Коллектив авторов - Как мы пережили войну. Народные истории

• Название: Как мы пережили войну. Народные истории
• Автор: Коллектив авторов
• Издательство: ЛитагентАСТc9a05514-1ce6-11e2-86b3-b737ee03444a
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-17-097220-3

…Воспоминания о войне живут в каждом доме. Деды и прадеды, наши родители – они хранят ее в своей памяти, в семейных фотоальбомах, письмах и дневниках своих родных, которые уже ушли из жизни. Это семейное наследство – пожалуй, сегодня самое ценное и важное для нас, поэтому мы должны свято хранить прошлое своей семьи, своей страны. Книга, которую вы сейчас держите в руках, – это зримая связь между поколениями.

Ваш Алексей Пиманов

Каждая история в этом сборнике – уникальна, не только своей неповторимостью, не только теми страданиями и радостями, которые в ней описаны. Каждая история – это вклад в нашу общую Победу. И огромное спасибо всем, кто откликнулся на наш призыв – рассказать, как они, их родные пережили ту Великую войну. Мы выбрали сто одиннадцать историй. От разных людей. Очевидцев, участников, от их детей, внуков и даже правнуков. Наши авторы из разных регионов, и даже из стран ныне ближнего зарубежья, но всех их объединяет одно – любовь к Родине и причастность к нашей общей Победе.

Виктория Шервуд, автор-составитель

---

Так началась новая ужасная жизнь. Не было ни дома, ни еды, ни одежды. До поздней осени жили в шалаше, стало холодно, куда идти не знали. В других деревнях брать на квартиру нас, наверное, боялись, потому что семья коммуниста, да у нас ничего не было, корову и ту убило первым снарядом. Родных в деревнях не было, папины сестры из Смоленска пришли, два маминых брата жили в Ленинграде.

Потом мы все вместе с папиными сестрами поселились в клубе в другой деревне, там боя не было. Печка была, топить нечем, леса нет, ходили вдоль речушки, ломали прутья, мы голодные и жили в холоде.

В начале весны, может в самом конце зимы, кто-то сообщил, что папа под Смоленском в концлагере. Мама с его сестрой пошли туда, увидели живой труп. Я не знаю, как там договорились, или, может, был знакомый полицай папы или еще чей, он пообещал его выпустить, ходили они в Смоленск несколько раз. В назначенную ночь папу, как труп, вынесли на носилках. Километрах 25–30 мы были от Смоленска, мама и его сестра шли два дня и две ночи, конечно, пробирались по нехоженым тропкам и когда темно. Папа был болен и слаб, он не ходил. Дома печка не как деревенская, а до потолка, мы его все время прятали. По этой деревне проходила дорога на Касплю, и часто ездили немецкие машины, они же не просто ездили на машинах, но и остановиться, зайти в дом и потребовать и сметану, и масло, и яйца. Но где мы жили, это был бывший клуб, к нам не заходили. Когда уже стала весна, мама и папины сестры решили перебраться в деревню, сделали шалаш, папу припрятали, но земля слухами полна, да и немцы и полицаи готовили 1 июля устроить расстрел, искали всех подозрительных.

30 июня рано утром приехал полицай, забрал папу и еще маму и 2 или 3 человека, отвезли их в Касплю, и 1 июля 1942 года 157 человек – мужчин, женщин и детей – раздевали догола и всех расстреляли. Это были, я думаю, лучшие люди района. В Каспле огромная могила, стоит памятник, все фамилии расстрелянных, 1 июля собирается народ, приезжают из других городов.

Жить во время оккупации было страшно всем людям, за одно какое-нибудь слово могли убить, были свои предатели, полицаи, они выслуживались.

За освобождение Смоленска в сентябре 1943 года и его земли опять шли жестоки бои. Осень, дожди, холод, женщины с детьми опять прятались в болоте, в лесочке не день и не два, а недели.

Наконец радость – пришли наши. Кто-то ранним утром увидел – идут наши, свои войска. Какая была радость! Мы вышли из леса. В нашей деревне за два года оккупации кое-кто построил себе жилище, но, уходя, немцы и это все сожгли. Зиму мы перезимовали в какой-то деревне.

Когда в 1944 году в январе в Ленинграде сняли блокаду, мамин брат прислал нам письмо, а в сентябре или в октябре прислал нам вызов, тогда в Ленинград без вызова не пусками. Мы приехали уже в декабре. Мама стала работать в совхозе в Озерках, нам дали комнату. Мы были очень рады, что война дня нас закончилась, но как мы ждали День Победы.

Началась новая жизнь.

В 1945 году я пошла в школу, в 1955-м окончила 10 классов. И здесь я столкнулась с тем, что я другая, поскольку была в оккупации. Мы с подружкой решили поступать в Военно-механический институт. Стали сдавать документы писать автобиографию. Свою автобиографию я переписывала несколько раз, все возникали какие-то уточнения, вопросы. К счастью, я не поступила, а когда стала взрослой, поняла, что там нечего было делать, детство мое прошло в оккупации, а мне тогда было 4–7 лет. И потом, поступая на завод «Светлана», опять задержка, переходила на завод «Ленинец» – опять задержка, ждала, можно ли мне там работать или нет. Мой сын в 1974 году закончил Военно-морское училище имени Фрунзе, на комиссии распределения напомнили, что мать была в оккупации, хорошо в комиссии был умный человек, сказал, что его мать была ребенком, вопрос снят. За что мы всю жизнь носили это черное пятно «был в оккупации»? Изменники Родины, полицаи и другие немецкие прислужники после войны сидели в тюрьме. С них снята вина или нет?

У меня непрерывный стаж работы 44 года, я награждена двумя государственными медалями, грамотами.

Я обращаюсь к нашему руководству: подумайте о детях войны, у которых детство прошло еще и в оккупации. Хоть в какой юбилей нашей страны ну не сделаете что-то доброе для них, так скажите добрые слова в их адрес.

Да в общем-то можно таких детей признать пострадавшими, ведь у них украдено детство, мы помним и холод, и голод, и фашистов, которых мы очень боялись. Мы как изгои. В поликлинику придешь, если не блокадник, к специалисту тебе нет и номера, а чтобы назначили по твоему состоянию здоровья капельницу – и не мечтай.

Вы не думайте, что я против блокадников, узников и других, но мы ведь уже состарились, бывшие маленькие дети, позаботьтесь и о нас.

Я задавала этот вопрос Путину.

Извините, я не стала переписывать, но вспомнила такие случаи, что немцы бросали красивые игрушки и дети на них подрывались. Война шла не только с военнослужащими, но и с детьми. Мама запрещала все поднимать, брать из рук что-нибудь. Все годы оккупации я помню, это были страшные годы жизни, а теперь мы никто, очень обидно, что наша Родина нас не признает, о нас не вспоминает.

Суханова Зинаида Александровна, 30.04.15

Как мы пережили войну В ТЫЛУ И В ЭВАКУАЦИИ

В тылу и эвакуации

22 июня началось спонтанное бегство населения с приграничных территорий – местные власти самовольно начали эвакуацию, еще не получив официальные распоряжения из центра. Со станций Белосток и Гродно в первый день войны было отправлено 30 эвакопоездов. 23 июня поступило разрешение из Москвы, а днем позже был создан Совет по эвакуации – в его задачи входила подготовка вывоза промышленных предприятий, материальных ценностей и сырья. При эвакуации мирного населения определили приоритеты: рабочие эвакуируемых заводов, семьи командиров Красной армии и госбезопасности, семьи работников аппарата и дети до 15 лет.

Угроза оккупации нависла над районами, где проживало 40 % всего населения страны, было расположено 31 850 промышленных предприятий, в том числе 37 заводов черной металлургии, 749 заводов тяжелого и среднего машиностроения, 169 заводов сельскохозяйственного, химического, деревообрабатывающего и бумагоделательного машиностроения, 1135 шахт, свыше 3 тыс. нефтяных скважин, 61 крупная электростанция, сотни текстильных, пищевых и других предприятий.

До 1942 года в восточные области СССР вывезли 2593 предприятия, 70 % которых разместили в Западной Сибири, на Урале, в Центральной Азии, а остальное – в Поволжье и Восточной Сибири. 30–40 % рабочих, инженеров и техников были эвакуированы вместе с промышленными объектами. Также эвакуировали театры, музейные ценности, картинные галереи.

Всего за годы войны в тыл было перенаправлено 17 миллионов человек.

Разрешение на эвакуацию (его получали только те, кто попадал в приоритетную для эвакуации категорию) давало возможность сесть на поезд, а по месту прибытия получить продовольственные карточки.

Начиная с 5 июля 1941 года, на основных железнодорожных узлах были открыты эвакуационные пункты. Уже к 18 июля их насчитывалось 120. Эти пункты принимали эшелоны, выдавали хлеб и кипяток, в некоторых из них были столовые и душевые.

Однако основная часть беженцев уходила на восток самостоятельно. Дороги были переполнены, а на некоторых участках наступающие немецкие части даже обгоняли отступающие гражданские колонны.

Расселение беженцев зависело от того, эвакуировались они с предприятиями или самостоятельно. Основная часть промышленности была перенаправлена на Урал. Те же, кто эвакуировались сами, могли выбирать место жительства. Нередко преимущество отдавали сельской местности, потому что там проще было достать еду.

Условия жизни в эвакуации были разными. Для сотрудников эвакуированных предприятий строили бараки, на первом этапе обходились палатками. Роль перегородок в бараке выполняли простыни, картонные или деревянные конструкции. В некоторых населенных пунктах эвакуированных подселяли в квартиры и дома к местным жителям.

Продовольственные карточки не гарантировали качественного довольствия. Неработающие люди получали по ним 200 граммов хлеба в день. Привилегированным неработающим категориям людей, а также детям в детских учреждениях полагалось 600 граммов в день. Работающие, как правило, получали от 600 до 800 граммов – в связи с этим большинство подростков в эвакуации, начиная с 12–13 лет, стремились попасть на работу.

Ковали победу в тылу

Моя бабушка, Александра Васильевна Савченко, – одна из тех самоотверженных женщин, которые с первых дней войны заменили своих мужей, отцов и братьев на заводах и в колхозах и которые, как бы громко ни звучали эти слова, ковали Победу в тылу.

Родилась моя бабушка и всю жизнь прожила в Нязепетровске. Ее старший брат в первые дни войны был призван на фронт. И погиб в бою на Курской дуге. Бабушка осталась с сестрой и мамой.