Виктор Зиновьев - Нижний горизонт

• Название: Нижний горизонт
• Автор: Виктор Зиновьев
• Издательство: Дальневосточное книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1988

Виктор Григорьевич Зиновьев родился в 1954 году. После окончания уральского государственного университета работал в районной газете Магаданской области, в настоящее время — корреспондент Магаданского областного радио. Автор двух книг — «Теплый ветер с сопок» (Магаданское книжное издательство, 1983 г.) и «Коляй — колымская душа» («Современник», 1986 г.). Участник VIII Всесоюзного совещания молодых писателей.

Герои Виктора Зиновьева — рабочие люди, преобразующие суровый Колымский край, каждый со своей судьбой.

---

Только Петя закрыл за собой дверь в комнату, на кухне появился Серега. Прямо из-под крана он напился воды:

— Первая любовь еще не любовь!

Потом, ласково поглаживая себя по бицепсам, добавил:

— Есть еще здоровьишко. Пудовик семнадцать раз выжал! Ты бы мог столько, сразу после?..

— Не мог бы, — честно признался Евгений Сергеевич.

— Вот, — удовлетворенно произнес Серега. — Ты через часик выходи — я тебе скажу, сколько другой раз выжал.

— Выйду, — пообещал Хвостов. — Как на работе?

— Порядок, — поднял большой палец сосед. — Если честно — не хотел уходить. Люблю свою работу, и свиньей быть неохота — комнату-то они мне дали. Но, — развел руками Серега, — в отпуск тоже охота, я эти гайки с молодых лет точу. А меня с моей специальностью везде возьмут, еще «спасибо» скажут…

— Ты Петю к себе перемани. Зачах совсем на чаю да на хлебе.

— И взял бы, — Серега кивнул большой головой. — Между прочим, он до армии успел третий разряд по токарному получить. Хороший парень, неподкупный.

Это сосед правильно подметил. За прямоту Евгений Сергеевич Петю даже побаивался. Дал ему недавно, к примеру, совет, как жильем обзавестись — найти женщину с квартирой, оформить фиктивный брак, прописаться и разделить по комнате. Не бесплатно, конечно, все так делают. Петя не ругался и не стыдил, а просто и толково объяснил, чем он считает таких людей. Вот и подумай, кем ты сам после разговора в его глазах явился.

— Слушай, — оторвался от косяка Серега, — к тебе сегодня мой бригадник за икрой приходил…

— Ну?

— …и ты ему не дал. Я тебе за это в морду плюну! У него отец в больнице после операции!

— Нету, Сережа, сам в холодильник загляни! Думаешь, если в ресторане, так всего навалом?

— Я с тобой здороваться перестану, торгаш проклятый, и бачок в сортире ремонтировать заставлю!

— Сказать, что для больного, в тресте одну баночку-то дадут, — вслух подумал Хвостов.

— Вот спасибо, — обрадовался Серега. — Настоящий друг! — и поделился: — Безотказный парень, бригадник-то мой, сколько раз на сверхурочных выручал. Ну, а отец, сам понимаешь… Без родителей не сладко, по себе знаю. Короче — он мой друг, а для друга я последнюю рубашку…

Евгений Сергеевич ожидал, что сейчас сосед ударит кулаком в косяк или сделает еще что-нибудь резкое. Но тот принялся спокойно жевать ломоть хлеба. Хвостов неожиданно поиграл почему-то желваками, и ему стало жалко себя.

Каждый на него может накричать, и нет друга, который бы вступился. Или подруги, как у Сереги… Он видел ее — востроносенькая, волосы белесые, спину держит прямо — значит, стеснительная. Ночевать у Сереги не боится — доверяет. Ничего. Если сегодняшний вечер закончится благополучно, и ему улыбнется счастье…

Снова Хвостов вытащил из кармана записку, бережно разгладил: «21-го в 9 вечера. Готовься. Будут товарищи из управления культуры». Каждое слово, подобно актеру на сцене, кланялось на свой лад и занимало особое место в строке. Высокое и солидное «управление» выдвинулось, конечно, вперед. Справа и чуть позади стояла холеная «культура». Настороженно заглядывая в глаза одинаковым «товарищам», бродил по авансцене в морском кителе и с книжкой в руке «готовься». Даже цифры жили своей жизнью, думали тайную думу — а вместе все образовывали единую мизансцену. Театр повсюду — в соседях, в звуках, в пище! Есть ли более прекрасная должность, чем профессиональный служитель сцены?

Завтра — черный молчаливый незнакомец. Завтра. Тебя никто никогда не видел. А ты знаешь судьбу каждого — кому умереть, кому вознестись к солнцу славы, а кому продолжать тянуть лямку вчерашнего… И ты, Завтра, подпишешь приказ о зачислении Хвостова Е. С. в актерскую труппу театра. А что? Ресторанные работники не чужие театру — где Станиславский и Немирович-Данченко родили проект МХАТа? Однако, пережить сначала «сегодня»…

Что же он будет читать? Евгений Сергеевич наморщил лоб, перебирая в памяти отрывки, которые репетировал. Шекспир — выспренно, Есенин — претенциозно. Разве из «Иркутской истории» кусок — тема рабочая, в самый раз для слета передовиков. Он выйдет в простом пиджаке, без галстука, бриться перед выступлением не станет…

…До начала концерта, посвященного областному слету передовиков, оставалось больше часа. Хвостов пошел по театру искать Петровича — старого приятеля, приславшего записку. Тот был актерище! Начал играть до войны, умел все: героя-любовника, фрачного героя, простака, характерного старика… Потом фронт. После войны пришлось поскитаться, пока не прибило к охотскому берегу. А в пятидесятых годах, когда на смену его амплуа пришли другие актеры-универсалы, он уже потерял «запал» и снова остался без звания. А ведь когда-то сам Папазян приглашал его на роль Яго…

Хвостов взялся уже за ручку приоткрытой двери, но раздавшийся за ней голос остановил его:

— На бюллетене дома не знаю, как себя вести. Идиотское положение — мешают руки и ноги!

Так томно и лениво разговаривал с поварами Крутиков. Откуда он здесь? А голос продолжал:

— Прихожу сюда — новость, этот бездарь Семенчук на моей роли! Того гляди категорию повысят…

В ответ раздался натянутый смех. Хвостов представил себя со стороны: склонился под дверью, подслушивает — нехорошо! Он кашлянул и постучал. Вместо Крутикова он увидел в кресле бледного актера — Хвостов почему-то подумал, что у того под мышкой зажат термометр. За столом напротив восседал на огромном стуле маленький буйноголовый главреж — зачем-то перед ним лежал бутафорский револьвер. Кресла в кабинете имели подпиленные ножки, поэтому любой собеседник глядел на главрежа снизу.

Давно известно, что демонстративное невнимание — то же внимание, но со знаком «минус», поэтому Евгений Сергеевич стоял и терпеливо ждал. Наконец хозяин кабинета тряхнул пышными кудрями и соизволил заметить вошедшего.

— Нет, не знаю, — ответил он на вопрос о Петровиче неожиданно густым басом. — Поищите в артистической уборной или в фойе.

— Ах, как оградить театр от дилетантов, — уже в коридоре услышал Хвостов голос томного актера. — Набьет такой холодильник мясом — вот и тебе и Брехт, и Гоцци…

Евгений Сергеевич бродил по фойе, разглядывал портреты актеров. Он знал почти всех — город небольшой, часто встречаешься на улице. Вот какую закономерность вывел Хвостов сейчас — кто из них лицемернее, тот вышел на фотографии лучше — милым и открытым. А по-настоящему искренний выглядит на снимке скованным, угрюмым — потому что не позировал полчаса с растянутым до ушей ртом. Кроме друзей и врагов в мире есть еще «центристы», которые мечутся меж полюсов, стараясь понравиться тем и другим. На самом деле готовы всякого обмануть и предать, лишь бы выглядеть в лучшем свете. Такие бледные актеришки — опаснейший народ, они Петровичу в подметки не годятся. Как тот поговаривал: «Простодушный Отелло во все времена одинаков, а вот Яго меняется. Теперь он интеллектуал с дипломом, готовый предать самого себя…»

До концерта оставалось всего ничего, Евгений Сергеевич грыз ногти, когда наконец-то появился Петрович. Он взял Хвостова за плечи и повел в дальний угол, обдавая запахом крепкого табака.

— Из Пафнутьева отрывок прочту, — сказал Хвостов. — Автор местный и тема — заботливое отношение к оленематочному поголовью…

Петрович на секунду отвел взгляд, затем снова поднял его на Евгения Сергеевича. Глаза у него были чистые и пронзительно-голубые — как у детей или душевнобольных.

— Публики не дрейфь, — сказал он. — Работяга понимает истинный талант, его подвывом не возьмешь…

Когда Петрович дышал, у него не вздымалась грудь. Этой «школе» он научил и Евгения Сергеевича. Вечера напролет Хвостов готов был слушать рассказы старого актера, подливая в рюмку любимый им «Наполеон». А тот бегал по комнате, изображая в лицах бывших приятелей, бурно жестикулировал. Совершенно не замечалось, что его левая рука короче — последствие фронтовой осколочной раны.

В каком-то закутке, заваленном позолоченными костюмами и масками из папье-маше, Евгений Сергеевич прочел отрывок из «Трех процентов сверх плана». Петрович внимательно слушал, кивал время от времени головой. Но Евгений Сергеевич видел — текст ему не нравится. Однажды во время студенчества на спектакле Хвостов увидел, как изо рта актера на сцене вырвалось белое облачко. После спектакля он рассказал об этом друзьям — они рассмеялись. Но затем каждый по отдельности признался, что видел то же самое — когда актер стоял на фоне черного бархата. Хвостов тогда понял — у людей одна правда для других, а вторая, настоящая — для себя. Однако отступать поздно…

…Одно за другим быстро проходили выступления на праздничном концерте. Зрители, участники слета передовиков, старательно аплодировали каждому артисту. Программа напоминала борщ — всего понемногу со всех Домов культуры и для остроты несколько профессиональных выступлений. Неизбалованный зритель, съехавшийся из тундры тайги и маленьких поселков, кушал его не жадно, но с аппетитом. Вел концерт Петрович. Подтянутый и помолодевший, стремительной походкой он выходил под свет рампы, а потом за кулисами озабоченно спрашивал Хвостова: