Юсиф Чеменземинли - В крови

• Название: В крови
• Автор: Юсиф Чеменземинли
• Жанр: Историческая проза

«Ибрагим-хан… пригласил к себе своего приближенного, приятного собеседника, главного визиря, надежнейшего столпа государства, казахца Моллу Панаха Вагифа.

Вагиф был воплощением мудрости, учености, благовоспитанности. Если серна — дочь прекрасных китайских степей — вздумает сравниться с маралом, взращенным на ниве его высокого вдохновения, она испытает одно лишь разочарование. Даже рубин красноречия побледнеет перед излучающими свет бейтами и редкостными жемчужинами, собранными в сокровищнице его души…»

В произведении описаны события, происходившие в Карабахском ханстве во времена правления Ибрагимхалил хана (1759–1806). В романе созданы образы поэтов Молла Панах Вагифа и Молла Вели Видади, образ иранского шаха Ага Мухаммед шах Гаджара и др.

---

Вагиф помолчал, но по тому, как дрожало в его руке камышовое перо, видно было, что он взволнован: не по душе было Вагифу писать османскому паше, делал он это только по настоянию Ибрагим–хана.

Мирза Алимамед сунул письмо за кушак.

— Все будет в порядке, ахунд! — сказал он.

И вдруг озорная улыбка осветила лицо Вагифа. «А что в самом деле, — подумал он, — твердят все одно и то же: «Шах пришел, шах пришел!» Не иначе как завтра услышим: «Шах соломки наберет, да вселенную сожжет!» — Он невесело усмехнулся своим мыслям.

— Что делать, друг мой, — таковы они, государственные дела: то взлет, то падение; то избыток радостей, то бездна мучений!.. Не стоит печалиться, все равно ничего не поделаешь. Как сказал поэт:

Будь стоек в страданье

вином кровь и муки становятся,

И утром свиданья

потом ночь разлуки становится!..[72]

То ли стихи подействовали на Мирзу Алимамеда, то ли трудно ему было расставаться с испытанным другом, но к горлу подступили слезы. Они обнялись. Вагиф проводил друга до лестницы. Потом подозвал слугу.

— Ну–ка, у тебя рука легкая, плесни ему вслед водички — в дальний путь едет…

Когда гость тронул коня, слуга выплеснул ему вслед целый таз воды.

— Да хранит вас аллах! Да пошлет удачи в делах!

Всадники выехали со двора. Вагиф вытер набежавшую слезу, вернулся к себе. Мирза Джамал усердно писал, положив на колено дощечку с бумагой.

— Да, сын мой, — сказал Вагиф, подходя к юноше. — Играем мы судьбой страны как в кости: чет–нечет…

И все же мы должны выполнить свой долг. Если есть хоть малейшая надежда на мир…

7

В городе чувствовалось, что готовятся к большой войне: от вооруженных людей по улицам ни пройти пи проехать; в юго–восточной части крепости установили пушки, привезенные с севера по горным дорогам. Наемные солдаты из лезгин, кумыков и других народов Аварии расквартированы были по всему городу. Из Кягризли вызвали Мамед–бека, во главе одного из отрядов он должен был отправиться к берегам Аракса.

Кончался последний месяц весны. Прошли дожди, отгремели грозы, все вокруг зеленело. Узнав, что любимый ее приехал, Агабегим только и искала случая увидеть его. Не находя покоя, девушка весь день бродила по саду…

И вот однажды она стояла против башни, обращенной в сторону Аскерана.

— Няня! — Агабегим поднесла к лицу белый тюльпан. — Завидую я тебе — до чего же ты крепко спишь!..

Счастливый человек!..

Назлы улыбнулась.

— А чего ж мне не спать–то, доченька? Совесть моя чиста…

Агабегим грустно взглянула на нее.

— Ах, — сказала она, — я раньше тоже спала… А теперь до утра глаз сомкнуть не могу. Лежу, грущу, разговариваю со звездами… Сама не знаю, что со мной творится!

— Доченька, — встревожилась Назлы, услышав слезы в ее голосе. — Что ж это с тобой приключилось? Не иначе сглазили тебя!..

Она обняла девушку, стала утешать:

— Ты уж как–нибудь поспокойней… Не все близко к сердцу принимай… Ума не приложу, что с тобой такое! Может, вечером кипятку на землю плеснула, крылышки ангелу обожгла, вот он и рассердился, наказывает тебя…

— Нет, няня. Это в сердце у меня ангел поселился, крылья у него обгорели в пламени чувств, и от стонов его нет мне покоя ни днем ни ночью…

Назлы недоуменно глядела в залитые слезами глаза девушки, не в силах понять, о каком это ангеле она толкует.

— Не пойму что–то, хорошая ты моя… Не слышала я, чтоб ангел в сердце человеческом поселялся. Вот на плече у каждого человека сидит по ангелу, все его добрые и злые дела записывает, а в судный день по записям этим наказание определять будут. А вот чтоб в сердце… Это как же выходит?

Агабегим не могла не улыбнуться ее простодушию.

— Няня! — сказала она. — Ты счастлива, что не знаешь о нем, что он не погубил твоего сердца! Но если бы ты могла понять, как он прекрасен, тот ангел, что терзает меня!.. И как сладостны, как чудесны эти муки!..

Назлы слушала странные ее речи, не в силах ничего понять. И вдруг послышались шаги. Агабегим встрепенулась, как вспугнутая птица:

— Ты, Мамед?! — воскликнула она и замерла.

Мамед–бек остановился в недоумении, потом вгляделся и обрадованно воскликнул:

— Амикызы! Боже, как ты повзрослела! А похорошела–то как!.. — он протянул ей руку. Девушка молчала, не смея поднять глаза, вся пунцовая от смущения; юная, только что расцветшая грудь вздрагивала под белой шелковой кофточкой, выдавая внутренний трепет.

— Ну как ты тут, все хорошо?

Девушка подняла глаза и, встретясь с его восторженным взглядом, тотчас вновь опустила их.

— Спасибо, — потупившись, сказала она. — У меня все хорошо. Только вот ты редко вспоминаешь!

Откровенность девушки и горечь ее слов тронули Мамед–бека. Он молча оглядел Агабегим: она была нежна и прекрасна, как цветок, что держала в руках…

— Ты права, амикызы… — Мамед–бек вздохнул. Слова упрека, произнесенные нежными девичьими устами, проникли ему в самое сердце. — Но если бы ты знала, нескладно все у меня получилось в жизни!..

— А почему, Мамед? — несколько осмелев, спросила она. Улыбнулась и, лаская его взглядом, заглянула прямо в глаза. — Кто в этом виноват?

— Только я. Если б знать, где упадешь…

— А как там у вас в Кягризли? Как чувствуют себя Хуру–ханум, Айшабегим?

Мамед–бек понял намек, порозовел…

— Они молятся за тебя. Целуют твои руки…

Назлы, в сторонке наблюдавшая за Агабегим, только дивилась, с чего это так повеселела ее доченька.

— Няня! — Агабегим вдруг обернулась к ней. — Принеси мне воды, пить хочется…

Назлы заторопилась к дому.

Кокетливо потупившись, Агабегим оторвала губами лепесток и сказала, не глядя на Мамед–бека:

— Скажи, тебе никогда не приходит в голову, что у тебя есть амикызы и что она, словно пойманная птица, с утра до ночи тоскует здесь, под этими деревьями?!

— Ах, Бегим, знала бы ты, что творится сейчас на свете!.. Не сегодня–завтра шах перейдет Аракс!..

— Да пропади они пропадом: и шах и Аракс! — гневно воскликнула девушка. — Знать ничего не хочу! Просто ты забыл меня и все!

Мамед–бек засмеялся. Что он мог ответить на это?..

Агабегим подошла совсем близко, протянула руку к его кинжалу.

— Тебе смешно… — сказала она, трогая позолоченную рукоятку. — А я!.. А каково мне!..

Девушка закрыла руками глаза и горько заплакала. Слезы лились по щекам.

Мамед–бек обнял ее, осторожно привлек к себе. Девушка рыдала, прижавшись к его широкой груди.

Сейчас она чувствовала себя, как рыбак, что, прорвавшись сквозь бурю, достиг, наконец, берега. Здесь все безмятежно, спокойно, буря и опасности позади. Но даст ли ей счастье это пристанище, в котором ищет она прибежища и защиты? Тревога подступила к ее сердцу.

— Я слышала, ты завтра уезжаешь? Это правда? — Девушка подняла на Мамед–бека полные слез глаза.

— Правда!

— Не уезжай! Останься! Если ты уедешь… Я не хочу накликать беду, но…

— Как я могу не ехать — это приказ хана!

Девушка, обидевшись, отошла от Мамед–бека, прислонилась спиной к дереву. Опять стала срывать губами лепестки тюльпана и бессознательно сбрасывать на траву.

8

Вагиф сидел в постели, со всех сторон обложенный подушками. Комендант крепости Агасы–бек уже около часа находился у него, — больше, чем болезнью, Вагиф удручен был тяжестью создавшегося положения.

— Если б не слабость проклятая! Я бы тотчас встал! Так надоело лежать! Не люблю я этого, ты ведь знаешь…

— Ничего не поделаешь, ахунд. Вставать вам пока нельзя. Лежите.

— Вот и лекарь твердит — лежать, лежать! — сокрушенно проговорил Вагиф. — После этого лекарства два дня, говорит, с постели вставать не положено! Да разве улежишь — что творится! Если шах перешел Аракс, хорошего ждать не приходится…

— Ахунд, у меня надежные сведения: Мамед–бек разрушил Худаферинский мост, но шах снова его отстраивает. Он разделил свою армию на три части: первая сейчас на подступах к Нахичевани, захваченных там женщин и детей погнали в Тебриз, посевы пожгли, деревни уничтожили. Второй отряд взял Сальяны, женщин и детей угнали, мужчинам поотрубали головы и нанизали на пики — шаху в подарок… Сам шах с третьим отрядом намерен перейти Худаферин и направиться прямо к Шуше.

— А что талышский хан Мир — Мустафа? Он как?

— Самому ему удалось в горы бежать, а семья его — дети и жены попали в плен…

— Бедняга! Подумай, Агасы–бек, как судьба расправляется с людьми! Где предел мукам человеческим?..

— Это еще не все, — Агасы–бек тяжело вздохнул. — Нас ждут тяжкие испытания. Люди побросали посевы, бегут в горы… Селенья разрушены, повсюду развалины, пожарища… Голод будет.