Морли Каллаган - Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу

• Название: Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу
• Автор: Морли Каллаган
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1982

Романы Морли Каллагана, представителя старшего поколения писателей Канады, поднимая сложные нравственно-психологические проблемы, исследуют условия человеческого существования в современном для автора буржуазном обществе.

В сборник вошли романы «Радость на небесах», «Тихий уголок», «И снова к солнцу».

---

Затем Джейсон заметил, что молодая женщина, которая могла быть миссис Дилани, по-прежнему стоит в стороне совсем одна. Коротко остриженный красавец доктор Этли и его жена уже перешли улицу и скрылись в подъезде. А она все еще смотрела на единственное окно в доме, где жила девушка, перерезавшая себе вены. Ее лицо, освещенное фонарем, выражало смятение, тревогу и вместе с тем такую неистовую силу жизни, какой Джейсону не доводилось видеть в женщинах. Наконец и она пошла назад через улицу. Джейсон выждал несколько минут, потом вошел в подъезд ее дома и позвонил в звонок верхней квартиры. Она торопливо сбежала по лестнице.

— Ал Дилани здесь живет?

— Мистера Дилани нет дома.

— Вы — миссис Дилани?

— Нет. А в чем дело?

— Когда он вернется?

— Трудно сказать. Вы хотели с ним поговорить?

— Я хотел вернуть ему книгу. Я Джейсон Дансфорд. Полицейский.

— А! Кажется, я вас видела на той стороне улицы?

— Не исключено. Небольшое происшествие?

— Вы — полицейский? И просто стояли там?

— Я не на дежурстве. Я познакомился с мистером Дилани, когда остановил одну машину, а позже мы как-то разговорились. Интересно поговорили. Ну а потом произошло кое-что. Послушайте, может, мне с вами поговорить?

— О чем же?

— Видите ли, это не для посторонних ушей. Если бы мне зайти на минутку…

— Извините, но мне некогда, — сказала она. Ее улыбка и вежливый тон уязвили его своей снисходительностью, она отступила за порог, полуприкрыв дверь и тем самым давая ему понять, что не впустит его к себе в дом. — Но в чем все же дело? — спросила она уже более резко.

— Ну… человек, который написал эту книжку…

— Шор?

— Ага, Шор.

— Ах, вот что! — сказала она, окинув его оценивающим взглядом, и вдруг переменила тон. — Так входите же, — пригласила она, словно это разумелось само собой.

— Благодарю вас.

Поднимаясь за ней по лестнице, он недоумевал: неужели она и правда принадлежит этому бородатому Алу Дилани? Даже в собственной гостиной она казалась не на месте, такая изящная, просто одетая, со строгим пробором в черных волосах, на которые теперь падал свет плафона, — а в комнате беспорядок. Предлагая ему сесть, она сдернула со стула красивое китайское кимоно.

— Так значит… — сказала она и замолкла, аккуратно складывая кимоно и не глядя на него. — Вы собираете книги?

— Собираю? — переспросил он удивленно. — Да что вы! — И тут же разозлился на себя: ответ прозвучал по-мальчишески.

— Видите ли, в свое время я была знакома с полицейским, который собирал марки. Но собираете или нет, все равно мистер Дилани очень любит поговорить про эти книги. Очень жаль, что вы его не застали.

— Да, жаль, — повторил он. — Мы рассуждали про Шора, так, больше в шутку. А вы с Шором знакомы?

— Да, знакома.

— Он вам нравится?

— Не очень.

— Вот и молодец, — с удовлетворением сказал он, наклоняясь вперед. — Я его оштрафовал, — он попытался изобразить улыбку. — Не дал по носу, а всего лишь оштрафовал. — Она улыбнулась, интерес в ее глазах ободрил его. — Понимаете, Шор решил, что видит меня насквозь. Очень многие люди считают, что видят полицейских насквозь.

— Вот как! — сказала она. — Послушайте, а почему я, собственно, не предлагаю вам выпить? — Направившись на кухню, она, повысив голос, сказала: — Ну, я не возьму на себя смелость утверждать, будто вижу вас насквозь, но ваша фотография в газетах производит впечатление. Вы на ней похожи на генерала, который только что принял изъявление покорности всех индейских племен. — Она вернулась с бутылкой шотландского виски, водой и двумя стаканами. Он вглядывался в ее лицо, ища то ошеломляющее выражение, которое успел заметить, когда она смотрела на дом, где девушка вскрыла себе вены, но теперь это было совсем другое лицо. Она держалась подчеркнуто спокойно, неприступно, надменно, и ему начало казаться, что она смотрит на него как на посыльного в отеле или на официанта.

Налив ему почти неразбавленного виски и плеснув себе заметно меньше, она сказала:

— Там ведь были две ваши фотографии, правда?

— Первая была снята как портрет, и довольно давно.

— Ну а последняя, на которой вы с судьей, — отличная фотография.

— Рад, что она вам понравилась.

Джейсон выпил свой стакан и перевел взгляд с ее ног на лицо. Ему хотелось сосредоточиться на ее великолепных ногах, но он то и дело вновь смотрел на ее лицо. Он не знал, чего он, собственно, ждет, но знал, что ждет чего-то. Он снова взял стакан и, глядя ей в глаза, не заметил, что стакан пуст. Губы смочила последняя капля.

— Не понимаю, почему вас так заботит Юджин Шор, — сказала она, пожимая плечами. — Он же просто писатель.

— Но говорят, большой.

— Кто говорит?

— Ваш мистер Дилани, например.

— Ну, он вообще-то своего рода болельщик. Но вот вы, — сказала она, наклоняясь к нему. — Я уверена, что в мире фараонов с дубинками Шор особой популярностью не пользуется.

— Знаете, — сказал он, пытаясь вернуть себе ощущение внутреннего достоинства, — нам не так уж нравится, когда нас называют фараонами. — И продолжал прежде, чем она успела что-нибудь возразить: — В любом случае такой человек, как Шор, способен устроить людям много неприятностей. Мистер Дилани — его друг, хотя сам он, мне кажется, человек легкий и приятный. Почему нам обязательно надо причинять друг другу неприятности, я не понимаю.

Виски его согрело, выражение сдержанного любопытства на ее лице действовало на него ободряюще. Внезапно ему захотелось удовлетворить это любопытство, и он начал рассказывать всякие мелкие подробности о себе, о своих разговорах с Алом, о том, как он дал книгу Шора своей жене и как убедился, когда сам прочел книгу, что его преданность жене, его терпимость были всего лишь бесполезной сентиментальщиной. Он не сомневался, что его откровенность производит на нее впечатление — как и его способность понимать себя, и он сказал:

— С какой стати этот Шор вмешивается в мою жизнь? По-моему, этого нельзя допустить.

— Нельзя допустить? — Она вскинула брови.

— Это нехорошо.

— Нехорошо? — Она снисходительно улыбнулась. — Вижу, я неверно вас оценила. Вы говорите совсем не как тот сильный мужчина с фотографии.

— Но ведь… это же просто фотография.

— Я так и поняла.

Она настолько не скрывала своего презрения, что он смутился и налил себе еще виски. Она лениво откинулась на диване, соблазнительно изогнувшись. Он попытался нащупать то общее между ними, что, по его убеждению, могло бы их связывать, и сказал:

— Он же вам тоже не нравится, ведь так?

— Шор просто любитель совать нос в чужие дела, — сказала она, небрежно поведя рукой. — Но, вероятно, в вашем положении вам представляется, будто он важная персона. Я вас не виню.

— Вы бы не возражали, если бы мистер Дилани не явился в суд как свидетель Шора?

— Откровенно говоря, забавно было бы увидеть Шора в полном одиночестве.

— Если бы вы поговорили с мистером Дилани…

— А вот теперь мне, пожалуй, не следует вас понимать. — Но она наклонилась к нему чуть ближе. — Что, собственно, вы имеете в виду?

И тут он понял, что она слушает его очень внимательно. Даже в самые их лучшие минуты его преданная, любящая жена никогда по доброй воле не вслушивалась в то, что он говорил о других людях. Лоб у него стал влажным — значит, он волнуется. Почему эта женщина, которая обливала его презрением, теперь готова выслушать его? Внезапно она улыбнулась. Это была спокойная, подбадривающая улыбка, которая согрела и обрадовала его. Он решил, что она обнаружила в нем то, чего вначале не заметила, и вновь на него нахлынуло ощущение собственной значимости. Он-то знает: стоит чему случиться, порядочные люди хотят все уладить по-хорошему. Как видно, теперь и она ощутила его силу, теперь он ей самой зачем-то понадобился. Но что же ей сказать? Что она хочет услышать от него? В тишине, таящей в себе ожидание, как тогда, на улице, после страшного вопля, он поглядел на спущенную петлю на ее чулке. Когда она села на диван, чулок был целым, а теперь по ее икре змеилась дорожка.

— Вы знаете, Шор пьет, — сказала она словно между прочим. — Он часто ходит по улицам совсем пьяный.

— И что?

— А что бывает, когда вы задерживаете пьяного?

— Отсиживает восемь часов в участке.

— Ну вот, — сказала она, как бы ставя точку.

— Что — вот?

Но она только улыбнулась. Он внимательно поглядел на нее и сказал:

— А вам по-настоящему хочется, чтобы этому типу пришлось туго. И правильно.

— Правильно…

— Так где же?

— А! — И в первый раз она засмеялась. — За мостом над оврагом — не старым мостом, а новым, там, где на перекрестке улицы сходятся, как спицы в колесе. Каждый четверг он переходит этот перекресток поздно ночью, еле держась на ногах. Во всяком случае, так он сам говорит. Но за то, что говорит Шор, я, естественно, не отвечаю. — Взглянув на свои часы, она встала. — Ко мне сейчас должны прийти друзья. Ну, желаю удачи.