Монах Афонский - Птицы небесные. 3-4 части

• Название: Птицы небесные. 3-4 части
• Автор: Монах Афонский
• Издательство: Святая Гора Афон
• Жанр: Религия
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-7877-0099-2

В третьей части книги «Птицы Небесные или странствия души в объятиях Бога» повествуется об углубленном поиске монашеского бесстрастия, столь необходимого в духовной жизни, об усилиях уяснить суть этого высокого состояния духа в сравнении с аскетическим опытом монахов Афона, Синая и Египта.

Четвертая часть книги знакомит нас с глубоко сокровенной и таинственной жизнью Афонского монашества, называемой исихазмом или священным безмолвием. О постижении Божественного достоинства всякого человека, о практике священного созерцания, открывающего возможность человеческому духу поверить в свое обожение и стяжать его во всей полноте богоподобия — повествуют главы этой книги.

---

— Отец Георгий, как все у тебя опрятно и чисто! — не удержался я от похвалы.

— Морской закон! На теплоходе каждый день драил палубу — привычка! — шутил капитан. В углу его комнаты я увидел мольберт, кисти и краски. Он перехватил мой удивленный взгляд. — Икону пишу святого великомученика Пантелеймона. В Херсоне учился когда-то у одного народного художника…

Я внимательно рассмотрел незаконченную икону: прорисованные линии были идеальны, краски лежали ровно, а цвета говорили о хорошем чутье художника.

— Слушай, Георгий, да у тебя хороший глаз!

Он засмеялся, блеснув роскошными белыми зубами:

— Нет, это краски у меня хорошие и дают нужную насыщенность и глубину… Замечаю, что вы на зубы мои смотрите. А они у меня искусственные! — Собеседник вынул зубные протезы и помахал ими в воздухе. — В плавании, бывает, застудишь зубы, болят — мочи нет! Был у меня хороший друг — дантист. Он и посоветовал мне: вырви, мол, все зубы, а я тебе протезы хорошие поставлю.

С тридцати лет со вставными челюстями хожу и — никаких проблем! И вам так советую сделать…

Я лишь подивился такому оригинальному решению. За чаем мы обговорили мой отъезд.

— Оттягивать поездку больше не могу, впереди осень, — объяснял я капитану. — Нужно к старцу съездить и отца проведать. Потерпишь несколько недель, пока меня не будет?

Послушник воспринял мою новость спокойно:

— Как благословите, отец Симон, мне не привыкать… Займусь еще каким-нибудь рукоделием. Хочу из кровельного железа хорошую печь сделать для выпечки просфор и хлеба. Можно еще из нашего воска свечей отлить побольше… Благословите?

— Конечно. Бог благословит! — Мне стало радостно, что этот смышленый и расторопный человек нашел себя на новом месте.

В Сухуми меня обняла стареющая чета: оба вышли ко мне в монашеских подрясниках. Дьякон и матушка приняли монашеский постриг и с умилением рассказывали об этом.

— Ждали мы тебя, ждали, думали, ты нас пострижешь. Тут как-то приехал отец Паисий с гор и постриг нас. На монашество отец Виталий давно дал нам свое благословение, да мы не решались…

Я поздравил новопостриженных монахов и попросил их молитв.

— Уж мы молимся, отец Симон, не забываем… А ты куда собрался?

— К старцу нужно съездить и своего отца проведать.

— А что в рюкзаке везешь?

— Сыры и мед для подарков.

— Ты знаешь, что закон вышел: нельзя через границу продукты вывозить? Москвича Михаила, который церковь на Псху строит, летом задержали. Теперь он враг абхазского народа — за то, что вывозил в Россию ценные продукты…

— Что же делать? — растерялся я.

Монахиня Ольга взялась наставлять меня:

— А ты все время читай «Живый в помощи Вышняго», когда границу будешь переходить.

— Я Иисусову молитву всегда читаю.

— А отец Виталий благословил для таких случаев повторять девяностый псалом! — настаивала матушка.

— Ну, раз отец Виталий так говорил, хорошо, — согласился я.

Они перекрестили меня в дорогу, пообещав, что свеча в поддержку мне будет гореть у них перед иконой Матери Божией весь день.

Я поехал на границу с Россией. Огромная очередь плотно перекрыла подход к пропускному пункту. Таможенники проверяли все сумки. Некоторых, выезжающих из Абхазии с большим багажом, отводили в служебный вагончик, оттуда доносились возмущенные крики задержанных. Я принялся читать псалом «Живый в помощи Вышняго», но от волнения забывал слова и начинал молитву сначала. Приготовившись опустошить рюкзак, я начал снимать его с плеча.

— Монах? — спросил абхаз с автоматом за спиной.

— Монах, — ответил я, с тревогой ожидая следующих вопросов.

— Проходи, — устало махнул он рукой.

«Хорошая молитва! Не забыть, как она помогает, спасибо отцу Виталию и моим монахам за помощь и поддержку…» — с этим утешительным чувством я отправился на железнодорожный вокзал.

Дома радостный отец, попробовав мед, сказал:

— Медок сладкий, но еще слаще, сын, когда ты приезжаешь!

Мы сели обедать; поджаренная на сковороде картошка, батон и чай. Привезенный сыр украсил наш стол. На кухне я заметил бегающих тараканов.

— Папа, смотри, тараканы появились!

— Вывожу их, но ничего не помогает. Не обращай внимания, пусть крошками питаются…

— Как твоя жизнь, папа? Здоров? Не болеешь?

— Слава Богу, пока тяну! Старый пень не скоро гниет, — беззвучно рассмеялся он. — А у тебя что нового?

— У нас на Псху приезжие из России появились. Вроде все народ верующий, но, к сожалению, непослушный, своевольный, с характером. Есть, конечно, хорошие люди, с ними легче. А вот с другими отношения не складываются… — пожаловался я.

— Послушай, сын, такую притчу. На улице, у тротуара, установили столб с фонарем для освещения, одни люди радовались, что темная часть улицы теперь освещена и уже никто не оступится в темноте. А другие сердились, говоря: если фонарь погаснет, то наверняка можно будет об этот столб разбить голову! Так обычный столб может радовать одних и огорчать других. Знаешь, на всех не угодишь… Так и ты держись с людьми середины: сильно ни с кем не сдруживайся, потому что потом бед не оберешься, но и не враждуй с людьми. Лучше себя ущеми, чем других. Тогда все постепенно наладится.

— Спасибо, папа. Только когда за глаза ложь говорят, обидно становится, — не удержался я, вспомнив услышанную обо мне клевету.

— Учись, сын, на простых жизненных примерах. Рос на улице большой платан. Часто прохожие хвалили его: «Какой красавец! Какой пышный платан! Какую большую и густую тень он дает! Как хорошо под ним отдыхать в жару…» Раздавались и другие голоса: «Сколько листьев осыпается осенью с этого дерева! Сколько от него мусора! А зимой с него падают ветки — и все это нужно убирать! Ведь он к тому же солнце загораживает…» А платан от этого не становился ни больше, ни меньше. Он всегда оставался одним и тем же. Так и ты, сын, держи себя в руках…

Его наставления запоминались и помогали мне в житейских ситуациях, удивляя меня тем, как я раньше не замечал у отца такого непосредственного мудрого опыта. Похоже, не зря его приблизил к себе наш духовник.

— А как батюшка, папа? Что о нем слышно?

— Отец Кирилл? Прибаливать начал. Я хожу иногда к нему на исповедь, когда он здоров. А больше он лежит… Придешь иной раз, глядь, — а его нету, говорят, болен, — посетовал отец. Это известие меня опечалило. Так хотелось верить, что старец и мы, его чада, будем всегда здоровы, останемся неизменно в одном и том же возрасте и никогда не произойдет никаких печальных изменений. Но они происходили неумолимо, неприметно накапливаясь, и обнаруживали себя с каждым приездом все более отчетливо и угрожающе. Свои переживания я высказал старику.

— В этом мире, как посмотришь, нет никакого выхода, папа, увы… Что ни возьми, все распадается. Даже отчаяние берет…

— Знаешь, сын, люди похожи на белку, которая бежит в колесе. Как желает она добежать до соснового леса! Или вот, к примеру, яблоко гложет червь. Все его мысли о том, бесконечен ли его сладкий мир. Комар, бывает, звенит возле нашего уха. Сколько волнения и страсти в его звоне? Помедленнее бы белке бежать в колесе, и червю не торопиться бы съесть свое яблоко, а комару бы потише звенеть возле твоего уха. Могут ли помочь им эти советы? И смогут ли они догадаться, что нужно делать? А человек? Сможет ли он найти себя в своих житейских поисках? И мы, и батюшка, и остальные люди — смертны, но главное не это, а то, как мы принимаем смерть, — трусливо и жалко или с полным достоинством и силой духа! Так мы преодолеваем даже ее… Вот и сейчас отца Кирилла не видно, значит, болеет, — продолжал отец, пока я задумчиво сидел перед чашкой остывшего чая. — Кстати, сходи в мэрию, узнай, что там с нашими документами насчет дома.

— Ладно, папа, завтра схожу, — ответил я, удивленный неожиданным переходом нашей беседы к обыденной жизни.

— Суета и есть беличье колесо, сынок, — заметил отец, увидев мой удивленный взгляд. — Иногда нужно посуетиться, чтобы вырваться из суеты… Бывает, нужна иголка, чтобы занозу вытащить. А потом иголку откладывают в сторону. Этот дом — та же самая заноза…

В мэрии пришлось выстоять долгую очередь в коридоре, набираясь терпения в Иисусовой молитве. В кабинете, куда я сдавал бумаги на приватизацию дома, мне сердито сказали:

— Что вы беспокоитесь, мужчина? Документы вы сдали, теперь нужно ждать.

— А сколько ждать? — Я не собирался просто так уходить.

Машинистка, бойко стучащая по клавишам, оглянулась.

— Вам же сказано было, может, год, может, два. Случается, за полгода делают документы. А если найдут в ваших бумагах неточности, то и больше придется заниматься. Тем более сейчас у нас одни отделы закрывают, другие объединяют!

Такое сообщение озадачило меня.