Геннадий Гусаченко - Жизнь-река

• Название: Жизнь-река
• Автор: Геннадий Гусаченко
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 2012

«Под крылом ангела-хранителя» - остросюжетный роман-откровение, трилогия книг «Жизнь-река», «Рыцари морских глубин», «Покаяние», которые с интересом прочтут мечтатели-романтики, страстные поклонники приключений, отважные путешественники – все, кто не боится подставить лицо ветру, встретить штормовую волну, вступить в поединок с преступником. Любители экстрима, романтики, любовных интриг найдут в книгах захватывающие эпизоды службы на подлодке, охоты на китов, работы в уголовном розыске. Воображение читателя пленят красочные картины моря, взволнуют стойкость и мужество подводников, китобоев, сотрудников милиции и других героев этих уникальных произведений. Автор трилогии – Геннадий Григорьевич Гусаченко служил на подводной лодке Тихоокеанского флота, ходил в антарктические рейсы на китобойных судах, работал оперуполномоченным уголовного розыска, переводчиком японского языка на судах загранплавания, корреспондентом газет Приморья и Сибири. В 2007-м году Г.Г.Гусаченко совершил одиночное плавание на плоту-катамаране по Оби от Новосибирска до северо-восточной оконечности полуострова Ямал. Впечатления послевоенного детства, службы на флоте, работы на море и в милиции, экстремального похода по великой сибирской реке легли в основу вышеназванных книг. Г.Г.Гусаченко окончил восточное отделение японского языка и факультет журналистики ДВГУ. Автор книг «Тигровый перевал», «Венок Соломона», «Таёжные сказки». Печатался на страницах литературных, природоведческих, охотничьих и детских журналов «Горизонт», «Человек и закон», «Охотничьи просторы», «Охота и охотничье хозяйство» «Костёр», «Муравейник» и др. Чл. Союза журналистов России. Живёт и трудится в г.Бердске Новосибирской области. Тел: [phone]), (8 383 41 2 31 73).

---

От стола поднималась голова озабоченного проверкой объездчика, уставлялась на меня мутным взглядом, набыченным в одну точку.

— Д-да…Чтоб н-ни одного п-пня…

Поддакнув, голова падала в тарелку с винегретом. Рядом грохотала лавка, и отец валился под стол, цепляясь за скатерть, стаскивая на себя всё, что было на ней. Груздочки–пуговки раскатывались по полу.

Я брал молоток объездчика и отправлялся в лес клеймить пни. Отыскать их было не трудно там, где прошлись с топором и пилой Паршуковы, Горячевы, Поповы, Протопоповы, Останины, Бабушкины, Кустаровские, Наумовы, Захаровы, Малинкины и другие братья–славяне. Кучи сучьев, пожелтевших ветвей громоздились, видимые издалека. Гораздо труднее заметить следы порубки там, где потрудились Даммы, Бальтцеры, Бахманы, Веде и другие боровлянские представители немецкого Поволжья, не по своей прихоти оказавшиеся в сибирской деревне. Ветви, сучья ими аккуратно стасканы в одно место и сожжены, пни прикрыты срезанными травяными кочками. Что ни говори, а немец — он и в Африке немец! Любит чистоту и порядок!

Утром Иван и отец опохмелялись, пили огуречный рассол, холодный варенец и спорили о сохранности леса.

— Осины много вы порешили, — сокрушался Белуха. — Ровной, прямой берёзы на деловую древесину мало остается.

— Нашел об чём жалеть, — махал рукой отец, — об осине! Новая нарастёт. Осина, что полынь, ни сеять, ни сажать не надо.

— Мелким кустарником вырубки затянет. Не успеет молодь силу набрать, — сомневался Иван.

— Ну и славно! — смеялся отец. — Знаешь, сколько косача, зайцев на этих вырубках развелось!

— Дойдет до лесхоза — по головке не погладят, — переживал Белуха. — Достанется и мне, и тебе.

— А я сосной эти деляны засажу…

— Как засадишь? Лесхоз запретит, скажут: «Не плановые посадки…» Почвы для сосняка здесь непригодные. Ему песчаник нужен.

— Плевал я на их запрет! Возьму и засажу! Куда она, в манду денется, эта самая сосна?! Такой бор зашумит — закачайся!

— Знаешь, Зиновеич, трепать языком — не мешки ворочать, — смеялся в ответ Белуха. — Давай, лучше выпьем…

— Ладно, Иван… Поживем — увидим… Генка! А ну, сгоняй в погреб! Сальца с прослойками принеси и бутыль с самогонкой… Да не разбей, оболтус… Едри т-твою в жерди мать!

Застолье длилось по несколько дней, пока последний пень в заметно поредевшем лесу не украшался звёздчатым клеймом.

Осенью пятьдесят шестого из Дергаусовского лесничества притарахтел к нашим воротам гусеничный трактор «ДТ‑54». Позади грохочущего стального чудища, поблескивая лемехами, болтался на цепях плуг. На нём, примотанные проволокой, громоздились две бочки с соляром.

Парень в армейском замасленном бушлате, в серой солдатской шапке с пятном от звёздочки, в мазутных галифе, вправленных в кирзачи, ловко выпрыгнул из кабины, поздоровался.

— Федя… Танкист. Неделя как пришёл из армии и вот опять за рычаги, — весело отрекомендовался парень. — Приехал пахать в вашем лесу противопожарные полосы.

— Глуши, Федя, свой танк и давай в баньку, а потом с устатку вмажем, — приветствуя гостя, радостно тряс отец руку недавнему солдату. — Эх, Федя, мы с тобой такие противопожарные полосы напашем — закачайся! Я их по весне сосной засажу!

Контакт с бывшим танкистом был установлен и скоро закреплен бутылкой крепчайшего первача.

Две недели отец и тракторист Федя не вылезали из кабины трактора, напахивая в лесу противопожарные полосы. Большей частью они пролегли по вырубкам, лощинам и полянам, намеченным отцом под посадку сосны. Волнообразными рядами пласты чёрного, жирного перегноя протянулись по кустарниковым зарослям, через осинники и березняки.

С трактористом Федей, тоже, само собой разумеется, было выпито много самогона, опрокинуто в бане достаточное количество шаек с водой и поглощено немало горячих, прямо со сковороды, котлет из тетеревиных грудок.

Старательный, весёлый паренёк, оставшийся в моей памяти под именем Федя–танкист, раскорчевал урочище плугом своего трактора и, насвистывая, укатил в Дергаусово. Под сиденьем он увёз дефицит тех времён — две пачки дымного пороха, мешочек дроби и полсотни капсюлей в стеклянном пузырьке.

В память о себе Федя–танкист оставил бочку с соляром, застывающим зимой как мёд и ставшим основным горючим для нашей фитильной лампы.

В одну из тёмных майских ночей отец приехал из Тогучина, где был в лесхозе на совещании, сильно поддатым и радостно возбуждённым. Растолкал нас, спящих, смеясь и пьяно шатаясь.

— Идите, смотрите, что я привёз…

В этот день у отца в лесхозе была получка. Мы надеялись увидеть что–нибудь сладкое, какие–нибудь подарки.

Вместо городских покупок на телеге маячил в темноте какой–то небольшой продолговатый ящик. Отец сдёрнул с него брезентовый плащ, поднёс к ящику керосиновую лампу. В тусклом свете неестественно бледно зеленела густая как мох поросль.

— На фига нам эта трава? — в недоумении спросил я, разочарованный отсутствием гостинцев из Тогучина.

Отец заговорщически приложил палец к губам:

— Т-сс… Сосна это… Рассада.

— Сосна-а? — опешил я, глубоко сожалея о прерванном сне и ржаной коврижке с помадкой, которая мне так нравилась и которой в лесниковской сумке отца явно не было.

— Сосна-а? Такая мелкая и тонкая? Как же её сажать? — равнодушно спросил я. Зевнул и пошёл спать. Утром отец снял с телеги три плоских, узких лопаты с приступами с одной стороны.

— Меч Колесова называется эта штуковина, — пояснил отец. — Втыкаешь, отжимаешь за рукоятки от себя. Щель получается в земле. Вкладываешь хвоинку, прижимаешь ногой. Всё. Процедура не хитрая. И так через каждые три шага. По вспаханным бороздам. Такой бор, сынка, насадим, закачайся!

Ящик с рассадой отец втихомолку умыкнул в лесхозе из питомника, пользуясь случаем всеобщей лесниковской попойки после совещания. Там же и посадочные мечи прихватил.

На другой день отец, мать и я тыкали землю мечами, вкладывали в узкие ямки тонкие, нежные паутинки–саженцы. Труднее всего из маленького пучка взять один. Сколько их в сумке, подвешенной на лямке за шею? Как сосчитать травинки в горсти мха? Вот что такое саженцы сосны!

И мы тыкали их, ряд за рядом, борозда за бороздой, день за днём. Почти весь холодный май и дождливый июнь. Моросящие дожди были на пользу саженцам, травам и комарам. От последних моя и без того безрадостная жизнь становилась сущим адом. Промокший, искусанный комарами, с волдырями на ладонях, натёртыми ручками меча, возвращался на телеге домой, подложив под себя охапку травы. Ноги в кирзачах, заляпанных грязью и листьями, свисали с телеги. Я глядел в мрачную стену сумеречного осинника, шумящего мокрыми ветвями по обеим сторонам дороги, и мечтал. Не о лесе, конечно, который вырастет здесь через пятьдесят лет. Я мечтал о морских путешествиях и дальних странах.

Поскрипывали колёса, копыта лошади шлёпали в темноте, мать с отцом вели разговор о том, сколько борозд засажено сосной и сколько ещё предстоит засадить. Я не прислушивался к их словам. Я и так знал, что ещё очень много борозд лежат нетронутыми пластами и скоро зарастут сорной травой. Осенью приедет из Дергаусово Федя–танкист на «ДТ‑54» с плугом, перепашет просеки и поляны. И на следующий год мне опять лета не видать, кормить комаров и долбить в бороздах ямки, тыкать в них распроклятую сосну.

Через пару лет, когда саженцы окрепли, пошли в рост, поднявшись от земли почти до колен, до лесхоза дошло известие о самовольной посадке сосны в Боровлянской лесной даче. Из лесхоза к нам приехала с проверкой симпатичная женщина, инженер по охране леса Клавдия Донская. Отца дома не было. Миловидная гостья обратилась ко мне с просьбой стать её провожатым до сосновых посадок. Рядом с ней, одетой в модную штормовку, глянцевые сапожки, я чувствовал себя крайне стеснительно в кирзачах и грубом, не по росту, дождевике.

По дороге внимательная, интеллигентная женщина расспрашивала о посадке сосны, об учёбе, о моих планах.

— Наверно, как отец, лесником будешь? — поинтересовалась она, присев у молоденькой пышной сосенки, еле заметной на борозде в густой траве.

— Да ну-у… — обиженно протянул я, сразу представляя толпы деревенских просителей у ворот, извечные попойки отца с приезжими гостями из лесхоза и лесничества, нарезание просек под звенящее комариное нудьё.

Я с тоской посмотрел на свои дырявые кирзачи, помотал головой.

— Не-е… Я в моряки пойду.

Она мило улыбнулась, окинула взглядом уходящие вдаль, под косогор, сосновые посадки.

— И это всё вы? Сами?

— Нет, еще тракторист дядя Федя из Дергаусово борозды пахал…

— Надо же… Сроду бы не подумала, что такое возможно. Без спросу столько насадить! И работали бесплатно! Надо же!

Донская что–то записала в блокнот, и мы зашагали обратно. В тот же день на попутной машине она уехала в Тогучин. Вскоре отца вызвали в лесхоз. Ему оплатили по нарядам выполненную в лесу работу на посадках сосны и разрешили привлекать за плату других рабочих на посадку, прополку саженцев и окашивание молодых сосенок.