Ван Мэн - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Ван Мэн
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1988

Творчество Ван Мэна — наиболее яркий в литературе КНР пример активного поиска новой образности, стиля, композиционных приемов. Его прозу отличает умение показать обыденное в нестандартном ракурсе, акцентируя внимание читателя на наиболее острых проблемах общественной жизни.

В сборник вошел новый роман Ван Мэна «Метаморфозы, или Игра в складные картинки», опубликованный в марте 1987 г., а также рассказы, написанные им в последние годы. В конце сборника помещены фрагменты из первого романа писателя, созданного во второй половине 50-х годов и увидевшего свет лишь в 1979 г.

---

С тех пор мы и стали друзьями. Одинокую душу дружба озаряет, как луч фонаря, как свет пламени. Проворочавшись в постели полночи, вспомнишь вдруг о своем друге, заслуживающем уважения и доверия, а ведь он, этот сильный человек, из-за превратностей судьбы сейчас сам нуждается в твоей поддержке и даже покровительстве, вспомнишь — и душа отмякнет. Нет, жизнь, подумаешь, не так уж бесполезна, и тут же придут к тебе силы, нежность, желание скрасить дни старины Тана, чего бы это ни стоило. Ведь есть же у меня, к примеру, свои люди в торговой сети, только намекни — и у старины Тана появятся рыночные дефициты вроде майских свежих огурцов или золотистой пряжи, водки «Улянье» или кружки-термоса, свежих карпов или прозрачного мыла. Сын работает в книжном магазине «Новый Китай», так что и «Повествование о царствах Восточной Чжоу» можно достать, и «Бури войны». Позову его к себе на Праздник весны, вместе, как положено, налепим пельмешек, нажарим пончиков, отведаем мясца в винной барде, отменно приготовленных яичек «сунхуадань», да и фейерверк устроим, а если мне что-нибудь понадобится, ну, скажем, сколотить сарайчик, Тан Цзююань пошлет в помощь своего сына, того самого юношу в рабочей спецовке, и наши дети подружатся, станут вместе ходить к реке, бренчать на гитаре, обмениваться книгами и тайком почитывать «запрещенную литературу»…

Как-то вечером, когда я зашел к ним в комнату, он попросил:

— Старина Люй, говорят, все семейство секретаря провкома Чжао — ваши клиенты. Дадите знать, как он заглянет, а? Повидаться с ним надо.

— С ним?! — испуганно вздрогнул я. У этого Чжао была дурная слава перебежчика в стан «новой аристократии».

— А что тут особенного? Он что, святой Будда в храме? — кинула реплику жена Тана.

— А как еще можно поступить? — продолжал он. — Жить в таком оцепенении, чужие котлы таскать — не дело. Он же из верхнего слоя. Меня обвиняли в нападках на ЦК, на культурную революцию, но разве смог бы я, решился бы на такое? Поклеп все это, так до сих пор и не знаю, на кого же я, собственно говоря, нападал. Дело коммуниста — работать для партии…

— Да хватит тебе! — отчего-то рассердилась жена. — Для партии… Говоришь красиво, а сам-то хочешь выпросить высокую должность. Все таковы! Мне сегодня предложили пост замсекретаря парторганизации на заводе фурнитуры для одежды, а я от них в госпиталь — получила официальное подтверждение, что мне необходим трехмесячный отдых! Эх, всю жизнь ты отдал революции, а тебя в преступники записали! Целых восемь лет из жизни вычеркнули… А дадут какой-нибудь грошовый пост!

За это время мы уже достаточно сблизились, так что резкие замечания жены его не смутили, он лишь счел нужным прокомментировать:

— Никуда не годные настроения! Если ты коммунист, будь готов к любым испытаниям, которым подвергнет тебя партия. Но тут еще другое. У меня ведь есть дети: сын, дочь взрослая, давно замужем, и вот из-за меня внуков в хунвэйбины не принимают… Ну можно ли мне отсиживаться в этом вонючем углу и не обратиться к секретарю Чжао?

Не впервые присутствовал я при таких перепалках, понимал, что, несмотря на пренебрежительное «все таковы», жена Тан Цзююаня сама полагает, что та категория и должность, которую она занимала до «культурной революции», дают ей право рассчитывать на уровень как минимум замначальника управления легкой промышленности, потому-то и обижает ее своей незначительностью пост заводского секретаря. Пока мужа не восстановят в должности, думает она, ей тоже не подняться на пристойную ступеньку. Нам-то, простым труженикам, несколько странно слышать подобные речи, хотя чего ж тут удивляться? Они оба не притворяются. Разве это нормально, что начальника управления — номенклатуру! — сбрасывают на какой-то заводишко мелким чинушей? Радоваться нечему. Ни ей, ни ему. Это и парикмахеру ясно, даже ученику, впервые взявшему в руки машинку для стрижки. Поначалу, правда, меня резанула эта чрезмерная забота о постах, но затем я с этим смирился: столько проходимцев и насильников сделали карьеру на «чистке», что, право, настоящим революционерам, вроде супругов Тан, не грешно беспокоиться о повышениях да переживать из-за разжалований. Тан Цзююань и в прошлом немало сделал, и вот еще эти новые замыслы, три пункта, политическая программа, можно сказать; да за одно это, считаю, его следует восстановить. Ну как он, подумайте, осуществит эти свои три пункта, не имея должности? Сможет ли выполнить свою миссию, не став руководителем? И его заботам о будущем своих детей и внуков я не могу не сочувствовать. Это ж не святые, сошедшие в мир, они питаются той же, что и мы, земной пищей, испытывают те же человеческие желания, это наши старые товарищи с революционным прошлым, опытом руководящей работы, много чего передумавшие и осознавшие в годы «культурной революции», и я полагаю, что страна, партия, каждый из нас могут доверить им свое будущее.

Вот почему на сей раз, изменив своему правилу не соваться в чужие дела, я заинтересовался перемещениями секретаря Чжао, прикидывая для Тан Цзююаня возможность встречи с руководством, чтобы подать апелляцию. Как они встретились и о чем беседовали, в точности я не узнал, но вскоре до меня дошла весть о предстоящем назначении Тан Цзююаня восьмым заместителем управляющего кооперативом по сбыту. Значит, встреча состоялась. Но его жена сердито заметила:

— Пьедестал сооружают для секретаря окружкома!

(В то время на экранах шел фильм «Восьмой — на пьедестале».)

Старина Тан усмехнулся и промолчал, всем видом своим показывая, что не против и такого «пьедестала». Увы, атмосфера вновь стала меняться, в конце года началась борьба против «возвышения отшельников», принялись хватать неких «помещиков-возвращенцев», и в результате старина Тан до «пьедестала» не добрался — вплоть до разгрома «банды четырех».

Пришел январь 1976 года. Охваченные скорбью, мы с супругами Тан вместе оплакивали премьера Чжоу Эньлая и гневно сжимали кулаки. Весь день старички провели в толпе на площади, где стихийно возникали траурные церемонии, и старина Тан взволнованно сказал мне:

— Это не просто панихида — грозное предзнаменование!

И гневом полыхнули глаза бывшего командира артполка. Мне почудилось, будто он планирует боевую операцию. Нестерпимой болью ожгло душу, когда мы заговорили о том, что творится в стране. Но седьмого апреля эту стихийную панихиду на площади Тяньаньмэнь объявили «контрреволюционной», и он умолк, а когда я начинал ворчать, резко меня одергивал:

— Ситуация требует серьезного подхода. Сначала я заблуждался, но, изучив документы ЦК, начал понимать смысл кампаний «критики Дэн Сяопина» и «отпора правоуклонистскому поветрию». Не верьте слухам! Не впадайте в либерализм!

Такие высказывания ставили в тупик, приводили в отчаяние, но со временем до меня дошло: что еще мог он сказать, в его-то положении?

В октябре 1976 года свалили «банду четырех», а в феврале семьдесят седьмого со своим постом расстался первый секретарь провкома Чжао, повязанный с «четверкой», и состав руководящего ядра провинциального комитета КПК обновился. В марте на многотысячном митинге во всеуслышание объявили о реабилитации Тан Цзююаня, и газеты, радио широко оповестили: товарищ Тан Цзююань тяжело пострадал в ходе долгой и острой борьбы против предателя Линь Бяо и «банды четырех», подвергался преследованиям со стороны некоего бывшего руководителя провкома (все знали, что имелся в виду Чжао), который отстранил Тан Цзююаня от дел… Но Тан Цзююань, писали газеты, — это высокая сосна, подпирающая небесный свод, корнями уходящая в землю, и заморозкам ее не сгубить. Через неделю после митинга Тан Цзююань был назначен секретарем горкома в город С. провинциального подчинения. Понимая, как он сейчас занят, я не докучал ему и тост за реабилитацию поднял дома, радуясь за него. Но перед отъездом он сам с женой и сыном пришел к нам, десять, двадцать раз повторил: приезжайте в С., обещал помочь, если будут какие-нибудь затруднения. Он бы долго еще говорил, но его маленькая (и уже не такая угрюмая) женушка напомнила: через пять минут начнется прощальный обед, политкомиссар ждет, и увела его. Машина уже тронулась, а он все выкрикивал, не выпуская моей руки:

— Непременно приезжайте к нам в С.!

Я был тронут. Одно, правда, подпортило настроение: едва гости вошли в дом, мой сын тут же слинял, будто бы в туалет, и вернулся лишь к ночи. А когда я стал его укорять, процедил сквозь зубы:

— Не лезь слишком высоко.

— Что это значит?! — вскипел я. — Мы товарищи, друзья, кем бы он ни был, контрреволюционером под следствием или секретарем горкома, мне все равно. Твой папа не тот человек, чтобы лизать ему задницу по причине восстановления в должности, но делать вид, будто мы незнакомы, демонстративно избегать его только потому, что он стал секретарем горкома, не собираюсь!