Эмили Бронте - Грозовой перевал

• Название: Грозовой перевал
• Автор: Эмили Бронте
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-88353-601-3

Это история роковой любви Хитклифа, приемного сына владельца поместья «Грозовой Перевал», к дочери хозяина Кэтрин. Демоническая страсть двух сильных личностей, не желающих идти на уступки друг другу, из-за чего страдают и гибнут не только главные герои, но и окружающие их люди. «Это очень скверный роман. Это очень хороший роман. Он уродлив. В нем есть красота. Это ужасная, мучительная, сильная и страстная книга», – писал о «Грозовом Перевале» Сомерсет Моэм.

…Если бы старый Эрншо знал, чем обернется для его семьи то, что он пожалел паренька-простолюдина и ввел его в свой дом, он убежал бы из своего поместья куда глаза глядят. Но он не знал – не знали и другие. Не знала и Кэтрин, полюбившая Хитклифа сначала как друга и брата, а потом со всей пылкостью своей юной натуры. Но Хитклифа не приняли в семье как равного, его обижали и унижали, и он долго терпел. А потом решил отомстить. Он считает, что теперь все, кто так или иначе связан с семьей Эрншо, должны страдать, причем гораздо больше, чем страдал он. В своей мести он не пощадит никого, даже тех, кто к нему добр. Даже любящую его Кэтрин…

---

В тот вечер луна светила очень ярко, снег сверкающим ковром покрывал землю, и я решила, что Кэтрин могла выйти на прогулку в сад, чтобы подышать свежим воздухом. Я и вправду разглядела чью-то фигуру, пробирающуюся вдоль ограды парка, но это была не мисс Кэти. Когда человек оказался на свету, я узнала одного из наших конюхов. Он довольно долго стоял, глядя на подъездную дорогу к усадьбе, а затем встрепенулся, как будто заслышав что-то, и быстро пошел в ту сторону. Очень скоро он появился вновь, ведя в поводу пони нашей юной леди. Скоро я увидела и ее саму. Она спешилась и шла рядом. Конюх крадучись повел лошадь через сад на конюшню. Кэти прошла через застекленную дверь в гостиную и бесшумно проскользнула наверх, где я ее уже поджидала. Она осторожно притворила за собой дверь, сняла башмаки, сплошь облепленные снегом, развязала ленты шляпы и уже собиралась, не ведая о том, что я за ней наблюдаю, снять накидку, когда я вдруг встала, раскрыв свое присутствие. От изумления она буквально окаменела, потом пробормотала нечто нечленораздельное и застыла.

– Моя дорогая мисс Кэтрин, – начала я, слишком хорошо помня ее доброту ко мне во время моей болезни, чтобы сразу наброситься на нее с упреками, – куда это вы ездили в столь поздний час? И почему пытались обмануть меня, выдумывая всякие небылицы? Где вы были? Отвечайте!

– Я ездила по парку и спустилась к самой дороге, – запинаясь, пробормотала она. – Я правду говорю.

– И больше вы нигде не были? – спросила я.

– Нигде, – последовал неуверенный ответ.

– Ах, Кэтрин, – воскликнула я с сожалением, – вы сами знаете, что поступаете дурно, иначе не стали бы городить одну ложь на другую. Очень меня огорчает такое поведение! Лучше уж мне проболеть три месяца подряд, чем слушать от вас такие нелепицы.

Кэтрин бросилась ко мне и, разразившись слезами, повисла у меня на шее.

– Ах, Эллен, я так боялась, что ты рассердишься, – пылко заговорила она. – Обещай не сердиться, и я расскажу тебе всю правду без утайки: мне и самой претит скрывать ее.

Мы уселись на диван у окна. Я уверила Кэтрин, что не стану ругать ее, какова бы ни была ее тайна, о которой я, конечно, уже и сама догадалась. Вот как звучало ее признание:

«Я была на Грозовом Перевале, Эллен. Я туда ездила каждый день с тех пор, как ты заболела, пропустив только три дня в самом начале и два дня после твоего выздоровления, когда ты стала выходить из своей комнаты. Конюху Майклу я давала книжки и картинки, а за это он седлал мне Минни каждый вечер и потом отводил ее на конюшню, так что ты его не брани, это я виновата. Я приезжала на Перевал в половине седьмого и обычно оставалась там до половины девятого, а затем во весь опор неслась домой. Я туда ездила вовсе не ради удовольствия или развлечения. Часто мне там за целый вечер не доводилось ни улыбнуться, ни порадоваться. Но иногда, может быть раз в неделю, я чувствовала себя по-настоящему счастливой, оставаясь с Линтоном.

Знаешь, как все началось? Вначале я думала, что не смогу убедить тебя дать мне сдержать слово, которое я дала Линтону, – ведь я твердо обещала ему, когда мы с ним прощались, что я приду на другой день, но ты тогда заболела и вниз не спускалась, так что мне удалось ускользнуть из дома. Пока Майкл чинил замок калитки, я взяла у него ключи рассказала ему, что мой кузен очень просит навещать его, потому что болен и не может сам прийти в усадьбу, и что мой папа запрещает мне туда ездить. Еще я договорилась с Майклом насчет пони. Он любит читать и собирается скоро оставить службу у нас, чтобы жениться. Вот он и предложил мне давать ему книги из библиотеки на время, а он будет прислуживать. Но я предпочла давать ему мои собственные книги, и они ему даже больше понравились.

Во время моего второго посещения Грозового Перевала Линтон явно был в лучшем настроении, чем тогда, когда мы с тобой его видели, а их домоправительница Зилла прибрала комнату и зажгла камин. Она сказала, что мы можем делать, что нам угодно, потому что Джозеф ушел на одно из своих молитвенных собраний, а Гэртон Эрншо отправился на охоту с собаками (истреблять фазанов в нашем лесу, как я позже узнала!). Она принесла мне подогретое вино и имбирный пряник и вообще всячески меня обхаживала. И вот мы с Линтоном уселись у камина – он в кресле, а я в маленькой качалке – и принялись смеяться и болтать. Оказалось, что нам так много нужно сказать друг другу: мы начали обсуждать, куда будем ходить и чем заниматься летом. Но я не буду тебе пересказывать наши разговоры, потому что ты скажешь, что мы болтали глупости.

Правда, мы чуть не поссорились. Линтон сказал, что в жаркий июльский день лучше всего с утра до вечера лежать на вереске посреди пустоши и слушать, греясь в лучах яркого солнца, как пчелы сонно жужжат в цветах и как поют над головой жаворонки в безоблачной небесной синеве. Таков его идеал райского блаженства. Мне же по душе совсем другое: хочу качаться в густой шелестящей листве на ветвях высокого дерева, когда дует западный ветер и по небу несутся яркие белые облака. И чтобы со всех сторон несся неистовый щебет не только жаворонков, но и дроздов, коноплянок, кукушек. Еще хочу видеть вдаль – насколько хватает глаз – вересковые пустоши, пересекаемые тенистыми прохладными лощинами, а рядом пуcть ветер играет полевыми цветами и травами, вздымая их гигантскими зелеными волнами. Хочу, чтобы и леса, и веселые ручьи, и все вокруг пело и плясало от радости бытия. Линтон желал, чтобы мир лежал в дымке покоя, а я – чтобы он искрился и звенел от восторга. Я сказала, что его рай – это сонная полужизнь, а он сказал, что мой рай – это пьяное веселье. Я сказала, что в его раю я тут же заснула бы от скуки, а он сказал, что в моем раю он не сможет дышать, а потом он стал очень грустным и раздражительным. В конце концов, мы договорились, что попробуем и то, и другое, как только погода позволит нам это сделать, а потом мы расцеловались и опять стали друзьями.

Так мы просидели с ним еще с час, тихо, как мышки. Затем я оглядела всю огромную залу с гладким, не застланным ковром полом и подумала, что здесь можно славно поиграть, если убрать стол. Я попросила Линтона позвать Зиллу, чтобы она нам помогла, а потом мы могли бы сыграть в жмурки. Мы бы велели Зилле нас ловить, – как мы с тобою, Эллен, бывало, развлекались. Но Линтон не хотел таких игр, не видя в них никакого удовольствия. Однако он все же согласился поиграть со мной в мяч. В шкафу мы нашли два мяча: они там лежали среди других старых игрушек, волчков, обручей, ракеток и воланов. Один мяч был помечен буквой К, а другой – буквой Х. Я хотела взять тот, который был с буквой К, будто он для “Кэтрин”, то есть для меня. А тот, что с буквой Х, как раз подходил Линтону, ведь его фамилия Хитклиф. Но из этого мяча начала высыпаться набивка, поэтому Линтону он не понравился. Мы начали играть, я все время выигрывала, и тут мой брат опять рассердился. Он начал кашлять, бросил мяч и вновь опустился в кресло. Но в тот вечер его было вовсе не трудно снова привести в хорошее настроение. Мне достаточно было спеть ему пару песенок – твоих песенок, Эллен, – но тут оказалось, что уже поздно и мне нужно идти. Он просил и умолял меня прийти на следующий день, и мне пришлось ему это пообещать. Мы с Минни летели домой со всех ног, а когда я заснула в ту ночь, то до самого утра видела во сне Грозовой Перевал и моего милого, милого кузена.

На следующий день мне было очень грустно: ведь тебе стало хуже, и еще мне не нравилось скрывать от папы мои поездки на Грозовой Перевал, а хотелось, чтобы он узнал о них и одобрил. Но после чая на небе уже сиял полный месяц, и я пустилась в путь по пустоши, сплошь залитой лунным светом. “У меня будет еще один счастливый вечер, – подумала я, – и что вдвойне меня радует, у моего дорогого Линтона – тоже!” Я пустила Минни рысью, когда въезжала в их сад, и уже огибала дом, но в этот момент передо мной возник этот мужлан Эрншо. Он взял мою пони под уздцы и сказал, чтобы я зашла в дом с главного входа. Потом он погладил шею Минни, назвал ее доброй лошадкой и замешкался, словно хотел, чтобы я поговорила с ним. Но я велела ему оставить мою лошадь в покое, а не то она его как лягнет! Он рассмеялся и на своем ужасном наречье заявил, что “пусть лягается, от него не убудет”, а потом с ухмылкой посмотрел на ноги моей лошадки. Мне даже захотелось, чтобы Минни его действительно припечатала копытом! Он пошел открывать мне дверь и, поднимая засов, посмотрел на надпись над дверью и сказал, стесняясь и важничая одновременно, как истый деревенский увалень:

– Мисс Кэтрин, а я теперича могу прочитать, чего тут понаписано!

– Чудеса, да и только! – воскликнула я. – Ну что ж, не томите, поделитесь с нами вашими знаниями, коли вы теперь такой умный!

Он по складам прочитал свое имя “Гэртон Эрншо”.

– А цифры? – попыталась я его подбодрить, потому что увидела, что дальше он в своем чтении двинуться не может.