Виктор Зиновьев - Нижний горизонт

• Название: Нижний горизонт
• Автор: Виктор Зиновьев
• Издательство: Дальневосточное книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1988

Виктор Григорьевич Зиновьев родился в 1954 году. После окончания уральского государственного университета работал в районной газете Магаданской области, в настоящее время — корреспондент Магаданского областного радио. Автор двух книг — «Теплый ветер с сопок» (Магаданское книжное издательство, 1983 г.) и «Коляй — колымская душа» («Современник», 1986 г.). Участник VIII Всесоюзного совещания молодых писателей.

Герои Виктора Зиновьева — рабочие люди, преобразующие суровый Колымский край, каждый со своей судьбой.

---

Коляй выехал на берег, переключил скорость и, по привычке держась подальше от крутой обочины, направился к забою. Издалека определил, что-то там неладно — экскаватор замер недвижно, и вид его был странным. Подъехав ближе, Коляй понял причину — стрела лежала на земле. Несколько человек возились с хлопающим брезентом, и тут же рядом сварщик с маской поверх ушанки подкручивал вентили синих баллонов.

Коляй выпрыгнул из кабины и пятясь подошел к экскаватору. Ветер на створе дул день и ночь, и чем крепче мороз, тем сильнее он дул — все ураганы Ледовитого океана, ворвавшиеся в устье Колымы, собирались здесь, в узком ущелье. Чтобы не обжечь лицо, приходилось держаться к ветру спиной.

Экскаваторщики, в одинаковых шерстяных подшлемниках под шапками, сказали:

— Стрела треснула, будем заваривать. Поболтайся часок где-нибудь…

— А брезент зачем? — спросил Коляй.

— На морозе при сварке металл крошится, а так теплее, среда создается, — ответил Пронькин. — Ерунда! Когда технику с Вилюя перегоняли, и не такое случалось!

Сварщик Пронькин жил в вагончике вместе с Коляем. Работу свою он знал, и, раз сказал, значит, точно через час будет готово. Стоять здесь было нельзя — топливные трубки могло перехватить стужей. Коляй решил съездить в поселок, где ветра поменьше. Кроме того, он давно собирался постричься.

Женский вагончик, где за неимением рабочего помещения работала парикмахерша, он нашел быстро — еще раньше ребята показывали. Поднялся по ступеням, не касаясь железных поручней, чтобы пальцы не пристыли, но пришлось все же доставать рукавицу — дверная ручка тоже была металлической. Он вошел в вагончик, вежливо постучал пальцем в косяк и по колено в клубах пара шагнул из тамбура в комнату.

Возле окна спиной к нему стояла девушка в белом халате и в валенках. Коляй удивился — он прошел мимо этого окна, неужели не видела, — и кашлянул. Девушка повернулась, вздохнула и спросила:

— Стричься, бриться?

И, не дожидаясь ответа, кивнула на стул возле кровати:

— Садитесь.

Вблизи Коляй хорошо разглядел ее — брови черные, нос тонкий и смуглая, он не видел таких красивых и в самом Магадане, куда ходил рейсом два раза. Когда она по уши закутала его в белую хрустящую простыню, он перестал дышать. Нежные пальцы быстро бегали по его волосам, осторожно касаясь шеи, отчего по спине и затылку поднималась моросящая волна мурашек. Коляй косился в зеркало на стене и боялся, вдруг она посмотрит на него и буркнет: «Чего уставился?» Он мысленно упрашивал кого-то, чтобы это наслаждение не кончалось, чтобы она стригла медленнее.

Но у всего на свете есть конец. Смуглянка отключила электромашинку, а вскоре положила на стол и ножницы. Она сняла простыню и оказала по-прежнему ровным голосом:

— Тридцать восемь копеек. Одеколона у меня нету — не завезли.

Коляй встал, неожиданно для себя пошатнулся и полез в карман. Деньги вместе с документами хранились у него в разлохмаченном, похожем на лепешку бумажнике, к тому же заколотом на булавку. Он снял с гвоздя свою кургузую засаленную куртку и застеснялся еще больше. А смуглянка, так же не глядя на него, отсчитала сдачу и снова отвернулась к окну, зябко поеживаясь. Коляю очень не хотелось уходить, но оставаться было еще страшнее. Он спрятал под мышку лохматую шапку, шагнул к дверям и осипшим голосом произнес:

— До свидания…

И весь день он думал: вот кончу работать, схожу поесть, а потом умоюсь, лягу на кровать и буду вспоминать ее.

…Однажды девятилетним пацаном он приехал из школы в Среднекане с подбитым глазом и спросил у матери про отца.

— А, пропади он пропадом, — отмахнулась она.

— Развелись, что ли?

—: Дура я разводиться? — сердито ответила мать.

Она всегда говорила так, будто до смерти на всех обижена. Коляй опешил: все в классе знают, кто чей, а мать не знает? Так не бывает — отцы или помирают, как у Васьки, или уходят к стерве, или расписываться не хотят.

— А вот так, не знаю, — снова недовольно сказала мать, щупая его ободранную руку, — не до того было.

И бросила ему кошелку:

— Почек березовых надери.

Несколько ночей Коляй не мог уснуть. То ему представлялось, как отец, летчик в военной фуражке, прилетает к ним на самолете; или такой же узкоглазый, как и Васькин, он берет Коляя в тайгу на всю зиму; а то видел, тот возвращается осенью из старательской артели, ставит ноги в тазик с горячей водой и говорит радостной матери: «Возьми там из мешка малому…». Но ничего похожего на это не было. А что было — Коляй не мог понять.

Вот так и сейчас. Он переворачивался и бил кулаком подушку, вставал и подходил к окну, включал транзистор, снова ложился, но никак не мог найти покоя. Чудилось ему черт знает что.

Растрепанный Пронькин не выдержал:

— Не хочешь в карты играть — «Огонек» почитай, что ли. Не маячь только, без тебя в башке от аргона свист.

— К соседям сбегай, у них гульба сегодня — именины, чего ли… — добавил Прохор.

Из приоткрытой форточки соседнего вагончика до самой земли свешивалась ледяная борода. Оттуда вырывался крик и лай магнитофона. Коляй хотел было пойти, но передумал. Его не звали, там свои разговоры, еще посчитают побирушкой.

Он плюхнулся обратно на кровать, поставил на живот транзистор и закрыл глаза.

Прохор ровным голосом степенно рассказывал:

— …А меня свинья спасла, ей-богу. Взяли мы билеты на самолет на пятое — я, жена, детишки, к ее родителям на октябрьские собрались. А свинья возьми и опоросись. Без присмотру как оставишь? Жена поехала в райцентр билеты сдавать, а я, значит, с поросятами. Думаю, продадим, хоть старшей дочке на пальто, ведь комсомолка уже, кавалеры бегают. А через три дня узнаем — самолет, наш рейс, потерпел аварию. Я сразу жене сказал: «Нас свинья спасла!» Ну куда бубну кидаешь?

— Чего только в жизни не бывает, — озабоченно ответил Пронькин, убирая карту. — Меня раз тоже с агрегатом… — он встрепенулся. — Про нашу ГЭС говорят?

— Про Нурекскую, — не открывая глаз, ответил Коляй. — Самые большие подземные выработки…

— Сейчас их много настроили, — сказал Прохор. — Ребята и с Красноярской, и с Чиркейской по вызовам, некоторые Братскую строили, а один старичок еще Ленинградскую после войны пускал. Ну, и с Вилюя, конечно…

— Я сам с первым караваном с Вилюйской пришел! Поселок Чернышевский, Кукушкина гора, Гена Ладейкин, Вова Похлебин, Петрович — он там завгаром был, — вспоминал Пронькин.

Коляй знал — на ногах у него бумажные носки, потом шерстяные и сверху безразмерные, а в носки заправлены толстые ватные штаны. Видать, прихватило колымским ветерком, раз появилась привычка к теплу.

— В Канаде тоже пробовали плотину на мерзлоте — снесло. А на Вилюе у нас… — пустился в воспоминания Пронькин.

Коляй уже знал, колымская плотина будет раза в два больше и условия здесь тяжелее, болота идут вперемежку со скалами — сами ребята с Вилюя говорили. Но он всегда в оба уха слушал Пронькина и не перебивал. У человека за плечами уже есть ГЭС, и здесь он с первого взрыва, значит, видел, имеет что с чем сравнить. Не все, конечно, Коляй принимал на веру. Сомневался, что глухари на Вилюе к ним прямо в гараж залетали, потому что на этом взгорке раньше их ток был; или что снег во время якутских морозов становится тяжелым, как песок. Глухарь — наиосторожнейшая из таежных птиц, и даже Ваське-якуту повезло с глухарем лишь раз. И морозы он видел ой да ну, сейчас таких уже нет. На его глазах вытаскивали машину из наледи, что-то замешкались, и колеса прихватило к дороге. Бульдозерист дернул — машина пополам, промерзшее шасси не выдержало. Однако снег был как снег.

Но многое из рассказов Пронькина подтверждалось. Бетон там научились укладывать прямо на мерзлоту — это точно. Впервые гладкое взрывание применили и передвижную опалубку на рельсах — об этом в синегорской газете писали, мол, перенимаем опыт. А про четырехместную амфибию американскую, найденную в тайге, об этом и Петрович вспоминал. Рассказал, что ребята ее почистили, поставили мотор от «Москвича-401» и приспособили вместо вездехода. Что ж, если к хорошим рукам да ум, и не такое в строй вернуть можно.

Пронькин закончил рассказывать и замолчал, Прохор сказал:

— А у нас все — топор да мастерок. В колхозе дома строил и здесь…

Прохор сидел на небольшой табуретке, собственноручно изготовленной, и сам был такой же крепкий и ладный, будто выточенный из цельной сердцевины хорошего дерева. Глаза на его светлом лице смотрели со спокойным прищуром: так смотрит на поплавок бывалый рыболов, которого ничем не удивишь. Когда он брал, к примеру, ложку и неторопливо переваливал ее в белых мозолистых пальцах, она сразу становилась надежным и важнейшим на свете инструментом. И говорил он ровно, основательно —; как работал.