Ричард Адамс - Шардик

• Название: Шардик
• Автор: Ричард Адамс
• Издательство: Азбука-Аттикус
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-389-08023-2

Ричард Адамс покорил мир своей первой книгой «Обитатели холмов». Этот роман, поначалу отвергнутый всеми крупными издательствами, полюбился миллионам читателей во всем мире, был дважды экранизирован и занял достойное место в одном ряду с «Маленьким принцем» А. Сент-Экзюпери, «Чайкой по имени Джонатан Ливингстон» Р. Баха, «Вином из одуванчиков» Р. Брэдбери и «Цветами для Элджернона» Д. Киза.

За «Обитателями холмов» последовал «Шардик» — роман поистине эпического размаха, причем сам Адамс называл эту книгу самой любимой во всем своем творчестве. Изображенный в «Шардике» мир сравнивали со Средиземьем Дж. P. Р. Толкина и Нарнией К. С. Льюиса, и даже с гомеровской «Одиссеей». Действие начинается на острове Ортельга — дальней окраине могущественной Бекланской империи. Ортельгийцы поклоняются богу в медвежьем обличье и верят, что когда-нибудь Шардик Сила Божья вернется вызволить их из многолетнего изгнания. И вот однажды молодой охотник Кельдерек по прозванию Играй-с-Детьми находит исполинского медведя. Уверенный, что зверь этот не кто иной, как Шардик, он решается на, казалось бы, невозможное. Впереди у него — битва за империю, и трон короля-жреца, и неожиданная любовь, и мучительный поиск себя…

Перед нами разворачивается не просто панорама вымышленного мира, продуманного до мельчайших деталей, с живыми и дышащими героями, но история о поиске человеком бога, о диалоге с божественным, о вере и искуплении.

Современная классика — впервые на русском.

Знак информационной продукции 16 +

---

— Валялся без памяти в трясине лигах в десяти к югу отсюда, — сказал Геншед. — Понятия не имею, как он там оказался, но я сразу его признал. Видел его в Бекле, как и ты. Ну, он-то не сбежит. Знает, что икетские солдаты разыскивают его, чтоб убить.

Лаллок вопросительно смотрел на него.

— Тут дело такое. — Геншед потыкал палкой в горящие поленья. — Я мужик смекалистый. Я тащу с собой Крендрика и мальчишку — остальных бросаю, черт с ними, но этих двоих тащу с собой, чего бы ни стоило. Саркидский бан, как нам известно, сражается за икетцев. Если вдруг меня поймают ортельгийцы — а разрешения на торговлю у меня нет, не забывай, — я скажу, мол, вот вам сын саркидского бана, забирайте, и, скорее всего, они так обрадуются, что отпустят меня с миром. А если меня поймают икетцы, я отдам Крендрика. Все то же самое: они будут страшно рады заполучить в свои руки бекланского короля и наверняка отпустят нас подобру-поздорову. Крендрик, разумеется, никакой другой ценности не представляет, но за мальчишку можно взять огромный выкуп. Сейчас обстоятельства складываются так, что, скорее всего, нас поймают икетцы, а не ортельгийцы, поэтому я делаю ставку на Крендрика.

— Но если икетцы поймают тебя с мальчишкой, Генш?

— Такого не случится. Уж об этом я позабочусь. Ни одного ребенка со мной не будет — они даже трупов не найдут.

Геншед резко встал, переломил пару веток об колено и бросил в огонь. Кельдерек слышал, как бьется о булыжный пол голова Шеры, мечущейся и вскрикивающей во сне.

— Ну и каков план действий? — чуть погодя спросил Геншед. — Как ты собираешься переправиться через Тельтеарну?

— Дело, конечно, рисковое, Генш, но другого выбора нет. Нужно попробовать, иначе икетцы нас прикончат. Тут неподалеку есть одна деревушка, Тиссарн называется, рыбацкая деревушка на берегу реки.

— Знаю. Вчера я свернул в лес, чтобы обойти ее стороной.

— Так вот, как только рассветет, мы бросаем всех здесь, идем туда и находим кого-нибудь… я отдам все деньги, что у меня остались… кого-нибудь, кто даст нам челн, плот, что угодно, пока икетцы нас не нагнали. Мы переплываем реку, а там уже Дильгай. Течение сильное, далеко снесет, но главное — добраться до другого берега. В любом разе нужно попытаться.

— А если за деревней следят? Потому-то я и пошел окружным путем.

— Нужно попытаться, Генш.

— Мальчишку возьмем с собой.

— Я против, Генш. В Дильгае меня власти разыскивают. Не хочу привлекать внимание. Не ровен час, они узнают, кто такой твой мальчишка, уличат в работорговле. В Дильгае это дело противозаконное.

Геншед ничего не ответил.

— Генш, я ранен, мне худо. Поклянись, что ты мне друг, поклянись, что никогда не бросишь меня, что выручишь из любой беды. Прошу, Генш, поклянись!

Геншед подался к нему и стиснул его руку:

— Клянусь, я до скончания дней буду тебе другом, Лаллок, и всегда подставлю плечо в трудную минуту, помоги мне господи.

— О, благодарение богу, Генш, благодарение богу, что я встретил тебя! Мы спасемся, все будет хорошо. Сейчас поспим немного, но как только рассветет — сразу тронемся в путь. Нельзя терять ни минуты.

Он неуклюже завернулся в плащ, улегся возле очага и, казалось, мгновенно погрузился в сон, как брошенный камень погружается на дно пруда.

Кельдерек повернулся, чтоб отползти, но в суженные от света зрачки не проникало ни единого образа из ночного мрака. Ожидая, когда глаза привыкнут к темноте, он сообразил: как бы сейчас он ни поступил, куда бы ни дернулся — разницы нет. Геншед спать не ляжет, вне всякого сомнения. Кельдерек может либо, уползти в лес, безоружный и беспомощный, и умирать там с голоду, пока его не найдут икетские солдаты, либо остаться здесь и ждать, какое решение примет Геншед утром. В какую сторону повернуть быку на скотобойне — направо или налево? «Мальчишку возьмем с собой». Но его, Кельдерека, Геншед с собой за Тельтеарну не возьмет — там от него пользы никакой. Если работорговец и не убьет его, то просто бросит на берегу дожидаться солдат.

Дикое отчаяние терзало душу Кельдерека, как зверь свою жертву. Безысходное отчаяние и панический страх — страх человека, ясно понимающего, что гибель близка и неизбежна: дверь накрепко заперта и вода неуклонно поднимается. Он встал, вытянул вперед руки и напряженно всмотрелся в темноту, пытаясь различить очертания развалин вокруг. Наконец он разглядел какую-то черную груду справа — невысокую и еле видную в просвете между деревьями. Кельдерек наклонился, потом опустился на колени и пригнулся, чтоб рассмотреть ее получше на фоне неба. Внезапно груда пошевелилась, а в следующий миг ноздрей Кельдерека коснулся запах, тотчас же воскресивший в памяти устланный соломой пол, чадящие факелы и заложенные кирпичом арки Королевского дома в Бекле: тяжелый, смрадный запах медведя.

На несколько долгих мгновений Кельдереку показалось, что он уже умер. Недаром он воспринял пруд и трепсис как предзнаменование смерти. То обстоятельство, что Геншед знал, кто он такой, знал с самого начала, и намеревался в случае чего отдать на смерть ради собственного спасения, жестоко поразило Кельдерека и переполнило безнадежностью, какая всегда охватывает нас, когда мы вдруг обнаруживаем, что наша сокровенная тайна, оказывается, давно известна нашему врагу. И вот теперь, когда он уже мысленно распрощался с жизнью, из дремучего леса, простирающегося на многие лиги, бесшумно и незаметно появился Шардик — Шардик, которого три дня назад он своими глазами видел далеко к югу отсюда. Задаться вопросом, что двигало медведем — жажда мести или жалость к нему, Кельдереку даже не пришло в голову: его потрясенный ум оцепенел, скованный ужасом перед невероятным и непостижимым.

Темная груда снова пошевелилась, послышалось тихое рычание, и теперь стало ясно, что зверь совсем близко — ближе, чем казалось поначалу, — всего в нескольких шагах от него. Кельдерек отпрянул назад, вжался спиной в стену и закрыл лицо ладонями, скуля от ужаса.

Неожиданно из дома донесся душераздирающий вопль. Потом еще один и еще; проклятья, удары, глухой стук падения чего-то тяжелого, судорожная возня и наконец долгий сдавленный стон. Чья-то рука сорвала плащ в дверном проеме, и в тусклом свете огня Кельдерек на мгновение увидел два красных глаза, горящие во мраке, и черный силуэт громадного медведя — потом зверь повернулся, побрел прочь и в считаные секунды скрылся между полуразрушенными стенами. Снова настала тишина, нарушаемая лишь прерывистыми шаркающими звуками, скоро прекратившимися, и затрудненным дыханием человека, который, покончив со своим делом, повесил плащ на прежнее место. В кромешной тьме Кельдерек, не сознающий ничего, кроме того, что Шардик ушел, а сам он все еще жив, заполз в первую попавшуюся щель и скрючился там на земле, не понимая, спит он или бодрствует.

54. Расколотая скала

Под предрассветным небом тускло блестела серая гладь реки, казавшаяся недвижной с высоты, на которой летят перелетные гуси, направляясь на север. К югу от прохода Линшо простирался безмолвный лес, похожий сверху на гигантскую косматую шкуру на теле земли. Пока еще ничто не нарушало глубокого покоя, там царившего: ни птица не порхнет, ни ветерок не дунет, ни блик не мелькнет в листве. И крылья огромных бабочек были сложены.

Местами лесная шкура свалялась бурыми клочьями старых мертвых лиан, которые, перед тем как погибнуть, медленно проползли, извиваясь и цепляясь из последних сил, даже через самые верхние древесные ярусы; там и сям в шкуре зияли проплешины, являя взору грязную грубую кожу, покрытую рубцами скал, гнойниками болот, чешуйками низкорослого кустарника, которая питала собой — точно облепленная личинками полудохлая обезьяна — уродливую копошащуюся жизнь, обреченную на угасание. В одной из таких проплешин смутно виднелась бугристая короста, наросшая на старую глубокую рану: груды камней, полуразрушенные стены, булыжная насыпь вокруг пруда у подножия голой скалы, торчащей из земли, как кость. На коросте этой сейчас тоже происходило беспорядочное копошение: полуживые грязные существа — человеческие дети — выползали из струпьев, как жуки из источенного дерева, и бесцельно бродили туда-сюда, отвратительные в своей тупой, унылой апатии: всем своим видом они напрашивались на жестокое насилие, будто нарочно созданные жалкими и беспомощными, чтобы их было легче уничтожить. Скоро исполинское существо, на чьем теле они копошились и кормились, почувствует зуд, почешется и раздавит ничтожных букашек, оборвав их бессмысленную жизнь.

Труп Лаллока лежал ничком у дверного проема, откуда толстяк вывалился ночью с ножом Геншеда в спине. Ступни зацепились за порог, и полусогнутые колени вдавились в мягкую почву при падении тучного тела. Одна из вытянутых вперед рук впивалась в землю скрюченными пальцами, другая была чуть отведена в сторону и приподнята, словно для гребка, — так и окоченела. Голова вывернута вбок, рот оскален. Левая щека, отсеченная двумя ударами ножа, кровавым лоскутом висела под челюстью, обнажая стиснутые, раздробленные зубы. Вся одежда настолько пропиталась кровью, старой и новой, что первоначального цвета уже и не разглядеть.