Генрих Далидович - Юля

• Название: Юля
• Автор: Генрих Далидович
• Издательство: Юнацтва
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1990

Белорусский писатель Генрих Далидович очень чуток к внутреннему миру женщины, он умеет тонко выявить всю гамму интимных чувств. Об этом красноречиво говорит повесть "Юля".

---

— А для тебя, молодица, ничего нет, — усмехнулся он, ущипнув Юлю: — Ты сама мне кое–что должна…

Трезвым он был молчалив и стеснителен, а выпил немного и осмелел.

— Садись, Микола, — усмехнулась и Юля в ответ, шутливо оттолкнула его, смахнув полотенцем со стола хлебные крошки, накрыла стол скатертью.

— Все гонишь меня от себя, — уже не смущаясь, покачал головой Микола, снял шайку, повесил на гвоздик, достал из кармана расческу и, пригладив мягкие русые волосы, сел на скамью, при матери пошутил: — А могла бы уже и не отгонять… Пригласить, когда дома бы никого не было.

— Выдумываешь ты что–то, — стыдливо снова усмехнулась Юля, — зашел вот в хату, мы и рады.

— В эту хату я мог бы не гостем заходить, а хозяином…

— Что говорить о том, чего не вернешь, — все еще усмехаясь, сказала Юля, но сердце больно заныло. — Слава богу, и я жива, и ты жив, хозяин, семьянин.

— Ну да, семьянин, — согласился Микола, окинув ее ^асковым, добрым взглядом.

Юля не выдержала его взгляда, пошла в кладовку. Достала из низенькой, с пострескавшейся крышкой кадушки кусок соленого сала, отрезала от него часть, взяла из пустой бочки припыленный кувшинчик домашнего пива. Кувшинчик берегли в бочке не так от чужих глаз, как от Петьки и кур, чтоб нечаянно не разбили.

— Включи плитку, поджарь сало, — сказала мать, увидев, что Юля положила сало на деревянный кружок, режет его на кусочки и кладет на тарелку, — что ты даешь человеку сырое, холодное. Он и так за день по лесу натоптался, намерзся, рад будет укусить теплого.

— Не надо, тетка Наталья, — отказался Микола, опершись локтями на стол. — Я человек свойский, не спесивый. Да и мне не так хочется выпить и закусить, как посидеть, поговорить. Не жарь, Юля, — махнул он рукой, — ставь так и садись сама. И вы, тетка, идите, выпейте немного пива, чтобы дрова хорошо горели.

— Разве капельку мне, сынок, да за дрова, — старуха охотно сползла с печи и сама чуть–чуть налила себе в стакан пива, — Выпей, Микола. Спасибо, что отпустил нам березняка, может, там позже и еще чего дашь. Сам знаешь, без мужчин живем. И я, старая, и она, молодая…

— Мама, — смущенно остановила Юля мать.

— Что — мама! — возразила та, всегда смелая в таких вот хозяйственных делах (Юля порой то же думала, но не могла так откровенно попросить Миколу даже о чем–нибудь важном, она всегда долго мучилась, думая, как и с какими словами обратиться к нему.) — Мама, мама! Если мама сама не попросит, так ты вовек не попросишь.

— Не будете, тетка, без дров, — улыбался Микола. —

Подсохнет немного — соснового или елового хвороста соберете, сухостоину какую–нибудь повалите. Не будет печь без огня. Ну, будем здоровы, бабы!

Все чокнулись и выпили. Старуха взяла кусок хлеба и ломтик сала и полезла на печь; за столом остались только Микола и Юля, сидели и закусывали. Юля ела и старалась не встречаться глазами с Миколой, который теплым взглядом окидывал ее лицо, красивую длинную шею, высокую грудь под шерстяным свитером.

— Так намучилась, молодица, сегодня? — спросил Микола, будто и шутя, как бы сочувствуя.

— Мой ты сынок, Микола, разве это женская работа в лесу? — ответила вместо дочки Наталья. — Надо ведь большую силу иметь, чтобы срубить дерево и притащить, на сани положить… Мужчина тюкнет раз, так топор почти весь войдет в дерево, а баба долбит, как дятел…

— Ия, тетка, ей нынче то же сказал: не ей с дитем в лес ездить, дома дрова пилить и колоть, пахать, сено косить. Не женская это работа, даже не каждому мужчине она под силу. Бывает, что и они надрываются, — говорил Микола, закусывая. — Хватит вам, тетка, горевать, страдать на тяжелой хозяйской работе, делать все за себя и за мужчину. Вышло так с Юлей, что же сделаешь, вышло, всякое на свете бывает. Но теперь нечего молодицу печалить, ей же еще и тридцати нет, женщина в самой красе и силе, да еще какая женщина! А вы ее под замок. Не надо так печалиться, губить себя, прятаться в этой хате, не все еще потеряно. Как раз все еще может быть…

Этот разговор тревожил Юлю, вызывал в памяти многие воспоминания, заставлял думать о своей теперешней жизни, так волновал, что к горлу подкатывал горький комок, на глаза наворачивались слезы. Юля молчала, старалась сдержаться, не заплакать. Она и сама хорошо, может, лучше всех знала, что не удалась ее жизнь, не повезло ей, хотя и очень хотела, чтоб у нее все было, как у всех добрых людей. Хотела, стремилась к этому, как только могла, но все получается не так, как ей хочется, совсем иначе определила судьба.

— Что я тебе, Миколка, могу сказать, — промолвила старуха, — вот ты говоришь: хватит вам горевать без мужчины, не надо ее печалить, держать под замком. Мой муж умер, как ни старайся, не поднимешь его. А у нее… Я и до сих пор не знаю, что у них там вышло, почему они не поладили? Что я могу сделать? Побить ее, поругать, заставить вернуться к нему? Нет… Она не маленькая, вон первая седина в волосах появилась. Я не гнала ее из дома в ту вербовку, не сводила и не разводила с тем и теперь ей не указываю. Взрослая, пусть глядит сама. Мне будет хорошо, если ей и ребенку будет хорошо…

— И не пишет зять писем, не собирается сюда приехать, забрать их? — опять у старухи, а не у Юли спросил Микола.

— Ничего не могу тебе сказать, Миколка, — Наталья старалась и правду не скрыть, и дочку не обидеть. — Может, ей, — она кивнула на Юлю, — почтальонка что–нибудь и приносит, но я никаких писем не видела. Но, думаю, если бы хотел жить вместе с семьей, то не один раз приехал бы, ползал бы тут каждый день, на коленях бы умолял. Ой, Микола, человек ты свой, никому лишнего про нас не скажешь: как вышла замуж, так и живет! Ну, зачем было ехать из дома в белый свет, сходиться с чужим человеком? Разве тут, дома, работы не было, разве свои хлопцы замуж не взяли бы? Вздумала и поехала, решила и сошлась, теперь разошлась, печалится тут, как ты говоришь…

— Перестаньте, мама, — снова попросила Юля, — не надо больше говорить. Помолчите лучше.

— Вот и весь ее разговор со мной — перестаньте, да помолчите, — обиделась Наталья, — живет другой год, как вернулась оттуда, и до конца мне не расскажет, что же там вышло? Он приезжал, так почти выгнала его. Порычали, как собаки, и разбежались.

— В деревне всякое об этом говорят, — сказал Микола, — но я ничему плохому не верю. Кто и сочувствует, а иной только рад языком почесать. Да кто может знать, что там вышло, если никто ничего не знает. Но я знаю одно: нелегко все это, жизнь если и не испорчена навсегда, то искалечена — это все равно что в вилах один зубец сломать.

— Находятся люди, что не только жалеют, но и сватаются, — сказала Наталья. — На днях здешний учитель, такой толковый, степенный человек, приходил, хлопчику конфеток дорогих принес, мне печенья, а ей духи, меня все по батюшке называл, расспрашивал, как живем. Как я поняла, хочет к нам в примаки пристать. Но она перекинулась с ним одним–другим словом и ушла из хаты. Шофер борисовский, тоже важный человек, на днях сватался, в город на двух детей брал. Наотрез ему отказала. Не знаю, что будет, как дальше жить станет.

— Мама, я же просила вас, — поморщилась Юля, не желая слышать больше этих обидных слов, — ничего вы не поправите, а душу мне растревожите. Что от того изменится, расскажу я вам все или не расскажу, будут люди знать или не будут?.. Все останется так же. Моя это боль, мне и переживать ее, мне и думать.

Она встала, посмотрела в окно: ей показалось, что во дворе кто–то промелькнул. Вгляделась в темень, но ничего не заметила и задернула занавеску.

— Давай, Микола, еще выпьем, — предложила она.

— Давай, Юлька. Я не могу тебе отказать. Хорошая ты, толковая баба. Ты, может, и не знаешь, как болит у меня душа из–за того, что у тебя все так. Если бы вышла за меня когда–то, не искала бы лучшего, хорошо, всем людям на зависть жили бы мы с тобой.

— Может, и очень я ошиблась, Микола, что не пошла за тебя, — призналась Юля, — молода была тогда, глупа, а ты не очень настойчив был. Ну давай, на здоровье!..

В дверь тихонько постучали. Когда Юля предложила войти, дверь медленно открылась, и в хату несмело вошла Любка — Миколина жена. Невысокая, толстенькая, в резиновых сапогах и старой юбке, только кофточка на ней была чистая, праздничная. Праздничным был и платок на голове.

— Добрый вечер! — сдержанно поздоровалась она. Засиживаться тут, видимо, не собиралась, потому что сразу позвала мужа: — Пойдем, Микола, домой.

— Иди, жена, выпей мою долю, — откликнулся Микола, — а то мне уже, может быть, и многовато будет сегодня.

— Присядь, Любка, — пригласила и Юля.

— Пошли, Микола. — Любка стояла у порога, садиться не собиралась. — Пойдем, Микола, что–то с младшим нашим случилось, может, придется в больницу везти.

— Что такое? — встревожился Микола.

— Да… — смутилась женщина. — Ну, жар большой…