Анн Бренон - Сыны Несчастья

• Название: Сыны Несчастья
• Автор: Анн Бренон
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2002

Теперь автор предлагает новую книгу, новый фрагмент мозаики. Новый пазл огромной фрески, грандиозной картины под названием «Зима катаризма», которую я попыталась нарисовать, передать ее в красках, во плоти, в контексте — через призму судьбы нескольких персонажей, живших в в первой трети XIV-го века, в те исторические времена, когда в Окситании под ударами Инквизиции погибла Церковь добрых людей.

Славному пастуху далеких перегонов скота через Пиренеи и беглецу из–за ереси, Пейре Маури, родом из Монтайю, в течение двадцати лет удавалось избегать Инквизиции. Меж вершин высокогорной Сердани и зимними пастбищами королевства Валенсия, он жил как свободный человек, исповедуя свою катарскую веру. Подлинная история, подлинный роман — в этой книге еще раз соединились незаурядные писательские качества и искренние чувства, обеспечившие успех Нераскаявшейся.

В Сынах Несчастья описана первая половина жизни Пейре Маури на фоне ужасной хроники уничтожения христианской Церкви.

---

ГЛАВА 16

ВЕСНА И ЛЕТО 1304 ГОДА

«И когда Иисус приблизился к Иерусалиму, то, глядя на город, заплакал о нем» (Лук. 19, 41). Вот так и я плачу о вас, жители Каркассона, я, которого прислал к вам Иисус… чтобы защитить вашу честь и оправдать вашу веру от клеветы этих предателей, одетых в рясы Братьев–проповедников…

Проповедь Берната Делисье народу Каркассона, 1303 год

В начале 1304 года стало ясно, что события в Каркассоне и Лиму изменились к худшему, и зло, вроде бы уже остановленное, вновь нависло над людьми. Всего лишь несколько месяцев назад все с восторгом приветствовали решительного королевского эмиссара, видама Жана де Пикиньи из Амьена, который не побоялся самолично, в сопровождении францисканца Берната Делисье, во главе возбужденной толпы, предстать перед мрачными воротами Мура инквизиторов Каркассона. Он заставил их открыть ворота, и люди вынесли на руках несчатсных осужденных за ересь, которые гнили в этих ужасных застенках. Их увели в Сите, в королевскую тюрьму, под власть сенешаля. Под защиту короля. Прочь от злоупотреблений Братьев–проповедников, которых сам королевский эмиссар открыто называл волками хищными в овечьих шкурах… Но теперь сам королевский посланец отлучен от Церкви.

— На этот раз консулы Лиму не осмелились поддержать брата Берната Делисье, — сказал Мартин Франсе с мрачным видом. — Когда в прошлом месяце мятежный францисканец прибыл в Лиму, он ничего не добился.

— Это понятно, — добавил Раймонд Пейре, понизив голос так, словно доверял кому–то страшную тайну. — Это понятно, ведь теперь каждый знает, что наш Сир король не одобряет больше гнев и восстание своих городов против Инквизиции этих злобных Братьев–проповедников, что он больше не хочет защищать от них свой добрый народ. Кто отныне осмелится противостоять одновременно папе и королю?

Этот разговор происходил в прекрасном месяце мае, поздним вечером, после утомительного дня, когда уже был виден конец такой же утомительной недели стрижки овец. Мартин Франсе, купец из Лиму, прибыл к хозяевам дома, чтобы сосчитать тюки шерсти и оценить их, уговориться о цене — не забывая о том, что каждый должен был дать для добрых людей. Естественно, что он рад был поговорить и с самими добрыми людьми. Сейчас их видели довольно редко, потому что они постоянно путешествовали между Тулузен, Сабартес и Разес. В Арке все еще хорошо помнили рассказы о торжественном въезде короля Филиппа и его королевы в Каркассон. Это было в феврале, три месяца назад. И бург, и Ситэ, были расцвечены гирляндами и флагами. Каркассон верил и надеялся на справедливость короля и защиту от власти Инквизиции. Но король, с высоты лестницы королевского замка с презрением отказался выслушать жалобы своего народа. И тогда консул Элия Патрис поскакал из Ситэ в бург на своей большой лошади, крича толпе о конце всех надежд: «Сорвите с города эти праздничные одежды, ибо это день скорби…»

И вот в этот весенний вечер 1304 года все сидели возле очага Раймонда Пейре — Сабартес и обсуждали это ужасное отлучение королевского эмиссара. Если так поступили с человеком, которого король совсем недавно послал в сенешальства Лангедока, чтобы восстановить мир и порядок, нарушенный непомерными злоупотреблениями инквизиторов, то следовало ожидать еще худшего. И это худшее означало, что у Церкви волков вновь развязаны руки, и что она снова, как и раньше, начнет преследовать Церковь Добрых Христиан. Но в то время, как верующие зрелого возраста, обремененные домами и имуществом, проявляли особое беспокойство, то молодые люди — Пейре Маури, Гийом Эсканье, Раймонд и Гийом Марти — утверждали, что даже сейчас еще есть надежда. Мессер Пейре Отье и его сын Жаум часто говорили и повторяли им это. Церковь укрепляется и развивается, вера ширится и распространяется, добрых верующих становится всё больше, крестят новых добрых людей, учат новых послушников.

— Да, у нас теперь есть даже добрая женщина! — воскликнул Мартин Франсе, и его лицо внезапно просветлело. — Ода Буррель, из Лиму, я ее знал совсем девчонкой. Вы знаете, она ушла в Ломбардию вместе с Гийомом Фалькетом и с нами несколько лет назад. Она жила там у добрых христианок и проходила послушничество. Ее довольно быстро крестили, и вот уже больше года, как она вернулась в этот край в сопровождении Пейре Бернье — одновременно с Фелипом де Талайраком, из Кустауссы.

Гийом Пейре — Кавалье напомнил также, что юного доброго человека Фелипа, такого же образованного, как и Жаум из Акса, называют будущим столпом Церкви. Сам Мессер Пейре Отье сказал так о нем. Именно потому Старший послал его в Ломбардию, к диаконам и епископам Церкви, туда, где обучали и крестили его самого.

— Пейре Бернье проводил их обоих до самой Тулузы, — продолжал Мартин Франсе, — доброго человека Фелипа из Кустауссы и добрую женщину Оду Буррель. Говорят, что она приняла имя Жаметта, чтобы служить Богу и Церкви. Сейчас они присоединились к Мессеру Пейре Отье и его сыну Жауму, которые наняли дом на окраине Тулузы, в бастиде Этуаль. Кстати, я жил вместе с ними там этой зимой, чтобы помочь уладить некоторые дела Церкви с одним менялой из моих друзей.

— Дом в Тулузе, где живет добрая женщина! Дом, нанятый для Божьего дела! — воскликнул Гийом Эсканье. — Теперь наших добрых людей стало достаточно много, чтобы они смогли посещать дома всех добрых верующих между Тулузой и Сабартес.

Мартин Франсе решительно вскинул голову:

— Когда наши добрые люди вернулись из Ломбардии, в Тулузен, Альбижуа и Лаурагэс было еще много добрых верующих, — сказал он. — И там оставались даже добрые люди. Мессер Пейре из Акса вновь вдохнул в них мужество.

Этим летом Пейре Маури вновь имел удовольствие пасти овец на летних пастбищах вместе с братьями Белибастами. В том году между архиепископом Нарбонны и сеньором де Вуазен вновь было заключено соглашение касательно выпаса, и согласно ему отары из Арка и Кубьер смогли соединиться на возвышенностях Разес. И тут, однажды вечером, Пейре доверил Бернату Белибосту, когда они сидели плечом к плечу на склоне горы, у их ног лежали собаки, а золотой свет нимбом окружал мрачную Бугараш и продуваемую ветрами Канигу, своё желание, обуревающее им все больше и больше — увести овец в неведомые дали. Он мечтал о высокогорных пастбищах, о долгих переходах.

— Почему мы не ходим дальше пределов Сабартес? — спрашивал он. — Ведь уже много лет отары из Арка каждое лето поднимаются на пастбища земли д’Айю. Но мне недостает гор, настоящих гор. Я всё время думаю о том, что пастухи из Акса или Мерен каждый год выпасают овец под зубчатыми вершинами Андорры, прогоняя стада этими местами каждый сентябрь, взбираясь на самые высокие перевалы, чтобы зимовать в далеких долинах юга. В землях Арагона.

Бернат передал Пейре флягу с вином.

— Пей, — сказал он. — Когда–нибудь мы попадем туда, одни или вместе с овцами. — Он рассмеялся и продолжал. — Надо же мне когда–нибудь навестить своих дальних сарацинских родичей!

В начале сентября они уже стали подумывать о том, чтобы разделиться и разойтись каждый в свою сторону со своей отарой: овцы Белибастов, помеченные красным знаком горы в круге, уйдут на Кубьер и Пейрепертюзе; а животные, помеченные треугольником Ботольхов, крестом Мауленов, змеей Пейре Сабартес, перекрещенным кругом самого Пейре Маури — в сторону Арка и Разес, чтобы приготовиться к осенним ярмаркам. Но обоим друзьям еще выпало счастье совершить одну миссию в Сабартес, чтобы послужить Церкви. Им понадобилось для этого два дня, и, так же, как и в прошлом году, они оставили руководить сортировкой овец и старшим над всеми пастухами Гийома Белибаста.

Пейре Монтани привел к ним на пастбища молодого человека из Кустауссы, худенького и стеснительного, с влажными глазами, бледным лицом и красивыми руками. Нужно было выучить его выглядеть пастухом. Бернат одолжил ему крепкий камзол со своего плеча, показал, как закидывать плащ на плечи и командным голосом сзывать лабритов. Он учился и смеялся. Это был Раймонд Фабр, которого все называли Рамонет. Он был послушником добрых людей, и Пейре Бернье доверили привести его в землю д’Айю, в тайный дом в Сабартес, где его должен был обучать добрый христианин Амиель из Перль. Пейре Маури незамедлительно заметил, что его друг Бернат Белибаст, кажется, с большим энтузиазмом подхватил идею навестить Монтайю.

Но только через несколько дней, когда их миссия была уже окончена и они вернулись в Разес, Бернат наконец–то доверился Пейре, и рассказал ему о том впечатлении, которое произвела на него младшая сестра Пейре, Гильельма, еще в самый первый раз, когда он ее увидел в Монтайю прошлым летом. На этот раз он даже смог перекинуться с ней несколькими словами, взять ее за руку, ощутить ее дыхание. Грудь Пейре переполнилась от чувств, и он глянул на своего друга, взгляд которого стал особенно необузданным. Но когда их глаза встретились, Бернат первым стеснительно улыбнулся. И тогда Пейре припомнил другой разговор, случившийся год назад, когда именно Бернат не жалел слов, для описания того, каким должен быть настоящий брак. И невозмутимым тоном он спросил своего друга: