Валентин Аккуратов - Лед и пепел

• Название: Лед и пепел
• Автор: Валентин Аккуратов
• Издательство: Современник
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1984

Имя Валентина Ивановича Аккуратова — заслуженного штурмана СССР, главного штурмана Полярной авиации — хорошо известно в нашей стране. Он автор научных и художественно-документальных книг об Арктике: «История ложных меридианов», «Покоренная Арктика», «Право на риск». Интерес читателей к его книгам не случаен — автор был одним из тех, кто обживал первые арктические станции, совершал перелеты к Северному полюсу, открывал «полюс недоступности» — самый удаленный от суши район Северного Ледовитого океана. В своих воспоминаниях В. И. Аккуратов рассказывает о последнем предвоенном рекорде наших полярных асов — открытии «полюса недоступности» экипажем СССР — Н-169 под командованием И. И. Черевичного, о первом коммерческом полете экипажа через Арктику в США, об участии в боевых операциях летчиков Полярной авиации в годы Великой Отечественной войны.

---

Пятого марта 1941 года в 10.30 самолет СССР-Н-169 стартовал с Захаркинского аэродрома на штурм «полюса недоступности». Погода, как говорили тогда летчики, «любительская», сплошная облачность, видимость восемьсот метров. Провожали Папанин, Ширшов, Мазурук и близкие родственники. Ну, конечно, и вездесущие, непонятно как проскочившие на аэродром журналисты, кинооператоры и фотокорреспонденты. Командование хотело перенести вылет из–за плохой погоды, но в Архангельске было ясно, и мы настояли на вылете. Через пять часов мы уже были в Архангельске. Маршрут шел через Амдерму на мыс Желания — остров Рудольфа — мыс Северный (на Северной Земле) — мыс Челюскин — залив Кожевникова — остров Котельный — остров Врангеля, откуда мы и планировали полеты на «белое пятно». По маршруту до острова Врангеля мы должны были сделать ледовую разведку высоких широт. Такая разведка еще никем не выполнялась, и она обещала дать много интересного как для науки, так и для практических целей морской навигации на 1941 год. Экипажу этот маршрут был необходим для окончательной проверки материальной части самолета, работы навигационных приборов и радиооборудования.

Седьмого марта мы были уже на мысе Желания, самой северной оконечности Новой Земли. Сердечная встреча с зимовщиками, которым мы доставили письма, газеты и небольшие посылки с дарами Большой земли. Закрепив самолет на ледяной якорь, отправились пешком на зимовку. Отличная прогулка при тридцатичетырехградусном морозе. Яркое холодное солнце и колючий ветер в спину. Вот и зимовка. Дома до крыш в сугробах, но внутри тепло, светло и по–домашнему уютно. За обедом бесконечные вопросы о Большой земле, о Москве, о предстоящей навигации. Чувствуется, что зимовщики не отгорожены ледяными просторами от жизни страны.

Мыс Желания. Здесь впервые я побывал в 1936 году, когда на двух одномоторных самолетах конструкции Поликарпова, с летчиками Михаилом Водопьяновым и Василием Махоткиным совершили мы экспериментально–разведочный перелет Москва — остров Рудольфа — 83°00′ — Москва. Перелет был тяжелым и сложным. Это была «разведка боем», как говорят фронтовики, в полном смысле этих слов. Тогда мы потеряли один из самолетов, но задание было выполнено. Без опыта, без необходимых приборов, на слабеньких самолетах уходили мы пять лет назад в «белое безмолвие». Мы должны были понять, что нужно, чтобы завоевать Северный географический полюс и высадить на нем группу Папанина, чтобы по–хозяйски освоить эту романтическую, но коварную точку земли. Тот перелет был нашим университетом. За успешное его окончание мы получили высший балл — жизнь! На одном моторе, на самолете из дерева, обтянутом полотном, без средств радионавигации (тогда они только вводились) дважды пересекли Карское и Баренцево моря.

Это был первый советский высокоширотный полет, и до сих пор он мне кажется самым увлекательным. Полет навсегда заставил меня полюбить далеко не ласковую, но неудержимо зовущую Арктику — страну несметных возможностей.

После обеда всем экипажем ходили к знаку Георгия Седова, на самой северной оконечности Новой Земли. Этот знак в виде креста установил Седов. Глубоко вырезанная надпись на дереве гласит: «Экспедиция Г. Седова. 1912 г.». Сюда приходил он на собаках выполнять береговое описание Новой Земли, в то время как его «Святой Фока» зимовал у полуострова Панкратова.

Откинув капюшоны меховых малиц, мы почтили его память минутой молчания. Какой силы и мужества был человек!

На следующий день, изучив погоду, мы решили стартовать в бухту Тихую, так как остров Рудольфа был закрыт туманом. Мороз тридцать пять градусов, сильный ветер, но ясно. Долго грели моторы, более двух часов, но когда заняли свои места и попытались вырулить на старт — самолет ни с места. Лыжи корабля крепко примерзли ко льду. Раскачивали веревками хвост машины, били кувалдой по лыжам, делали под ними подкопы — ничто не помогало. Морской солоноватый лед и десятисантиметровый снежный покров, как крепкий цемент, держали лыжи. Попеременно давали газ то правой группе моторов, то левой. Бесполезно. Тогда решили, что в самолете останутся Черепичный и Шекуров, а остальные вместе с зимовщиками будут раскачивать хвост. В стороне расчистили лед, положили ряд досок, чтобы, если вдруг самолет сорвется с места, перерулить на них. На этот раз «сорваться» удалось. Самолет исчез в тучах снега, а мы все, подхваченные воздушной струёй моторов, полетели, кувыркаясь, по льду. Когда все собрались, самолет с выключенными моторами стоял на досках. Но, увы, пока мы готовились к старту, а это заняло целых восемь часов, погода испортилась. Сильно запуржило и на Тихой. Всю ночь я вставал через каждые два часа, получал погоду и анализировал ее. В три часа Черевичный разбудил механиков и отправил их греть моторы. Погода как будто бы налаживалась. Моторы грелись, я составлял ледовое донесение последней разведки. В 08.20 стартовали без всяких осложнений. В 10.20 на горизонте показалась Земля Франца — Иосифа, окутанная туманом.

Оледенелый, колюче сверкающий край земли. Призрачно проплывают в безмолвии ледяные купола бесчисленных островов. Ландшафт схож с лунным. Иногда даже кажется, будто наш многомоторный гигант несется над мертвой поверхностью Луны.

Подавленные величием царства холода, как зачарованные, любуемся фантастической картиной.

Много раз я ходил над этим архипелагом, но никогда не мог привыкнуть к его дикой, какой–то сказочной красоте.

Первым нарушил молчание Черевичный. Оторвавшись от иллюминатора, он спросил:

— А на куполе острова Рудольфа, где расположен аэродром, не могут быть такие трещины, замаскированные снегом? — и показал на слегка выпуклое плато острова Райнера, края которого спускались в море, зияя глубокими черными безднами.

— В тридцать седьмом году их не было. Прилетим–посмотрим, — ответил я, внутренне содрогаясь от одной мысли, что может с нами случиться, если действительно при посадке угодим в такой провал.

Почти все острова Земли Франца — Иосифа находятся под мощным, до трехсот метров, пластом льда. Острова образованы первозданными породами — в основном базальтами. Языки ледников медленно сползают в море, рождая айсберги. Зимой трещины ледников забиваются снегом и невидимы, но летом, когда снежный покров исчезает, они зияют своей мрачной пустотой. К счастью, такие трещины, как правило, образуются на краях ледников, при спуске их в океан, и нам они мало угрожают, поскольку садится самолет на вершину купола. В фиолетовых далях всплыли до боли знакомые очертания острова Рудольфа.

— Впереди — Рудольф, — сказал я.

— Не уверен, что Рудольф, — смеясь, ответил мне гидролог экспедиции Николай Трофимович Черниговский. — У меня такое впечатление, что на посадке нас встретят не люди, а настоящие селениты! И вообще, Валентин Иванович, куда вы нас завезли? Разве возможна жизнь в этом застывшем царстве?

— С претензиями прошу обращаться к Либину, это он и его коллеги создали здесь первый полярный аэродром, — парировал я.

Либин полушутя–полусерьезно ответил:

— Не знаю, есть ли у селенитов банька, а у нас вы можете, дорогой Николай Трофимович, сегодня же попариться.

Вскоре перед нами полностью предстал весь остров. В фиолетовых сумерках отходящего дня виделась неправильной формы трехглавая пирамида — с вершинами, словно обрызганными густой вишневой краской, а дальше на север уходили бесконечные пространства замерзшего океана.

— Это стартовые огни? — спросил Черниговский.

— Да. Видишь костры, и слева трактор? — кивнул Черевичный утвердительно.

Внизу под ногами пламенели три точки, вокруг них снег был не фиолетовым, а пурпурно–золотистым. Лыжи самолета неслышно коснулись поверхности аэродрома. Тяжелая машина легко заскользила по снегу и остановилась у последнего костра. Разминая затекшие от долгого полета ноги, выпрыгиваем на снег. Радостные крики, приветствия, крепкие рукопожатия, быстрая выгрузка почты, посылок, свежих фруктов, — и все мы, во главе с хозяином острова Сергеем Воиновым, садимся в огромные открытые сани, впряженные в трактор ЧТЗ.

Далеко внизу, у самого подножья острова, на фоне океанских льдов чернеют высокие стройные мачты радиостанции и домики зимовки. Окна уютно светятся. Жесткий, пронизывающий (даже меховую одежду) ветер несет колючую снежную крупу, сечет глаза, забивается под капюшоны, но никто не замечает холода, слышатся приветствия, вопросы, смех.

Я смотрю вниз, все мне здесь знакомо. Отсюда четыре года назад мы штурмовали полюс. Это остров славы советской авиации!

Соскакиваю с саней, Либин за мной, и мы идем с ним по гладкому, отполированному ветрами льду купола, вниз к жилью. Чувство радости наполняет наши сердца. Сколько здесь пережито нами за те тринадцать месяцев! Высадка на полюс, поиски экипажа Леваневского. Мы любуемся своим, ставшим таким родным ледяным царством. Сказочная картина. Океан, солнце, ослепительный блеск зеленых и синих ледников, бесконечные горизонты манящих просторов. Зимовка. Хожу по комнатам. Четыре года назад здесь жизнь била ключом: сновали вездеходы, связные самолеты, тракторы, собачьи упряжки… Теперь пустовато, на зимовке шесть человек. Грустно от воспоминаний. Многих из друзей, штурмовавших полюс, уже нет. Погибли Михаил Сергеевич Бабушкин, Павел Головин, Яков Мошковский, Алеша Ритслянд, Серафим Иванов. Славные завоеватели полюса! Вы отдали свои жизни изучению Арктики. Память о вас всегда будет жить в наших сердцах!