Виталий Станцо - То был мой театр

• Название: То был мой театр
• Автор: Виталий Станцо
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Нет в оригинале брехтовской пьесы и некоторых зонгов, звучащих в спектакле - например, в шеститомнике Брехта я не нашел набатной песни из предпоследней картины:

"Шагают бараны в ряд,

Бьют барабаны.

Шкуры на них дают

Сами бараны!

Сами бараны!..."

А это:

"Вчера еще в глаза глядел,

А нынче - всё косится в сторону!

Вчера еще до птиц сидел,

Все жаворонки нынче - вороны.

Я глупая, а ты умен,

Живой, а я остолбенелая.

О, вопль женщин всех времен:

"Мой милый, что тебе я сделала?!"...

Марина Цветаева. Ее прекрасные, по-женски нутряные, чрезвычайно русские но духу и интонации стихи превратились в песню-комментарий к теме любви героини-китаянки из пьесы автора-немца. И как органично вошел этот зонг в спектакль, в его ритм, как ловко сочленился стилистически с другими - изначально брехтовскими зонгами - о дыме, о Дне святого Никогда, о семерых слонах...

У Хмеля, помимо роли ведущего, была в этом спектакле еще одна роль - эпизодическая, но важная и точная. Каждый раз, когда на сцене появлялась эта пара - сутулый, жутко длинный торговец коврами и маленькая вертлявая его жена - в зале возникал смех. Его играл Хмель, ее - Таня Жукова. Двадцать лет назад примерно такой же рисунок роли был у Люды Возиян - первой исполнительницы этой роли и первой невозвратной потери моего Театра...

Вроде роли-то их, этих стариков, - розовые: это они одолжили героине свои сбережения, одолжили безоглядно и разорились в конце концов, и попали в "доходные дома господина Шуи Та". В ключевой сцене второго акта они должны играть доброту, и только. Так написано у Брехта. Но Любимов и молодые его актеры придумали характеры. Когда старики одалживают Шен Те деньги, та, обращаясь к ковровщику, говорит ему: "Если бы боги слышали, что говорила ваша жена, господин Фен! (в спектакле имя опущено). Они ищут добрых людей, которые счастливы. А вы, должно быть, счастливы, помогая мне, я ведь попала в беду из-за любви". И старик-Хмель очень тихо, в воздух, почти про себя вторит ей: "И я попал..." У Брехта в шеститомнике этих слов нет. Вместо них - благостная ремарка: "Старики с улыбкой смотрят друг на друга". Оказывается, и Брехта можно еще заострить, сделать еще сценичнее, еще циничнее и точнее! Семенящие шажки двух неравновеликих стариков (обратно пропорциональная иерархия в этом семействе стала одной из лучших комических красок спектакля).

Эта пара почти всегда гармонична. Иногда, очень редко, Татьяна переигрывала Бориса...

Еще одна очень брехтовская и очень трудная роль - роль безработного летчика Янг Суна, которого полюбила Шен Те, и который ее продал. Как продал бы и мать и все на свете - за право снова летать, как декларирует он сам в первой половине пьесы-притчи. Но потом оказывается, что Яну и на земле может быть хорошо - водились бы деньжонки, было что пожрать да кого пощупать. Для этого он не прочь и поработать, желательно - не прикладая рук, не утруждая себя ни в малой мере... Первым исполнителем этой роли был Николай Губенко. Но почти так же, как старушка в исполнении Люды Возиян, надолго ушел из памяти Янг Сун Николая Губенко, заслоненный неистовым Янг Суном Владимира Высоцкого. Лишь после смерти Высоцкого, в день девятнадцатой годовщины театра (последний день рожденья театра при Любимове) вновь увидел я Губенко в его первой на профессиональной сцене роли. Увидел, что общий рисунок роли шел от него, что даже "фирменные", казалось, резкие движения Янг Суна - Высоцкого в сцене несостоявшейся свадьбы и песне про День святого Никогда идут с премьерных времен. И столько отчаянья, тоски, безысходности звучало в этой песне и у Николая, и у Володи, и у Толи Васильева, и у Миши Лебедева в строфе:

"В этот день ты будешь генерал,

Ну а я бы в этот день летал...", -

что каждому из исполнителей веришь в этот момент, будто не может Янг Сун без неба... Тем разительнее преображение его в сугубо земное хамло, насытившее утробу и самолюбие. Вот этот переход разными актерами игрался по-разному: Васильев, по-моему, в наибольшей степени сглаживал ситуацию - дескать, такова жизнь, так уж случилось. Высоцкий же, за ним и Лебедев, этот переход играли особенно резко и гневно. А Губенко к концу все дальше отстранялся от своего героя и будто вместе с нами глядел на него со стороны...

Еще одна трагикомическая роль со своеобразной пластикой и своеобразным характером. Но, в отличие от Янг Суна, только с одним исполнителем. Почти в самом начале спектакля появляется на сцене госпожа Шин, бывшая владелица табачной лавки, которую она сама продала Шен Те. Теперь у нее ничего нет, она приобщилась к клану наибеднейших. Деньги, полученные от Шен Те, очевидно, ушли на долги, и она - из бывших! - не знает, как себя держать, робеет и заискивает перед всем и всеми, кроме еще более слабых. Все 20 лет играла госпожу Шин Ирина Кузнецова.

Героиня Кузнецовой - шельма мелкая, но универсальная. Она и донесет, и выследит, и пошантажировать не прочь, и сводничество ей не чуждо. А над всем - зависть! Но и зависть мелкая, мелкого человека. Оттого так суетны и движения, и мысли. С каждым годом Ирине Кузнецовой все труднее точно блюсти эту строго дозированную суетность. Но она стоически держит рисунок роли вот уже двадцать лет. Это тем более заслуживает уважения, что в целом сценическая судьба актрисы сложилась не слишком удачно: кроме госпожи Шин была лишь отличная Рита Осянина в "Зорях", средней значимости роль в "Часе пик" да яркие эпизоды в поэтических представлениях.

О необычной пластике Аллы Демидовой в роли матери безработного летчика госпожи Янг я уже упоминал. И тоже как у Кузнецовой, пластика эта сохраняется на протяжении многих лет как важнейшая деталь спектакля в целом, а не только конкретной роли. То же у Инны Ульяновой, с блеском игравшей в спектакле две роли - преуспевающей домовладелицы и старой проститутки. Вроде и разные они, а то обстоятельство, что играет их (и это узнаваемо) одна актриса, лишь подчеркивает изначальную общую суть двух этих уважаемых дам.

Ещё роль проходная вроде бы, но тоже роль-символ: Феликс ("Филя") Антипов в роли безымянного полицейского.

Вспоминается эпизод 1978 года. Сыну исполнилось четырнадцать, и я решил, что нора показать ему "Доброго". Спектакль шел, мягко говоря, неважно, но предвидеть этого я не мог, и по традиции мы пришли в наш Театр пусть со скромными, но цветами. Тому из актеров, кто сыну понравится больше всех, - пусть истина глаголет устами подростка... Не сомневался, что Зине Славиной достанутся наши цветочки, однако после спектакля, заглянув в программку, сын сказал - Антонову. И в тот день это было справедливо.

Странный этот Полицейский. Без формы, без ремней крест-накрест, без оружия или каких-либо иных атрибутов власти. Но он - власть, и это чувствуешь на протяжении всего спектакля. Полицейский Антонова выходит на сцену в черных брюках и почти свежей белой сорочке с закатанными рукавами. При галстуке. Могуч и мордаст. Кулачище с голову ребенка. И когда он хватает за шиворот играющую роль пацана Люсеньку Комаровскую (или Изольду Фролову), становится страшно и за неё, и за её гаврошистого героя. Полицейский Антипова - символ и олицетворение власти - тупой и достаточно крепкой, чтобы справиться с такими вот пацанами, но недостаточно сильной, чтобы без помощи богов что-либо изменить в этом мире. "Вы помогаете нам, а мы за это сочиним вам объявление о намерении вступить в брак. Ха-ха-ха! (Решительно извлекает записную книжку, слюнит огрызок карандаша и пишет)..." Действительно, ха-ха-ха. Зал смеётся, но грустный это смех, как, впрочем, почти во всех эпизодах спектакля...

Боги. Из первых исполнителей этих ролей запомнился Первый бог Алика Колокольникова, умершего от сердечного приступа летом 1980 года за две недели до Высоцкого. Это старший из трёх богов, бог-деятель, но туповат и опаслив. Это он решается дать деньги Шен Те за предоставленный ночлег, но он ужасно боится ответственности: "Только никому не говори... А то, пожалуй, ещё не так истолкуют"... Это его наместник на земле герой Феликса Антипова.

Два других бога тоже наделены индивидуальными, сугубо человеческими чертами. Если пытаться выделить доминанту, то наверное правильнее всего было бы назвать их богом-бюрократом (Второй) и богом-романтиком (Третий). Кто играл их в студийных спектаклях, не помню. Помню фамилию Лисконог, но именно как странную фамилию, а не роль. Позже, уже в таганском спектакле великолепные комедийные краски нашли для второго бога Готлиб Михайлович Ронинсон и Семён Фарада, а для Третьего - Вениамин Смехов, доставшийся Любимову "в наследство" от старого Театра драмы и комедии, а до этого успевший поработать у одного из лучших наших провинциальных режиссёров - П.Л.Монастырского в Куйбышеве. Сколько иронии вкладывал он, бог с синяком под глазом, в свой микрокомментарий к монологу Первого бога: "С нашими поисками (ещё одного, кроме Шен Те, доброго человека - B.C.) дело обстоит неважно. Мы встречаем иногда добрые намерения, радующие побуждения, много высоких принципов (так у Брехта, а у Смехова, да и у его дублёра К.Желдина, вместо "принципов" всегда со сцены звучало издевательское "показателей" - партнер для этого выдерживал паузу), но всё это слишком мало для того, чтобы считаться добрым человеком"...