Генрих Далидович - Юля

• Название: Юля
• Автор: Генрих Далидович
• Издательство: Юнацтва
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1990

Белорусский писатель Генрих Далидович очень чуток к внутреннему миру женщины, он умеет тонко выявить всю гамму интимных чувств. Об этом красноречиво говорит повесть "Юля".

---

Юля поняла, что он и сегодня не решится заговорить с нею, сказать, что думает. Она не так стремилась услышать его предложение, порадоваться ему, как хотела ясности: между ними не должно быть ничего недоговоренного, чтобы не стыдно было встречаться и беседовать.

— Посидите еще, — продолжала мать, — Ночь долгая, выспитесь.

— Ночи, правда, длинные сейчас, но спать не хочется, — сказал Владимир Семенович, поглядывая на гладко причесанную, в новой кофте, красивую Юлю, которая весь вечер скучала, не пила, не знала, куда положить руки, куда глядеть, о чем говорить с таким неинтересным собеседником.

— Посидите еще, — снова попросила мать, — поговорите и выпьете еще.

— Разве с Юльяной Ивановной, — смутился гость.

— Посидите, поговорите, — приглашала Наталья, и пожилой, лысый Владимир Семенович вспыхнул от смущения, стесняясь, как подросток, завертелся на стуле.

— Разговор наш, Наталья Петровна, один, — волнуясь, дрожащим голосом промолвил он, — стыдно мне так говорить, но скажу. — Он вздохнул, опустил голову. — В мои годы можно уже внуков иметь, а я все никак не могу прибиться к берегу, несет меня вода, бросает… Увидел вот Юльяну Ивановну, ну… Ну, и я, как молоденький… И Юльяна Ивановна тоже одна томится. Горюете вы, горюю я… Надо, чтобы вы… Ну, взяли меня в свой дом за хозяина. Сельскую работу я могу делать, за мальцом глядеть буду, и вас, старую, не обижу…

— Договаривайтесь вы уж с ней, с молодою, — спокойно, но, кажется, в душе очень довольная, сказала Наталья. — Мне жить на этом свете мало осталось. А она пускай сама смотрит, что делать, что вам сказать. — Она встала, решив, что сказала свое, и полезла на печь, где, притихший и настороженный, сидел и поглядывал на всех внук.

Старуха сняла с ног валенки, поставила их сушить, а галоши с них бросила вниз, на пол. Делала это и ждала, что скажет Юля. Но та ничего не говорила, опустив голову, смотрела на стол и молчала, потому что не хотела ни обидеть доброго человека, ни подшучивать над его стеснительностью, но и пообещать ему ничего не могла.

— Давайте, Юльяна Ивановна, все сегодня решим, — снова смущенно краснея, сказал Владимир Семенович. — Знакомиться нам не надо, вы хорошо меня знаете, а я вас… Не один месяц вместе работаем… Я намного старше вас, но это, думаю, не беда. Возьмете — останусь у вас, очень уважать всех буду и за мальчиком вашим присматривать буду, я ведь не молоденек, упрекать вас за него не стану. Ведь и сам был женат, не ужился, развелись… Если откажете, то обиды держать не буду, но уеду отсю^- да, не смогу тут жить и вас видеть… Если бы вы знали, как вы пришлись мне по сердцу, как мне радостно даже поговорить с вами…

— Я верю вам, Владимир Семенович, — не поднимая головы, сказала Юля, — знаю, что вы не станете говорить не то, что думаете. Знаю, человек вы умный, скромный, хороший учитель, душа у вас добрая… Только вы подберите себе учительницу какую–нибудь, женщину разумную, по себе: наша жизнь известная, крестьянская… И работа моя такая, поварская: стараться повкусней сварить… А вам надо взять учительницу, чтоб и поговорить было с кем и чтоб она работу вашу понимала.

Юля говорила так и думала: сумеет ли уговорить его отказаться от нее, или надо намекнуть ему, что она не может сойтись с ним без любви и тогда он поймет, перестанет женихаться.

— Я ищу хорошего человека, а не кого–то там… — возразил Владимир Семенович, сказал это, как наивный хлопец, не поняв ее. — А вы на себя наговариваете: и работа ваша хорошая, и умом, красотой не каждая учительница с вами сравнится… Очень вы добры, умны, чутки к человеку. Я уже прожил на свете не так мало, повидал людей, но таких, как вы, немного встретил. Встреча с вами — великое счастье… Вам веришь сразу, вам трудно отказать… Если вы согласитесь породниться, свадьбу нам, Юльяна Ивановна, большую, может, и не надо устраивать, не молоденькие жених и невеста, людей веселить не собираемся, а родичей близких ваших, учителей наших позвать можно… Расходы я возьму на себя…

Юля молчала, только по щекам ходили желваки; притих и учитель, очень волновался и ждал ответа.

— Чего ты там молчишь? — не выдержала, подала голос с печи Наталья. — Скажи человеку что–нибудь одно: примешь хозяином или нет? Я только скажу — подумай хорошенько, как жить будешь… Сейчас это не жизнь, когда приходится самой, бабе, в лес ездить, дрова пилить, колоть, когда ребенок без мужчины растет…

— Тихо вы, мама, — попросила Юля, поморщившись.

— Скажите что–нибудь, Юльяна Ивановна, — дрожащим голосом проговорил Владимир Семенович, то и дело вытирая платком лоб и ладони рук.

— Что я вам, Владимир Семенович, могу сказать, — понурилась Юля. — Задумали вы серьезное, серьезного хотите, а у меня еще и сын. Мне и о нем думать надо, не только о себе… Глядеть за ним вы будете, но станете ли вы ему отцом?..

Учитель растерянно молчал, не зная, что сказать.

— Я не упрекаю вас, но боюсь… — только и сказала Юля, чтобы как–то остановить это сватовство.

— Я понимаю вас, Юльяна Ивановна. Вы мать. И я, отец, понимаю вашу тревогу. Но ведь не только мне трудно оставаться одному, трудно и вам. Вы же молоды, не станете весь век жить одна, вот так кручиниться…

— Да как–то будем жить, — промолвила Юля. — Что сами сделаем, в чем–то люди помогут. А что на душе будет — только сама буду знать. Если бы забылось все, пришло новое, так и жить можно бы по–новому. А я не могу так быстро менять… то одно, то другое…

— Оно так, — кивнул головой Владимир Семенович. — Может, кто не понимает вас, я понимаю. Чувствую, вы говорите то, что у вас на сердце. Может, и правда, вам еще надо побыть одной, оглядеться и найти настоящее, полюбить. Только тогда вы опять будете счастливы… Но не подумайте, что я хотел вас обидеть, посчитал, что я, лысый старик, только и буду вам нужен… Я по–другому… Я —. — он запнулся, — да скажу все, сколько еще мне несмелым быть, таить в себе хорошее… Я люблю вас, так люблю… Бывает это с человеком… Даже и не думал…

— Не надо, — прошептала Юля, ей стало очень жаль этого пожилого учителя, она увидела, сколько в нем доброты, сколько она, эта доброта, может послужить в ином случае, осчастливить человека, но она, Юля, ничем не могла помочь Владимиру Семеновичу. Тут мало одного только сочувствия.

— Ну я пойду, — поднялся Владимир Семенович, — пора…

— Хочу к маме! — тоненько пропищал Петька с печи, видя, что его мама чуть не плачет.

— Лежи ты, смола! — цыкнула на внука старуха, и мальчик заплакал.

У Юли от этого плача сжалось сердце, казалось, все перевернулось внутри.

«Милый мой сынок! — подумала она. — Никому я тебя не отдам. Я только тогда буду счастлива, когда ты не плакать, а смеяться будешь».

— Простите, Владимир Семенович, — взглянула она на учителя, — не могу я…

— Не оправдывайтесь, — попросил он, — мне очень трудно сейчас, но я все понимаю…

— Не обижайтесь.

— Я не обижаюсь на вас, Юльяна Ивановна, — его губы тронула слабая улыбка. — За что обижаться? За то, что вы такая?.. Нет, вас за это надо еще больше уважать. Я вам только желаю счастья и большой любви, вы достойны ее, — Владимир Семенович взял вялую Юлину руку и поцеловал.

Юля наклонилась и поцеловала его в щеку.

Владимир Семенович сжал ее локоть, сказал «Спасибо!» — и быстро, грузный, постаревший за этот вечер, усталый, тяжело зашагал из хаты. Не оглядываясь, прошел мимо окна, повернул на улицу.

Юля подошла к окну и посмотрела вслед Владимиру Семеновичу — на душе у нее было и легко при мысли, что все недоговоренное прояснилось, и тяжело.

— Ах, ты сорванец! — все еще журила внука Наталья.

— Иди сюда, сынок, — оглянувшись, позвала Юля Петьку.

Петька соскочил с печи и подбежал к Юле. Она опустилась на скамью, посадила сына на колени, крепко обняла и поцеловала в головку, в щечки.

— Радость ты моя! — прошептала она.

— Ну, девка, лучшего тебе, может, бог уже и не даст, — сказала Наталья. — Пожалел он тебя, послал хорошего человека, что с ребенком брал, а ты… Я чуть не заплакала, когда он говорил. Останешься, как и я, вдовой, одна век будешь жить…

— Пусть, мама, — откликнулась Юля, — у меня у самой тяжело на сердце оттого, что я опечалила человека, я жалею его, но иначе нельзя. Не могу же за нелюбимого выходить. Как бы мы с ним жили?..

— Гляди сама, девка, — покачала головой мать.