Геннадий Гусаченко - Жизнь-река

• Название: Жизнь-река
• Автор: Геннадий Гусаченко
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 2012

«Под крылом ангела-хранителя» - остросюжетный роман-откровение, трилогия книг «Жизнь-река», «Рыцари морских глубин», «Покаяние», которые с интересом прочтут мечтатели-романтики, страстные поклонники приключений, отважные путешественники – все, кто не боится подставить лицо ветру, встретить штормовую волну, вступить в поединок с преступником. Любители экстрима, романтики, любовных интриг найдут в книгах захватывающие эпизоды службы на подлодке, охоты на китов, работы в уголовном розыске. Воображение читателя пленят красочные картины моря, взволнуют стойкость и мужество подводников, китобоев, сотрудников милиции и других героев этих уникальных произведений. Автор трилогии – Геннадий Григорьевич Гусаченко служил на подводной лодке Тихоокеанского флота, ходил в антарктические рейсы на китобойных судах, работал оперуполномоченным уголовного розыска, переводчиком японского языка на судах загранплавания, корреспондентом газет Приморья и Сибири. В 2007-м году Г.Г.Гусаченко совершил одиночное плавание на плоту-катамаране по Оби от Новосибирска до северо-восточной оконечности полуострова Ямал. Впечатления послевоенного детства, службы на флоте, работы на море и в милиции, экстремального похода по великой сибирской реке легли в основу вышеназванных книг. Г.Г.Гусаченко окончил восточное отделение японского языка и факультет журналистики ДВГУ. Автор книг «Тигровый перевал», «Венок Соломона», «Таёжные сказки». Печатался на страницах литературных, природоведческих, охотничьих и детских журналов «Горизонт», «Человек и закон», «Охотничьи просторы», «Охота и охотничье хозяйство» «Костёр», «Муравейник» и др. Чл. Союза журналистов России. Живёт и трудится в г.Бердске Новосибирской области. Тел: [phone]), (8 383 41 2 31 73).

---

— Ну, што, Гусак? Ещё будешь получайт, русиш думмкопф?

Я мог пожаловаться учительнице, отцу, попросить отсадить меня на другое место в классе. Но я не хотел унизить свое русское достоинство перед наглым немцем, показывающим превосходство надо мной. Весь класс видел его издевательства над новичком в школе, но не подавал и звука. Я в одиночку противостоял хулиганским выходкам фашиствующего немца. И это был мой маленький Сталинград, и я стойко держал оборону, не теряя надежду перейти в наступление. В ответ на каждый злобный выпад Боксгорна не плакал, терпеливо потирал ушибленное место, надорванное ухо. Смелея все больше, плевался в него со словами, слышанными ещё в лагере для военнопленных:

— Немецкая морда! Фриц — ловил куриц, лапки кверху — Гитлер капут!

Напослед я наградил его чернильницей по рыжей башке, получив взамен приличную зуботычину. Больше Боксгорн меня не трогал. Уж такая порода — немчура: обязательно ей надо получить по мусалу, чтобы не рыпаться. На переменах Боксгорн переключился на других деревенских мальчишек, тихих, безропотных. С ухмылкой раздавал им щелбаны, пинки, тычки. Немецких школьников поклонник свастики не трогал.

Встретился бы он мне сейчас! Я припомнил бы ему свастику! Да наверняка смотался потомок крестоносцев на историческую родину, когда разрешили поволжским немцам выехать из России в Германию. Мучимый ностальгией по третьему рейху, пьёт баварское пиво, мечтая о новом блиц–криге.

С остальными немецкими детьми у меня завязалась сердечная дружба. Рассказывая о тех школьных годах, всегда с теплотой буду вспоминать братьев Артура и Виктора Кольмай, Владимира и Отто Бахман, Виктора и Ригата Бальцер, Ивана Веде, Константина Дамм, Рудольфа Маурер. Но рассказ о них пойдёт позже, а пока мысленно вновь возвращусь в четвертый класс, к моим любимым книгам сказок и смешным картинкам в журнале «Крокодил».

Для боровлянской ребятни, чей кругозор ограничивали огороды, лес и близлежащие пашни, я был, как сказали бы сейчас, «продвинутым пацаном». Ведь я видел паровоз, рельсы, по которым он бегает, самый что ни на есть взаправдашний самолет ПО‑2, приземлившийся на окраине Тогучина. Правда, многим казалось, что я бессовестно их обманываю, объясняя, как сдвигаются рельсы при переводе стрелок.

— Ох, и врать, ты, Гусак, — не верили моим россказням. — Вот так взяли рельсы и сдвинулись на земле… Ха–ха…

На переменках те, кто постарше, подначивали:

— Эй, Гусак! Расскажи, как рельсы по земле бегают!

Дома у нас был велосипед с никелированной табличкой на крыле: «З-д им. Фрунзе», и я умел ездить на нём, стоя на педалях внутри рамы. Взрослые называли меня «сын лесника». Всё вместе взятое значительно повышало мой авторитет в глазах сверстников.

Были у меня и среди русских ребят настоящие друзья: Шурка Кульга, Генка Колегов и Витька Медведев. Самые лучшие, самые незабываемые, самые яркие воспоминания детства связаны именно с ними. Имя каждого не забуду как своё собственное, потому что без них не было бы детства с его мечтами, надеждами, фантазиями, шалостями, мальчишескими приключениями. С четвертого класса до окончания боровлянской семилетки мы держались вместе. На уроках математики Генка и Витька выручали меня шпаргалками, подсказками, решали за меня контрольные работы.

Зимой мы катались с Каменной горы на лыжах, играли на льду речки в хоккей. Клюшками у нас были палки, а шайбу заменял мерзлый катышок конского навоза. Каждая такая игра заканчивалась неожиданным спором, обсуждением книги или фильма. Витька Медведев, самый начитанный, высокий, серьёзный, неожиданно прерывал игру. Запыхавшийся от беготни, тяжело дыша сообщал:

— Скоро, пацаны, того, кто по радио говорит, видно в ящике будет. Статью такую читал.

— Знаю, слышал… Телевизор называется, — безразлично добавлял Генка Колегов, не желая оставаться профаном.

— Да ну, фантастика… Как это можно? Неужели, правда, так и будет? — недоверчиво спрашивал я.

— А ты думал? Уже есть такие!

— Нам–то что? Всё равно не увидим. У нас в деревне даже электричества нет. Мало ли что придумают! — равнодушно замечал Шурка Кульга. — Мне мамка даже велик купить не может. Не то, что этот, как его … тивилизор!

— А что, пацаны, смотрели недавно «Смелые люди»? Вот это кино, скажу я вам! — перебивал кто–нибудь спорщиков, и разговор быстро переходил на другую тему.

Мы не были испорчены влиянием города. Не выражались нецензурно. Не курили. Не засоряли речь блатными словечками: «ништяк, нормалёк, без базара, круто, продвинутый, тащусь, типа, всё пучком, делать бабки, лохануться, навариться» и прочими нынешними вульгаризмами.

Играя в войну, мы подражали героям: партизану Константину Заслонову, разведчику Николаю Кузнецову, лётчику Валерию Чкалову, моряку Евгению Никонову, пехотинцу Александру Матросову и другим славным сынам Отечества. Начитавшись романов, насмотревшись фильмов о полководцах и флотоводцах, гордились победами русского оружия, мечтали о подвигах. Мы росли патриотами советской Родины.

Наигравшись, забирались на сеновал к Витьке Медведеву и до поздней темноты строили планы, брали в пример идеалы.

— Я, пацаны, больше всего люблю книги про древнюю историю. Археологом стану. Буду всякие клады искать, раскопки древних городов делать, — делился сокровенными мечтами Витька Медведев.

— А я моряком. В дальних странах побываю, мир посмотрю. И еще мне форма морская нравится, — живо загорался я своей мечтой.

— Машинистом электровоза буду. Поезда буду водить, — высказывал свою мечту Генка Колегов.

— А ты что молчишь? Кем хочешь стать? — допытываемся до Шурки Кульги. Тот молчит, вздыхает:

— Не знаю, пацаны. Учусь, сами знаете, не очень… Куда мне без десятилетки? В горно–промышленное училище поеду на шахтёра учиться. Там, говорят, парашютная секция есть. В армию пойду. В воздушно–десантные войска. Дальше видно будет…

— Эх, скорее бы школу закончить!

— Да-а…

Витька Медведев питал ко мне искреннюю симпатию. Наверно, потому, что наши интересы совпадали. Мне нравился этот мальчишка. Сдержанный в разговоре, начитанный, тактичный, аккуратный, я бы даже сказал: интеллигентный. В том возрасте я не задумывался о благовоспитанности школьного товарища и деревенского друга Вити Медведева. Просто дружил с ним. Его авторитет был для меня непререкаемым. Мы беседовали о прочитанных книгах, о спортивных достижениях наших рекордсменов, о космосе, об оружии и ещё о многом другом. Говорили, конечно, о взаимоотношениях полов, о любви мужчины и женщины. Без пошлых и хамских слов. От него, своего детского друга я получил первые уроки нравственности. Он первым дал прочитать затрёпанный томик с непривлекательным, как мне показалось вначале, заголовком «Тихий Дон». Я читал эту книгу взахлёб, испытывая разные, неизвестные мне прежде чувства. Переживал их вместе с героями романа. «Борьба за огонь», «Удар и защита», «Пармская обитель», «Граф Монте—Кристо», «Три мушкетёра», «80000 лье под водой» — далеко не все книги, предложенные мне для чтения моим боровлянским другом. Знакомство с ними расширило мой кругозор, укрепило тягу к литературе, предопределило дальнейшую жизнь. Вот уж действительно: «С кем поведёшься, от того и наберёшься!» — гласит народная мудрость. Мне везёт на встречи с хорошими людьми, от которых веет теплом, приветливостью, широтой души, знаниями, стойкостью характера, убеждённостью в правоту дела, честностью, стремлением служить вере православной и Отечеству. И первым среди них на моём жизненном пути стал скромный боровлянский мальчишка Витька Медведев! Будущий известный учёный–археолог, доктор исторических наук, профессор.

Детские отношения с Генкой Колеговым носили иной характер. Мы были закадычными друзьями, но Генка отличался от Витьки неискренностью, артистичностью, неестественностью. Не был самим собою. Изображал из себя надуманного героя, рыцаря, знатока политических событий. Любил рассуждать о культе личности Сталина, о партсъезде, о дружбе с Китаем, о проблеме перенаселённости в этой стране. Знал фамилии известных киноартистов, советских и зарубежных политических деятелей. Он бравировал словечками «партбюро», «компартия», «секретарь ЦК КПСС», «Пленум ЦК» и другими подобными терминами. Тем самым Генка как бы незримо проводил грань между мной — сыном лесника, и между собой — сыном директора боровлянского маслозавода, членом Тогучинского райкома партии. Звание капитана запаса, два ордена Красной Звезды его отца возвышали Генку в моих глазах, давали право держать себя немного заносчиво, с чуть заметным высокомерием. Генка Колегов был организатором шаловливых проделок, приключенческих игр с непременными зашифрованными записками, таинственными указателями «кладов», ночными вылазками на «шкоду». В случае провала «тайной операции», когда «шкода» становилась предметом обсуждения в учительской, мой тёзка отличался необыкновенной способностью остаться в стороне, непричастным к шалости. И виноватым всё время оказывался простоватый Генка—Гусак, сын лесника. Отца вызывали в школу. Он отказывался по причине занятости, и в учительскую шла моргать глазами мать.