Геннадий Гусаченко - Рыцари морских глубин

• Название: Рыцари морских глубин
• Автор: Геннадий Гусаченко
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 2012

«Под крылом ангела-хранителя» — остросюжетный роман-откровение, трилогия книг «Жизнь-река», «Рыцари морских глубин», «Покаяние», которые с интересом прочтут мечтатели-романтики, страстные поклонники приключений, отважные путешественники — все, кто не боится подставить лицо ветру, встретить штормовую волну, вступить в поединок с преступником. Любители экстрима, романтики, любовных интриг найдут в книгах захватывающие эпизоды службы на подлодке, охоты на китов, работы в уголовном розыске. Воображение читателя пленят красочные картины моря, взволнуют стойкость и мужество подводников, китобоев, сотрудников милиции и других героев этих уникальных произведений. Автор трилогии — Геннадий Григорьевич Гусаченко служил на подводной лодке Тихоокеанского флота, ходил в антарктические рейсы на китобойных судах, работал оперуполномоченным уголовного розыска, переводчиком японского языка на судах загранплавания, корреспондентом газет Приморья и Сибири. В 2007-м году Г.Г.Гусаченко совершил одиночное плавание на плоту-катамаране по Оби от Новосибирска до северо-восточной оконечности полуострова Ямал. Впечатления послевоенного детства, службы на флоте, работы на море и в милиции, экстремального похода по великой сибирской реке легли в основу вышеназванных книг. Г.Г.Гусаченко окончил восточное отделение японского языка и факультет журналистики ДВГУ. Автор книг «Тигровый перевал», «Венок Соломона», «Таёжные сказки». Печатался на страницах литературных, природоведческих, охотничьих и детских журналов «Горизонт», «Человек и закон», «Охотничьи просторы», «Охота и охотничье хозяйство» «Костёр», «Муравейник» и др. Чл. Союза журналистов России. Живёт и трудится в г. Бердске Новосибирской области. Тел: [phone]), (8 383 41 2 31 73).

---

Когда из–за высокого тальника проглянуло солнышко, я выбрался из палатки. Выбрав на берегу подходящее место, умылся из тёмного, глубокого омута, окаймлённого осокой. Недостатка в продуктах не испытывал, но рыбацкая страсть заставила швырнуть в омут короткую мелкоячейную сеть. Так, ради любопытства и забавы: уж больно загадочна его таинственная чернота. Что там в ней? Какие черти водятся?

Собрал все вещи на плот, оглядел привал пристальным взглядом: не забыл ли чего? Начал отвязывать швартовый конец и увидел белеющий в осоке шнур. А сеть?! Пока готовился к отплытию, в неё набилось десятка два жирных, толстых чертенят–окуней. И пятнистая полуметровая щука–ведьмачка, хозяйка водяного чертога. Разевая красную зубастую пасть, она собрала на себя всю сеть. Сильная рыбина била хвостом, отчаянно трепыхалась, стремясь вырваться, пока освобождал её из нитяных пут. Как тут не вспомнишь сказку про Емелю.

— Плыви, дорогуша, авось, пособишь когда–нибудь по–щучьему велению, по моему хотению, — размахнувшись, бросил я щуку обратно в заливчик, где едва не пришёл конец моим лишениям и невзгодам, надеждам и разочарованиям, радостям и бедам. Чудесным избавлением от утопления я обязан своему Ангелу–хранителю, по милости Божьей возвернувшему меня на твердь земную. Ощущая под ногами её незыблемость, совсем не страшной, а мирной и спокойной кажется поутру играющая бликами рябь протоки, медленно и тихо, но неудержимо и властно несущей воды в Обь. Обругивая себя за бесцельную рыбалку, с трудом выпутывая ненужную мне рыбу и швыряя окуней одного за другим обратно в воду, я лишь мельком поглядывал на предательский заливчик, из трясины которого в буквальном смысле еле унёс вечером ноги. Плохое быстро забывается, обошлось — и ладно, как так и надо, словно и не было вчерашних истеричных слёз, воплей и рыданий под ливневым дождём с раскатами грома и ослепительными вспышками молний. Но вот спасительная валёжина, борозды в жёлтой тине от моих ползаний и куча мокрой, грязной одежды, сложенной на плоту для стирки — следы неприятного происшествия. Не здесь, стало быть, последнее пристанище плота–катамарана «Дик» и странствующего отшельника, плывущего в Никуда. Не здесь кончается его река–жизнь. Что ж… Плывём дальше. Боже, милостив буди мне грешному мытарю. Кланяюсь низко за избавление от утопления в этом предательском иле.

Ещё в сеть поймались две небольшие стерлядки. Им не повезло: отпускать их я не стал, потому что уха из них необыкновенно вкусна. Поневоле Демьяна вспомнишь из басни Крылова. Наверно, на реке я заелся: окуни и щуки для меня уже не рыба, поэтому осетровые представители доисторической эпохи оказались в ведре с водой.

Подлетели утки, плюхнулись почти рядом с плотом. Я затаился, не шевелясь, и они принялись отряхиваться, нырять, разбрасывая вокруг себя сверкающие брызги. Фиолетово–зелёные зеркальца оперений отливали металлическим блеском, сияли радужным цветом.

Парабель, изобилующая поворотами, вильнула в обратную сторону. Скоро я огибал вчерашнюю купель, стараясь не думать о вчерашнем происшествии, чуть было не ставшим последним эпизодом одиночного плавания по жизни–реке, о панических эмоциях, вызванных смертельным страхом, бурной грозой и шумящей в темноте рекой.

На правом берегу показалась неказистая охотничья изба. Из неё вышли трое. Камуфляжные кепки, штаны и куртки. У каждого в руках бинокль. Лупятся на меня. Вода хорошо доносит приглушенные растоянием голоса:

— Федька, смотри! Опять этот мужик плывёт! Мы его в Колпашево видели…

— Во даёт! Упорный! Дней десять назад я его у Могочина обошёл… И уже здесь! И куда его хрен несёт? Наводнение кругом… За Каргаском и берегов не видать…

— Настырный, видать… А что ему наводнение? На плоту переждёт… В июле вода на спад пойдёт.

Их голоса ещё раздаются, но уже тихо и не разборчиво. Одно ясно: случайные свидетели моего плавания прояснили в какой–то степени навигационную обстановку, ожидающую меня за Каргаском: в июле вода на спад пойдёт. Залитые луга, леса, водная гладь с верхушками деревьев и кустов, уходящая за горизонт. Недвижимая, застойная вода там, где в июле замычат коровы, затрещат сенокосилки, встанут стога сена. Бурная, штормовая на фарватере, где гуляют высокие волны, грозя растрепать «Дика», где идут буксиры с баржами, грозя раздавить «Дика».

Ладно, будем посмотреть… А пока где–то слева близка автотрасса Томск — Каргасок. Слышен гул автомобилей. На западе, вдали, краснеет вышка теле–радио–ретранслятора.

Солнечно. Жарко. Бесконечное кукушечье кукование. Курлыканье журавлей. Чистый, прозрачный воздух над ещё не изгаженной рекой Парабелью.

Впереди плота движется что–то странное, непонятное: водную гладь, затенённую густым лозняком, рассекает мохнатый шарик, оставляя позади стреловидный след. Вот проплыл перед самым носом «Дика» и вдруг с шумом и кучей брызг вымахнул на упавшее в воду дерево, тотчас превратившись в речную красавицу–норку. Это её голову принял я за шарик. Пловчиха отряхнулась и начала прилизываться как обычная кошка. Усы её топорщились, глаза блестели. Миролюбивый, спокойный вид прихорашивающейся норки ничем не выдавал в ней хищного, ловкого зверька.

12.45. Справа, на зелёной равнине, затопленной неглубокой — по щиколотку — водой, лежит огромный ржавый остов буксира — всё, что осталось от судна. Каким штормом его занесло сюда?

17.00. Подхожу к высокому обрывистому яру левого берега. Вижу село. Это Пашня. Далее, согласно карте, Геодезическая.

Мимо пронёсся модный камуфлированный катер с мотором «Судзуки». С него прокричали:

— Желаем всех благ! Передадим привет!

Кто, кому, от кого собирается передать привет, я не понял. Благожелатели одеты под цвет катера: в камуфляж. Рыбинспекторы, наверно. Они дали по газам, и быстро стихающий по мере удаления рёв «Судзуки» скоро затих за излучиной реки, а мой плот ещё с минуту бултыхался и раскачивался на волнах, поднятых скоростной посудиной.

Иду краем яра. Ели и кедры дремучей стеной возвышаются над ним. Но через полчаса хода редеют, выказывая чёрные избы. Лают собаки. Мычат телята. Под изгородью копошатся куры. Спутанная лошадь, отгоняя хвостом надоедливых комаров, пасётся на лугу.

— Подруливай, мореплаватель, — приветственно машут с моторной лодки, стоящей под берегом.

Да и то пора отдохнуть, пройтись по твёрдой земле. Пообщаться с аборигенами. Купить хлеба. Запастись колодезной водой.

Подгребаюсь к лодке, швартуюсь и перебираюсь к дружелюбным незнакомцам. Улыбаются, руки тянут:

— Першин Василий Степанович…

— Бубенчиков Виктор Павлович…

Оба приятеля — каргасокцы, заядлые охотники–медвежатники.

Я вовремя подоспел: застолье на моторке в аккурат начиналось. Василий Степанович откупоривал бутылку водки. Виктор Павлович нарезал чушь — строганину из кострюка–осетра.

— Накатишь? — подавая почти полный стакан водки, спросил меня Василий Степанович.

— Накачу, — в тон ответил я. Хряпнул, не дыша, закусил, не спеша. К беседе мужиков прислушался. Говорили о медвежьей охоте.

— Прошлой осенью, веришь, повадились косолапые к нам на огороды, — обратясь ко мне, начал рассказывать Василий Степанович. — Семь медведей завалил… А что оставалось делать? Не гонять же их оглоблей!? Здесь их прорва развелось. Шастают по берегу…

Недолго погостевал я в лодке приветливых каргасокцев. Вечерело. Да и ветер свежел. Пополнив запас воды из родника, приготовился в путь.

— Держи, сегодня куплен, — подал мне пару буханок хлеба Василий Степанович. — Приезжай зимой в Каргасок. На охоту на вертолёте полетим, — пригласил он.

— На берлогу сходим… приезжай, а? — просительно сказал Виктор Павлович.

Мы прощались, словно сто лет знакомы. Не забыв снабдить меня своими адресами и телефонами, приятели–охотники оттолкнули мой плот–катамаран от борта моторки. Течение подхватило «Дика», увлекло за собой. До чего хороший, отзывчивый, душевный народ приобские томичи–северяне! Последнее готовы отдать незнакомцу!

Любуясь вечерней зарёй на Парабели, я прозевал узенькую протоку, ведущую в Каргасок кратчайшим путём. Пришлось делать крюк и всю ночь пилить устьем реки, уходящим к Оби намного правее. Досадная промашка обошлась мне в десять бессонных часов на плоту, в сорок лишних километров. Тихая, нудящая комарами, последняя парабельская ночь показалась нескончаемой.

Чего не передумаешь в одиночном плавании, сидя на медленно плывущем плоту… Кстати, я обещал рассказать, как во время флотской службы оказался на плавбазе «Саратов».

А было так…

Перед выходом в Тихий океан на боевое дежурство сто тридцать шестая стояла у пирса посёлка Советский. Населённого пункта с таким названием на географических картах того времени не найдёте. Не знаю, как сейчас, но в те годы оцеплялся он батальоном солдат караульной службы. Не только человек не пройдёт — мышь не пробежит незамеченной. Ночами, в свете прожекторов на длинный пирс заезжал тягач с ракетой на платформе. Портальным краном грозная красавица поднималась на стропах вверх и плавно опускалась в шахту подводной лодки. Затем ещё две. И никого вокруг. С одной стороны море. С другой — пустынный берег, портальный кран на нём. Безлюдный пирс. Ни строений, ни огней. Чёрная ночь вокруг и несколько подводников на верхней надстройке, приглушённо разговаривая, возятся у раскрытых ракетных шахт.