Юрий Иванов-Милюхин - Абреки Шамиля [СИ]

• Название: Абреки Шамиля [СИ]
• Автор: Юрий Иванов-Милюхин
• Жанр: Исторические приключения

Горные кручи вокруг и глубокие ущелья с дозорными Шамиля на вершинах. Терцы вышли в поход…

---

— Убить казака, — перекрывая шум битвы, крикнул Шамиль. — Зарубить неверново гяура, иначе я сам расправлюсь с вами.

Дагестанцы вновь бросили коней вперед и получили сокрушительный отпор от Савелия с подоспевшими к Даргану на выручку старыми друзьями. Савелий перехватил сразу двух стражников, нескольких связал боем богатырь Федул, не отставали от них Гонтарь и Черноус, видно было, что несмотря на показное высокомерие, лучшим бойцам Шамиля далеко до прошедших крым и рым казаков, бравших штурмом не один европейский город, в том числе столицу Европы город Париж. Намекнув, что намеревается схлестнуться с одним из джигитов, сотник завалился набок и, почти выпадая из седла, дотянулся концом клинка до его соседа. Первый джигит с разинутым ртом будто прирос к спине своей лошади, тем самым подписав себе смертный приговор. Дарган рванул коня за уздечку, принудив его прыгнуть на противника, коротким замахом шашкой срубил тому голову вместе с папахой. Рослые охранники попятились назад, они окружили Шамиля плотной толпой, оттесняя его с площади в проход между саклями. Имам и сам понял, что битва за крепость проиграна, к тому–же, с улицы на замкнутый со всех сторон квадрат врывалась лава лихих гусар во главе с полковником.

— Шакалы… грязные свиньи, — прорычал Шамиль. — Придет время и я посажу вас всех на кол. Я покажу, где ваше место…

Тем временем Петрашка упорно продирался к Мусе, унижения, перенесенные в подвале под крепостной башней, не давали возможности смириться с тем, что кровник пребывает в здравии. Шашка наворачивала знаменитый даргановский круг, младший из сыновей сотника не помнил, когда научился владеть клинком, скорее всего, у него проснулись дедовские гены, но в его душе горело одно желание — насладиться видом поверженного врага. Он видел, что Панкрат подбирается к главарю абреков с противоположного бока, приметил и то, что горцы стянули к тому месту больше сил, потому что Муса пристроился рядом с застывшим статуей самим имамом Шамилем. А ему путь преграждал сброд из равнинных кавказцев. Карачаевцы, черкесы, балкарцы успели привыкнуть к русскому присутствию на территориях их проживания, они воевали не именно против русских, а за мусульманскую веру вообще, которую у них якобы собирались отобрать.

Но дело было в том, что русские цари на веру не обращали внимания, для них важнее было подмять под себя новую непокорную нацию и присоединить очередной анклав к российским просторам для того, чтобы купцам стало вольготнее сбывать свои товары. Этих тонкостей ни Петрашка, ни другие станичники, ни тем более горцы, не знали. Последние дрались только за веру и родные горы, а первые за веру, царя и отечество.

Вот и сейчас младший из братьев Даргановых желал смыть испытанный им позор только кровью. Он вспомнил все, чему в детстве учил его отец, заметив, что группой черкесов заправляет злой даргинец, выдернул из–за спины пистолет и пустил пулю ему в грудь. Кавказцы ослабили напор, сбившись в кучу, они закрутили головами, выискивая лазейку для бегства. А Петрашка уже заносил клинок над следующим врагом, им оказался аварец, соплеменник Шамиля. На солнце мягким светом заиграли отделанные серебром уздечка на его скакуне, наборный ремешок и ножны кинжала на нем самом. На голове горца красовалась папаха из меха годовалого барашка каракулевой породы, которую охватывала зеленая лента. Лакцы, аварцы, даргинцы, лезгины, кумыки, ногаи, множество других маленьких народов, составлявших единый Дагестан, как и чеченцы, были самыми ярыми последователями ислама и непримиримыми врагами русских. Петрашка помнил это с младенческих лет, поэтому на лице у него отражалось бешенство, когда он придвинул даргановский круг впритык ко всаднику. Но аварец умел джигитовать саблей не хуже, стальные вееры сшиблись в воздухе, издав булатный звон, оружие скользнуло друг по другу, сцепилось рукоятками и снова взмыло вверх. Каждый из противников нащупывал щель в обороне, через которую можно было бы нанести смертельный удар. Сверкнув концами лезвий, клинки вновь высекли тучу искр, сошлись посередине, проверяя металл на прочность. Можно было твердо сказать, что у оружия был один мастер — Гурда. Аварец ощерился в презрительной усмешке, он понимал, что сил у молодого казака надолго не хватит — слишком размашистыми были движения и больно велико желание убить противника.

Опытный джигит знал, что желание должно совпадать с возможностями, тогда результат не заставит себя ждать. Ко всему, тыл у юнца оставался не прикрытым, срубить его не составляло труда. Каким–то восьмым чувством догадывался об этом и Петрашка, стремившийся упредить выпады аварца дерзкими наскоками. В один из моментов смерть опалила его ледяным дыханием, казак понял, что если не предпринять что–либо из ряда выходящее, жизнь его закончится на этом поединке. А джигит играл с ним как матерый кот с мышонком, он то открывался, то вдруг выпускал саблю из рук, умудряясь поймать ее у самой земли. Или словно забыв обо всем, бросался на казака очертя голову, лишь в последний момент успевая увернуться от его оружия. По спине Петрашки потекли ручейки пота, в руках появилась слабость, если бы не впитанная с молоком матери упертость, он бы давно завернул коня прочь.

Но природное упорство не давало оснований поступить именно так, оно толкало в середину опасности, одновременно принуждая искать выход. И спасительное решение пришло как бы само собой, заставив казака оттянуть коня назад и перевести дыхание. Аварец не был против этого хода, он разрешал пацану надышаться воздухом в последний раз, потому что знал наверняка, что сегодня чья–то мать на русском берегу Терека больше сына не увидит. Оторвав взгляд от поединщика, он зорко осмотрелся вокруг, с бешенством отметил, что битву защитники крепости проиграли. Многие горцы повернули лошадей во дворы хижин, но и там, среди плодовых деревьев, их доставали русские пули с казачьими клинками. Пришла пора кончать настырного ублюдка и убираться из крепости самому. Матерый абрек привычно воздел шашку, наклонил ее под углом, чтобы снести с плеч голову несмышленышу и тут–же сам моментально собрался в комок. Еще не осознавая, что с ним произошло, аварец опустил подбородок вниз, увидел торчащую из черкески рукоять кинжала. Глаза у него помутнели, изо рта вырвалось долгое кряхтение, он оторопело посмотрел на противника. Последнее, что успели схватить зрачки джигита, это как Петрашка выдергивает из его груди свой клинок.

А младший из братьев засунул кинжал в ножны и снова поднял шашку, работа еще не была закончена. Несмотря на то, что часть равнинных кавказцев прекратило сопротивление, остальные продолжали сражаться дикими зверями. На заросших крашенным волосом лицах горных джигитов не отражалось ничего человеческого, на них торжествовало лишь животное бешенство. Абреки с пеной на губах бросались на казаков и гусар и падали с седел с раскроенными черепами. Лошади взвивались на дыбы, топтали мертвых и раненных, осиротевшие кони кидались на всадников, не разделяя их на своих и чужих, зубами вгрызались в ляжки дерущихся или в холки их коней. В воздухе стоял звон клинков, его пронзали людские вопли с лошадиными визгами. На ограниченном пространстве не слышно было только выстрелов — в рукопашной схватке огнестрельное оружие оказалось лишним. Впрочем, его разрядили еще вначале боя, теперь же дула винтовок болтались за спинами ратников бесполезными железяками.

Петрашка зашарил глазами вокруг в поисках батяки с дядькой Савелием и братьями, заметил их недалеко от себя, зажатых со всех сторон абреками. Они рвались к месту, на котором возвышались окруженный мюридами Шамиль со своим приспешником Мусой. Выражение на лице третьего имама было по прежнему презрительно–надменным, но тыкать нагайкой в сторону врагов он перестал. Жалким, несмотря на заносчивый вид, выглядел и главарь банды разбойников, который без устали колотил обрубком ноги по хребту своей лошади. Петрашка бросил кабардинца в самое пекло кровавой рубки, он уже ввязался в бой, когда вдруг заметил, как из середины побоища сорвалась в галоп группа всадников. Впереди в окружении охранников скакал Шамиль, за ним рвал поводья знаменосец с зеленым знаменем, замыкал отряд безногий Муса. Улица с обеих сторон была забита казаками с русскими полками, но абреки торопились не к одним или другим воротам, а к дому с просторным двором на углу площади. Петрашка помчался наперерез, он не мог допустить, чтобы кровник ушел и в этот раз. Расстояние медленно сокращалось, до укрытия оставалось каких–то десятков пять сажен, хозяева уже распахивали створки, чтобы принять беглецов. Сзади казаку в затылок дышали станичники во главе с сотником Дарганом, которого тоже не устраивала подобная развязка.

— Давай, родимый, — стискивая коленями бока кабардинцу, закричал Петрашка. — Если мы упустим нашего обидчика, век себе не прощу.