Монах Афонский - Птицы небесные. 1-2 части

• Название: Птицы небесные. 1-2 части
• Автор: Монах Афонский
• Издательство: Святая Гора Афон
• Жанр: Религия
• Год: 2015
• ISBN: 978- 5-7877-0091-6

Братство «Новая Фиваида» на Святой Горе Афон издает рукописи иеромонаха Симона Безкровного (монаха Симеона Афонского) под названием «Птицы Небесные или странствия души в объятиях Бога», являющиеся дневниковыми записями прошлых лет. В первой части книги повествуется об удивительной истории жизни самого автора, о трудных путях поиска Бога в различные периоды жизни нашей страны и о становлении в монашеской жизни под руководством выдающегося старца и духовника архимандрита Кирилла (Павлова). Это повествование служит духовным стержнем нелегкого процесса преображения души — начала молитвенной жизни и обретения благодати. Во второй части книги реально показано формирование души в Православии и стяжание непрестанной молитвы, а также, с искренним доверием к читателю, рассказывается о встрече с новой благодатной жизнью во Христе, с ее трудностями, ошибками, неудачами и обретениями. Рукописи во всей возможной полноте раскрывают нам сокровенное общение со старцем и с большой теплотой являют нам его мудрый и святой облик. Кроме этого, вместе с автором мы встречаемся с другими духовными отцами и подвижниками, чьи советы и поддержка помогли ему в трудные моменты его нелегкой жизни.

---

Перед нами открылось огромное снежное плато, через которое стремительно перекатывались клубящиеся облака, швыряя в лицо снежные хлопья. В полукилометре от нас виднелось здание метеостанции, вдали по хребту угадывались очертания другого сооружения. На наши вопросительные взгляды начальник кратко ответил: «Погранзастава». На станции мы уселись пить чай с молодыми таджиками, сотрудниками метеослужбы из местного кишлака. Старший отправился отдыхать, и нас тоже отправили спать, указав теплую комнату.

Утро выдалось чудесное. Я не мог оторвать глаз от грандиозной панорамы: вид открывался словно из космоса. Передо мной расстилалось безбрежное горное царство Памира с высочайшими пиками Союза. Таджики стали объяснять, где какая вершина, указывая руками в голубое пространство: пик Москва, пик Корженевской, пик Коммунизма. Необъятная синева гор переходила в безграничную синеву неба, такого несказанно чистого, что на глаза невольно наворачивались слезы. Я забыл, что меня окружают люди, полностью отдавшись чувству восторга.

А от погранзаставы к нам спешили двое военных в шинелях. Подойдя к нам, они потребовали паспорта. Мой паспорт, быстро его просмотрев, они отдали сразу, а вот паспорта москвичей отдавать не хотели, говоря, что нужно их взять на проверку. Здесь журналист показал себя человеком не робкого десятка и строго пригрозил лейтенанту и его помощнику, что в Москве не обрадуются, если они будут шутить с ним шутки:

— Мы — гости метеостанции и нас пригласили именно сюда, и никто не собирался переть на вашу заставу! — отрезал москвич.

Те еще пытались возражать, утверждая, что они имеют право задержать всех нас для проверки, потому что рядом Афганистан.

— Вы здесь не очень-то нос задирайте! И на вас управу найдем! — заявили военные.

Но журналист держался строго и неприступно, угрожая неприятными для погранзаставы действиями из Москвы. В конце концов, начальник метеостанции предложил спорящим выпить «мировую» и дело было улажено. На следующее утро мы спустились в кишлак и улетели в Душанбе вертолетом.

Дома нас ожидало тяжелое известие: Институт отказал москвичам в работе, ссылаясь на какие-то свои правила и порядки. Эта новость тяжело ударила по моим друзьям. Руководство Института, несмотря на наши общие просьбы и уговоры принять нас хотя бы на самую захудалую станцию, осталось непреклонным. Журналист с женой, узнав, что их контейнер с вещами дожидается разгрузки на железнодорожной станции, переоформили свой груз и отправили его обратно в Москву. Они стойко преодолевали уныние и, как верующие люди, верили, что все в жизни к лучшему. Мы дружески попрощались, благодаря Бога за прекрасное путешествие, которое Он нам подарил. На прощание они еще раз настойчиво уговаривали меня начать исповедоваться и причащаться, что я и пообещал им непременно сделать. Через несколько лет я побывал у них в гостях. Мои друзья собирались выехать во Францию.

А для меня снова встал мучительный вопрос — как быть? В городе мне жить невозможно, а горы пока для меня закрылись. Пребывая в недоумении, однажды я встретил в троллейбусе сотрудника Института сейсмологии, знавшего о затянувшейся истории с устройством на работу. Он критически оценил наше неудачное совместное предприятие:

— Ты что, в своем уме? Да кто же их возьмет на станцию, они же диссиденты!

Тогда это слово было в ходу.

— Не знаю, кто они такие, но знаю, что люди они очень хорошие! — ответил я.

На что собеседник посоветовал мне:

— Вот если бы ты сам пришел завтра в наш сектор, то это было бы очень кстати! Из Сари-Хосора приехал таджик, ищет себе помощника на Пештову…

Я потерял дар речи:

— Да это же моя любимая станция, о которой я только могу мечтать! — вырвалось у меня. — Еще когда я жил в Богизогоне, этот парень показывал мне Пештовинское ущелье. Мне там очень понравилось…

— Тогда приходи завтра! — ответил собеседник и вышел на остановке.

Понимая, что Богизогон не стал местом спасения для моей души, я устремился всеми помыслами в Пештову, избрав для себя это прекрасное место условием своего непременного спасения: «В таких уединенных и удаленных от всех людей горах не спастись просто невозможно!» — думал я, и мечты и надежды снова волновали мое сердце.

Наутро мы встретились с таджиком. Им оказался тот самый геолог Авлиекул, с которым мы сошлись во время совместной поездки на водопад в верховьях Кызыл-Су. Его жена не смогла жить в горах вдали от семьи, поэтому он приехал искать себе помощника, и нашел меня. Я рассказал, что у меня есть проблема: родители просят, чтобы я чаще навещал их, и мы договорились сменять друг друга, как потребуют обстоятельства.

В этот раз со мной в городе произошел странный случай, который меня сильно напугал. Я ехал в троллейбусе, народу было много, и я стоял, держась рукой за поручень. Чтобы не отвлекаться, я закрыл глаза и настроился на молитву. Хотя глаза были закрыты, я продолжал ясно видеть мелькающие здания, дорогу, прохожих, идущих по тротуару, и всех, кто стоял рядом в троллейбусе. Я в испуге открыл глаза: вид обычных людей и городской улицы успокоил меня, но когда я снова закрыл веки, то ничего не изменилось. Все продолжало оставаться четко видимым и ясным, как с открытыми глазами. Это состояние было настолько необычным, что мне стало не по себе: «Господи, Боже мой!» — взмолился я. — «Забери у меня это навсегда, потому что я не знаю, что мне с этим делать!» Видение исчезло и больше не повторялось, хотя оставило в душе некоторый страх перед неизвестностью того, что совершается глубоко внутри меня. Во мне началась сильная борьба с нежеланием делить Христа с кем-то еще или иметь посредников между душой и Христом в виде священников, к которым у меня оставалось недоверие. В то же самое время сердце остро ощутило потребность в исповеди и духовном совете, а больше всего — в причащении. Но все это опять пришлось отложить, так как нужно было улетать в горы.

Я снова вижу себя с инженерами и Авлиекулом, сидящими в вертолете, загруженном до предела бочками, ящиками, инструментами, мешками с цементом и баулами с разными вещами. Мы стремительно летим навстречу горам, освещенным ярким утренним светом. По пути мы приземлились на высоком холме с крутым склоном над поселком Больджуан, где разгрузили часть вещей. Но все равно вертолет был еще сильно перегружен и мы взлетели неожиданным способом. Пилот обернулся к нам и приказал всем крепко держаться: вертолет, раскрутив винты, приподнялся над холмом и резко рухнул вниз, в голубую бездну долины Кызыл-Су. Но винты, получив мощный подпор воздуха, обрели подъемную силу и мы полетели в Пештову, которая снова стала моим вторым домом на долгие годы.

Новая жизнь в Пештове несомненно была лучше прежней, когда я жил в Богизогоне. Во-первых, вокруг — совершенное безлюдье. Ближайший кишлак, где жила семья и родители Авлиекула, находился на расстоянии тридцати километров. Во все стороны уходили необозримые, дышащие чистым воздухом и кристальной синевой горные просторы, среди которых струились прозрачные реки, широкие и привольные. Вдаль уходили ущелья, похожие на сказочные скальные города со своими лесными улицами и переулками. Станцию окружали ореховые леса, тутовые сады со сладкими ягодами размером чуть ли не с большой палец руки, одичавшие черешни, виноград, барбарис, боярышник и облепиховые заросли, густо разросшиеся в пойме реки. Во-вторых, летом у нас всегда на дастархане стояло кислое молоко, которое заквашивала жена моего друга, скромная и тихая женщина, в кладовой всегда было свежее молоко от коровы, пасшейся на лугу. По двору бродили куры, постоянно несшие яйца и оставлявшие их где попало. Моей обязанностью стало по утрам разыскивать их «подарки», которые я находил даже в старых ботинках и галошах. Но главное — у нас была своя лошадь белого цвета, мирная и спокойная, а также свой ослик с норовистым характером.

— Лошадь — ракета, ишак — метеор! — шутил Авлиекул, наблюдая, как я управляюсь с нашими помощниками. — Выбирай сам, кого хочешь!

На лошади и ослике мне доверяли ездить даже в кишлак, а путь туда был не близким. Для меня выделили в большом, недавно построенном блочном доме хорошую комнату с окном на восток: прямо за ним качались ветви старого тутовника. Дальше, на холме, переходившем в красивый, розового цвета, горный кряж, сложенный из мергелей, был тутовый сад. Сам Авлиекул, с женой и малышом, который всегда тянулся ко мне на руки, расположился в другой комнате, рядом с кухней. Третья комната служила мехмонхоной для гостей, аппаратура находилась в четвертой затемненной комнате. Летом геолог жил с семьей на станции, а после сбора орехов и вплоть до схода снега, оставив мне запас картофеля и круп, перебирался вниз, в кишлак, к своим родителям, где жили его меньшие братья и сестры веселой и дружной семьей. Самым авторитетным среди них был, конечно, отец моего друга, Джамшед, благообразный старик с седоватой бородой и добрыми умными глазами. С ним почему-то я подружился больше всего, так же крепко, как Авлиекул сошелся с моим отцом в Душанбе.