Геннадий Гусаченко - Рыцари морских глубин

• Название: Рыцари морских глубин
• Автор: Геннадий Гусаченко
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 2012

«Под крылом ангела-хранителя» — остросюжетный роман-откровение, трилогия книг «Жизнь-река», «Рыцари морских глубин», «Покаяние», которые с интересом прочтут мечтатели-романтики, страстные поклонники приключений, отважные путешественники — все, кто не боится подставить лицо ветру, встретить штормовую волну, вступить в поединок с преступником. Любители экстрима, романтики, любовных интриг найдут в книгах захватывающие эпизоды службы на подлодке, охоты на китов, работы в уголовном розыске. Воображение читателя пленят красочные картины моря, взволнуют стойкость и мужество подводников, китобоев, сотрудников милиции и других героев этих уникальных произведений. Автор трилогии — Геннадий Григорьевич Гусаченко служил на подводной лодке Тихоокеанского флота, ходил в антарктические рейсы на китобойных судах, работал оперуполномоченным уголовного розыска, переводчиком японского языка на судах загранплавания, корреспондентом газет Приморья и Сибири. В 2007-м году Г.Г.Гусаченко совершил одиночное плавание на плоту-катамаране по Оби от Новосибирска до северо-восточной оконечности полуострова Ямал. Впечатления послевоенного детства, службы на флоте, работы на море и в милиции, экстремального похода по великой сибирской реке легли в основу вышеназванных книг. Г.Г.Гусаченко окончил восточное отделение японского языка и факультет журналистики ДВГУ. Автор книг «Тигровый перевал», «Венок Соломона», «Таёжные сказки». Печатался на страницах литературных, природоведческих, охотничьих и детских журналов «Горизонт», «Человек и закон», «Охотничьи просторы», «Охота и охотничье хозяйство» «Костёр», «Муравейник» и др. Чл. Союза журналистов России. Живёт и трудится в г. Бердске Новосибирской области. Тел: [phone]), (8 383 41 2 31 73).

---

— Белый танец! Дамы приглашают кавалеров!

Этого момента ждали все. Всколыхнулись толпы любвеобильных страдалиц, давно присмотревших себе породистых красивых жеребцов с ромбами на лацканах — выпускников высшего мореходного училища. Сияя медью труб, оркестр заиграл «Ладу». Солист, уверенный в своей неотразимости, хлопая в ладоши и притопывая ногами, запел:

Под железный звон кольчуги,
Под железный звон кольчуги,
На коня верхом садясь,
Ярославне в час разлуки,
Ярославне в час разлуки
Говорил, наверно, князь…

Дамы, торопясь, чтобы соперницы не опередили, ломанулись к кавалерам, вмиг расхватали броских, нарядных петухов, задрыгались в темпе быстрого танца, как в кинокомедии «Кавказская пленница»: «Сначала давим окурок левой ногой, потом правой». Когда расхватывать стало некого, ко мне подрулила черноглазая брюнетка лет восемнадцати, с шиньоном на голове, украшенным японской сеткой с бисером. В цветастом трикотиновом платье, плотно облегающем в меру полноватую фигуру. В японских туфельках с блёстками.

— Разрешите пригласить вас? — низким, мягким голосом и с милой улыбкой обратилась ко мне девушка, отчего на щеках её курносого лица обозначились ямочки. Внешнее обаяние незакомки, зажигательные глаза, в которых я прочёл взаимную симпатию, привели меня в восхищение. Блестевшие из–под мохнатых, подкрашенных тушью ресниц и старательно подщипанных бровей, они словно говорили: «Целуй нас!».

Стыдно признаться, что не умею выламываться так, как вон те модники в джинсах. Была не была! Беру за руку, веду на круг, но на моё счастье «Ладу» сменяет медленное танго. Я беру её за талию, она обхватывает мою шею, и мы плавно движемся под упоительную мелодию Накамуры «Белых роз лепестки». Её губы, отливающие блеском перламутрово–розовой помады, касаются моего уха, и с лёгким щекотаньем они вкрадчиво произносят:

— Меня зовут Рая.

«Девочка Рая пойдём до сарая…», — приблатнённая песенка — первое, что пришло мне на ум. Я теснее прижал её и также на ушко проговорил:

— А я — Гена. Служу по третьему году. Можно после танцев проводить вас домой?

— После танцев не успеешь вернуться из увольнения. Я далеко живу… В Моргородке. Поедем сейчас?

Я охотно и беспечно согласился, не подумав, как и во сколько вернусь обратно. В троллейбусе мы стояли, словно продолжая танец: обнявшись, и всякий раз, как что–либо сказать, наклонялись к уху и нашёптывали друг дружке разные приятные словечки, обычные при знакомствах. Выйдя из троллейбуса, мы долго месили снег на улицах частного сектора. На улице Ишимской Рая придержала меня.

— Всё, дальше не пойдём. Видишь калитку в заборе из штакетника? За ним и есть мой дом. Свет горит… Отец и мать телевизор смотрят… Замёрз сильно? Пойдём в наш дровянник. Там хоть ветра нет. Цыц, Тузик! На место!

Забреньчав цепью, собачонка послушно скрылась в будке. Мы прошмыгнули в тёмный сарайчик и тотчас, обнявшись, принялись целоваться. Через щели в дырявой крыше сыпался снег за шиворот, мёрзли ноги и только нашим рукам было тепло. Засунутые под распахнутое пальто Раи и под мою шинель, они гуляли по спинам, опускаясь всё ниже, ощущая тепло разгорячённых, крепко сбитых тел. Я уже знал, что обнимаю замужнюю женщину, муж плавает мотористом на теплоходе «Байкал», его зовут Женя, он ходит в загранку и привозит оттуда много шмутья.

— Он вчера в рейс на Японию ушёл, — чмокая влажными губами по моим щекам, — шепнула Рая. — Женька вообще хороший… Часто привозит мне японские вещи, но я не люблю его…

— Зачем замуж пошла?

— Маманя уговорила… Женька привозит тряпки, магнитофоны, фрукты, а маманя продаёт их на барахолке. Так и живём…

— А отец? Он кто?

— Завхоз в мореходном училище… На его зарплату разве проживёшь?

— А чем занимаешься ты?

— Электросварщицей на 178‑м заводе работаю.

— Вот так новость! Наша лодка там в доке стоит! Недалеко от нас индонезийский эсминец «Аям сабунган» пришвартован…

— «Боевой петух?!». Так я на нём сейчас сварные работы выполняю. Поднимись по трапу на бак и найдёшь меня. Кстати, на «сто тридцать шестой» я в доке килевую обшивку проваривала. И как мы ещё там не встретились?

— Я в то время ленкомнату оформлял в бригаде, в док не ходил. И вообще скоро ремонт закончится, уйдём на Камчатку. Номер нашей части: «девяноста пять, сто семьдесят семь». Ты напишешь мне? — в свою очередь, покрывая поцелуями её глаза, спросил я.

— Девяноста пять… сто семьдесят семь… — повторила она. — Запомню… Кстати, ходовые испытания вашей лодке на июнь назначены. Сама в кабинете у главного технолога слышала. А сейчас только февраль. Мои старики на дачу перебираются, а Женька из рейса не раньше, как через месяц вернётся. У них заход в Гонконг, потом Сингапур и Австралия. Встретимся завтра?

В ту буранную ночь, не в силах оторваться от губ, ищущих поцелуев, я дотянул до последних минут. Боясь опоздать из увольнения, сломя голову, бежал на последний троллейбус. Ослепила встречная машина. Я врезался в чугунный фонарный столб. Ушиб грудь, сотряс мозги, шатаясь, побрёл пешком. По голому асфальту проспекта Сто лет Владивостоку, по булыжной мостовой проспекта Некрасова, по заснеженным тротуарам Океанского проспекта, по пустынным трамвайным путям Ленинской, ныне Светланской, до остановки «Стадион «Авангард». В бригаду притащился далеко за полночь. В кубрике «сто тридцать шестой» не спали. Экипаж подняли на мои розыски. Одетые в шинели моряки приготовились к выходу на улицу, когда я нарисовался в дверях. Громкий вздох облегчения прокатился по кубрику: кому хочется бродить по морозу вместо сна?

У меня состоялся неприятный разговор с замполитом Юрием Павловичем Зуевым. Я лишился знака «Отличник ВМФ» и увольнений на берег. Лодка наша перешвартовалась к дальнему пирсу, а «Боевой петух» ушёл в Индонезию. С Раисой мы встретились через… полтора года. Но то будет другая история.

Той снежной зимой женился старшина второй статьи Виктор Деревягин, командир отделения электрооператоров, отличный, весёлый парень. Невеста была старше его, в очках и не очень, чтобы очень…

— А, поживу, потом разведусь, — посмеивался он. Мы завидовали ему.

23 февраля 1964‑го года я, Игорь Ставицкий и лейтенант Малкиев несли патрульную службу у Дома офицеров флота. По случаю Дня советской армии и военно–морского флота здесь намечалось торжественное собрание с праздничным концертом, и офицерьё с жёнами валило валом. Ядрёный красномордый крепыш в форме полковника морской пехоты приказал нам открывать двери перед входящими дамами и высокопоставленными начальниками.

— Приедет жена адмирала Амелько, так вы тут смотрите у меня! Не то я вас! Ы-ы! — рявкнул полковник. — В два счёта на гауптвахту упеку! Ы-ы! — показал он волосатый кулачище, и крутнувшись на каблуках коротких хромовых сапог, скрылся за стеклянными дверями фойе. Лейтенант Малкиев от страха вспотел. Дрожащей рукой выхватил носовой платок, стал вытирать испарину на лбу.

— Это что за чудак на букву «мэ» выискался, товарищ лейтенант? — сочувственно спросил Игорь Ставицкий. — Бербаза паршивая! Краснопогонник!

— Тише ты! — испуганно пролепетал Малкиев. — Это же комендант Владивостокского гарнизона полковник Грищенко! Ему снять с меня погоны — раз плюнуть! У него и генералы рыдают.

Мягко подкатила «Чайка». Грищенко тут как тут. Из окна фойе следил, чтобы не прозевать машину жены командующего Тихоокеанским флотом. Подлетел, услужливо дверцу открыл. Из машины вышла элегантная женщина лет двадцати семи, в чёрном платье со шлейфом, в шляпке с вуалью, опущенном на красивое, миловидное лицо. Комендант подхватил даму под локоток, изгибаясь в поклонах и рассыпаясь в комплиментах, повёл ко входу. Игорь и я двери перед ними нараспашку — н-на! Комендант и молодая адмиральша прошли, и чёрт дёрнул меня за язык ляпнуть им вслед:

— Грищенко леща бросает жене командующего!

Тихонько так, как думалось мне, сказал. Малкиев опять с лица сошёл, бледный сделался как полотно. Накинулся на меня:

— Ты в своём уме? А если бы он услышал! На губу захотел?!

Минут через десять Грищенко воротился, подошёл ко мне, похлопал по плечу своей сильной мужицкой рукой, наставительно, с укором и с некоторой обидой в голосе произнёс:

— Не леща, товарищ старший матрос, а уважение к даме!

Он резко повернулся, ухватился за массивную дубовую, с медными набалдашниками ручку, рванул с психу тяжёлую дверь и потерялся за ней.

По возвращении в бригаду перепуганный до смерти Малкиев, не жалея красок, во все подробностях обрисовал этот эпизод офицерам К-136. Ох, и ржали они! И ещё долго по кубрикам и отсекам кочевала фраза, ставшая поговоркой: «Не леща, а уважение к даме». Надо же! Оказывается, комендант услышал мои слова, брошенные ему в спину. И простил! Настоящий полковник!