его тщеславие этой станцией Чарльза Гейнора, что он… готов пожертвовать мной, чтобы заполучить ее.

— Ну, я вижу, ваша рассудительность не ослабела. Вы готовы для теории Хаммерсмита-Стенфорда?

— Жарьте, Лука, — сказала она, прибегнув к одной из фразочек Полино, и подумала, что ей по-настоящему нравится этот человек с проволочными волосами и рангом кабинет-министра. Пожалуй, она сделала бы его своим первым другом на высоком месте.

Он подождал, пока официант хлопотал вокруг их напитков, затем сказал:

— Хаммерсмит и Стенфорд, два английских психолога-экспериментатора, которые построили искусственный тропический оазис близ Лох-Ю в Шотландии. В этот сад, где в теплом благоуханном воздухе бренчат цимбалы, они помещали в разной степени не вполне одетых девиц и приводили молодых космонавтов, формуляры-объективки которых свидетельствовали об их прежде безудержном либидо, но которые стали ночными шатунами. Девицы и ворковали, и вздыхали, и подманивали их к себе, но все без пользы. Космонавты только таращили глаза на звезды.

Мне особенно запомнился один молодой лейтенант, Ян Харрис, которого в этом саду ожидала невеста. Они собирались пожениться после его первого полета, но он возвратился из рейса повернутым к звездам.

Ганс сделал паузу, катая свой бокал ободком подставки по столу, и Фреда могла поклясться, что его глаза стали влажными.

— Любимая Яна вызвалась помочь ему и поджидала в саду, когда он входил, пяля глаза на звезды. Она не была обнажена в классическом смысле этого слова, но одета дразняще соблазнительно. Когда Ян вошел, она сказала: «Ян, я — твоя Сусанна, и я так одинока».

На какую-то долю секунды его глаза опустились, и он увидел ее. Его ответная реакция была моментальной, очевидной и совершенно нормальной. Но глаза вернулись к звездам, а голос, когда он заговорил, дрожал от страсти: «Сусанна, созвездие Стрельца нынешней ночью видно так ясно, что действительно можно разглядеть лучника».

Ганс допил свою порцию и попросил повторить заказ.

— Что случилось с девушкой? — спросила Фреда.

— Она вышла замуж за другого, лучше приспособленного к невзгодам космоса лейтенантика, который через его отца — тот был адмиралом — попал в космический командный состав, и теперь ее муж — капитан 3 ранга Королевского Космического Флота.

— Почему они не посадили ее на ветку, — вслух изумилась Фреда, — а Яна не привели под это дерево?

— Не думаю, что ошибка была в этом, — сказал Ганс, — но ошибка была. По этой проблеме я переписываюсь с руководителем психиатрического отделения в Хьюстоне. Думаю, что теория Хендфорда-Стаммерсмита шлепнулась на обе лопатки именно в чувственной области.

— Как так?

— Для интеллектуала — и обратите внимание, только самые чувствительные умы поражаются космическим экстазом — главной эрогенной зоной является мозг. Их либидо не сублимированы, а координированы. Интеллектуалы не «влюбляются». Они занимаются исчислением ценностей. Если, например, архитектор проектирует Картезианский Собор, какой-нибудь насильник, прокрадывающийся через его кабинет, не отвлечет его внимание от чертежной доски. Ваш парень Полино, возможно, привлекает вас, но ваше либидо, которое сильнее, чем у большинства людей, сосредоточено на жизни растений. Я утверждаю, что Хаммерфорд-Стенсмит предлагал чувственные приманки без сопутствующей оценки значимости.