Юрий Иванов-Милюхин - Абреки Шамиля [СИ]

• Название: Абреки Шамиля [СИ]
• Автор: Юрий Иванов-Милюхин
• Жанр: Исторические приключения

Горные кручи вокруг и глубокие ущелья с дозорными Шамиля на вершинах. Терцы вышли в поход…

---

Позади осталась Область Войска Донского и часть Кубанской земли, в станице Кропоткинской сошел спутник Петра. Кубанец предложил зайти к нему в хату и передохнуть, заодно поменять лошадей. Двуколка завернула на просторный казачий баз при курене, крытом чаканом и побеленном от основания до застрех меловым раствором. Перед расставанием кубанец подал узелок с харчем.

— Чего ты так гонишь? — когда Петр снова занял свое место на козлах, не удержался он от вопроса. — От самой Москвы никто на хвосте не сидел, дома в Стодеревской тоже все в порядке.

— От досады, — подтягивая вожжи, не стал разглагольствовать на неприятную тему Петр.

Дальнейший путь предстояло проделать одному. Но до самой Пятигорской ничего не случилось. По ухоженному тракту разъезжали небольшие отряды терских казаков при пиках и с шашками, едва не через версту попадались пролетки с откидными верхами, в которых сидели в обнимку со своими женщинами разморенные на солнышке русские офицеры. Незаметно надвинулся вечер, скоро обтянутые резиной колеса зашуршали по булыжной мостовой курортной здравницы. Вспомнив слова кубанца–попутчика о том, что за ним никто не гонится и дома все благополучно, Петр не стал изнурять лошадей, а подкатил к гостинице и соскочил на землю, намереваясь передать вожжи лакею. Внимание привлекли несколько молодых парней, по виду балкарцев или карачаевцев. Они стояли возле подъезда здания в насунутых на брови папахах, с подвернутыми на рваных черкесках рукавами и с настырными улыбками рассматривали входивших в двери и выходивших из них женщин с девушками. Рядом вертелись двое полуобрусевших подростка из местных с хитроватыми чумазыми лицами. Мамаши обмахивались старомодными веерами, девицы прикрывались шелковыми зонтиками и каждая из них норовила кинуть лукавый взгляд в сторону джигитов с едва пробившимися усами. Изредка кто–то оставлял на лавочке серебряную монетку, а то и весь рубль, к которым кавказцы прикасались только тогда, когда вокруг никого не было. Эта странноватая благосклонность не к нищим из своего собственного народа, а к представителям развивающихся наций, вызывала у Петра непонимание с чувством протеста. Он всегда думал о том, что даже собак нужно кормить лишь тогда, когда они этого заслужили и твердо усвоил пословицу — кто не хочет работать, тот не должен есть. В конце концов, как говаривал его отец, всех не накормишь. Лакей почему–то задерживался, Петр раздраженно обернулся по направлению к хозяйственному двору. В этот момент его окликнула одна из постоялиц гостиницы, женщина лет под сорок с опущенной на лицо темной вуалью:

— Молодой человек, я вижу, что вы проделали долгий путь, — приятным голосом сказала она. — Вы торопитесь случайно не из первопрестольной?

— Из Москвы, сударыня, — обернулся к ней Петр. — Что бы вы хотели узнать?

— Что там новенького? — дама в шелковом платье и в соломенной шляпке с цветами на ней подошла поближе, сверкнула сквозь сетку любопытными глазами. От нее за версту несло духами. — Мы уже скоро как месяц на минеральных водах, а газеты сюда доходят с большим опозданием.

— Ничего нового не произошло, разве что началось обустройство набережной Москвы реки до самого впадения в нее Яузы.

— Ну, эта затея не впервой, и первопрестольную желательно бы обустраивать не на северо–восток, а на запад, — отмахнулась подкованная в государственных делах курортница. — А что там с Венгрией, разве наш император еще не подавил восстание мадьяров?

— Сложно сказать, сударыня, но все идет к тому.

За спиной Петра послышался легкий шорох, он оглянулся, но ничего странного не заметил, лишь увидел, как напряглась кучка молодых кавказцев.

— Спасибо и на этом, — раскрывая зонтик над головой, поблагодарила казака женщина. — Желаю вам счастливого пути.

Он проводил ее взглядом до цветника посреди бульвара и снова развернулся ко входу в гостиницу. Лакея по прежнему не было видно, а в груди принялась разрастаться необъяснимая тревога. Джигиты странно перемигнулись, затем один из них стал отдаляться от подъезда, увлекая за собой остальных. Вертевшиеся между ними двое подростков тоже куда–то испарились. Петр подался корпусом к двуколке, заглянул под сидение в дальнем углу салона, где прятал дорожную сакву с деньгами и подарками родным. Но сумки там не оказалось, на полу лежала только свернутая в тугой жгут нагайка с вплетенным в нее свинцовым шариком. Моментально оценив обстановку, Петр схватил плеть и бросился наперерез приготовившимся сорваться в бега кавказцам. Одного он поймал за шкирку и швырнул на землю, подставив одновременно ногу второму, распластавшемуся на плитах тротуара. Третий джигит остановился сам, терзая рукоятку кинжала и сверкая черными зрачками как загнанный в силки бирюк–однолетка.

— А ну стоять, — ощерился на него казак, не переставая высматривать двух юрких подростков и нащупывая за поясом пистолет. — Где сумка с деньгами, бирючиное ваше племя?

— Где оставил, там и возьмешь, — гортанно выкрикнул джигит, нервно бегая пальцами по ножнам.

Юнцов нигде не было видно, наверное они или спрятались, или успели убежать совсем. Но то, что компания представляла из себя единое целое, сомнений не возникало. Обстановка накалялась, горец напротив понял, что перед ним не расхлябанный русский, которого можно было запугать одним грозным видом, а местный казак, конфликт с которым может дорого ему обойтись. К тому же, по закону гор, если он без нужды обнажал клинок из ножен, то вдевать его обратно он не имел права, не применив по назначению. И джигит, несмотря на лежащих уже на земле двоих товарищей, ждал выпада казака и в свою сторону, чтобы окончательно взорваться и принять вызов. Местные эти особенности Петр знал досконально, поэтому не торопился усложнять события, надеясь на мирный исход. Но за время своего отсутствия он запамятовал, что если горец пошел на какое–то дело, то обязан довести его до конца, годы учебы в первой столице империи успели расслабить и его. В подтверждение опрометчивости лишних шагов, когда нужно было действовать решительно, один из разбойников, лежащий на земле, извернулся гибким телом и нанес удар ноговицами по его ботинкам. Второй тут–же вскочил, отбежав к другу, выхватил длинный и узкий кинжал. Его примеру последовал и первый товарищ, занося над папахой исходивший сухой синевой клинок. Дальше медлить было нельзя, Петр вырвал из–за пояса пистолет и наставил на джигита, успевшего увернуться от его приемов, он больше остальных походил на вожака. Но нажимать на курок не поспешил, сознавая, что выстрел всполошит всю округу.

— Где саква с деньгами? — ударив носком ботинка разбойника, продолжавшего валяться на тротуаре, крикнул он. — Если не вернете сумку, перестреляю как бешеных собак.

Джигиты молча буравили его пылающими огнем зрачками, они словно навсегда превратились в глухонемых. Казак со всей силы еще разок двинул их соплеменника ботинком под ребра, наступил на потянувшуюся к кинжалу его руку.

— Я не собираюсь шутить, — крикнул он и выругался по татарски.

Воздух огласился громким воплем лежащего, начиненным проклятиями. Оба горца рванулись было к Петру, чтобы защитить побитого, их взгляды приковывал теперь ствол направленного на них пистолета. Но они продолжали молчать, выражая раздиравшую их изнутри ненависть угрожающими телодвижениями да хищным оскалом зубов из–под черных усов. За спиной у Петра послышался деревянный стук, краем глаза он увидел, как раскрываются настеж окна в здании гостиницы, как высовываются из них любопытные лица постояльцев. Скоро кто–нибудь из заезжих москалей выскажет соболезнование в адрес малых народов, обижаемых прибывшим из России молодым лоботрясом, и тогда можно будет прятать оружие за пояс и отпускать разбойников с миром. Петр взял на мушку голову вожака, чтобы не допустить и у себя на малой родине подобного российского безобразия, чуть приподнял пистолет и нажал на курок. Оглушительный выстрел прокатился по улицам курортной станицы, достиг склонов окрестных гор и вернулся обратно. У того из джигитов, в которого он целился, папаха слетела будто сорванная ветром, оба горца присели от страха, глаза у них округлились. Лежавший на земле их товарищ свился в тугой клубок и закрылся ладонями. Окна с треском захлопнулись, из–за стен гостиницы послышались запоздалые крики женщин и ругань мужчин. Но отступать назад было уже некогда, Петр снова направил пистолет на главаря, спокойно повторил:

— Следующая пуля снесет тебе башку, и твои мозги шлепнутся на землю как сырое тесто на стенки тандыра.

Он сделал шаг вперед и громко щелкнул нагайкой. Главарь с невольным страхом смотрел на приближающегося казака, его пальцы судорожно цеплялись за тонкий наборный пояс. Вторая рука тоже не находила места, шаря сбоку черкески, где должна была висеть сабля. Наконец джигит не выдержал адского напряжения, ощерив крепкозубый рот, он гортанно крикнул по направлению к торчавшему на другой стороне бульвара продовольственному ларьку. Петр скосил глаза на пестрый курятник, из–за угла которого на полусогнутых ногах выползали двое юнцов, успевших исчезнуть перед заварухой. Из–за спины одного из них выглядывал край дорожной саквы, набитой деньгами и подарками для родственников. Осторожно положив сумку перед Петром, пацаны подняли на него вертлявые зрачки, вымаливая прощения. Но казак зло перекинул нагайку в правую кисть и принялся хлестать кавказцев по головам, по согбенным спинам, по ногам и по ребрам — по всему, до чего доставали скрученные в железный жгут кожаные ремни со свинцовым шариком на конце. Он бил с оттяжкой, чтобы надолго запечатлеть память по себе, а когда кто–то из бандитов пытался огрызаться, не стеснялся пройтись и по заросшим черным волосом узким лицам, оставляя на них рваные рубцы. Он твердо знал, что этот дикий народ нормального языка не поймет никогда, и сколько ему не выговаривай, что воровать и разбойничать нехорошо, он все равно будет тянуть украденную или отобранную у кого–то добычу в лес или в родные горы, не стремясь заработать нужное себе своим собственным трудом.