Эмили Бронте - Грозовой перевал

• Название: Грозовой перевал
• Автор: Эмили Бронте
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-88353-601-3

Это история роковой любви Хитклифа, приемного сына владельца поместья «Грозовой Перевал», к дочери хозяина Кэтрин. Демоническая страсть двух сильных личностей, не желающих идти на уступки друг другу, из-за чего страдают и гибнут не только главные герои, но и окружающие их люди. «Это очень скверный роман. Это очень хороший роман. Он уродлив. В нем есть красота. Это ужасная, мучительная, сильная и страстная книга», – писал о «Грозовом Перевале» Сомерсет Моэм.

…Если бы старый Эрншо знал, чем обернется для его семьи то, что он пожалел паренька-простолюдина и ввел его в свой дом, он убежал бы из своего поместья куда глаза глядят. Но он не знал – не знали и другие. Не знала и Кэтрин, полюбившая Хитклифа сначала как друга и брата, а потом со всей пылкостью своей юной натуры. Но Хитклифа не приняли в семье как равного, его обижали и унижали, и он долго терпел. А потом решил отомстить. Он считает, что теперь все, кто так или иначе связан с семьей Эрншо, должны страдать, причем гораздо больше, чем страдал он. В своей мести он не пощадит никого, даже тех, кто к нему добр. Даже любящую его Кэтрин…

---

– Ты права, и не мне это отрицать, – ответила она. – Послушай, этот младенец плачет, не умолкая… Унеси его куда-нибудь хотя бы на час – дольше я не задержусь.

Я позвонила и передала малышку на руки служанке. Потом настал мой черед задавать вопросы Изабелле: что заставило ее сбежать с Грозового Перевала, чем объясняется ее непотребный вид, куда она направит свои стопы, коль скоро она не хочет оставаться в «Скворцах»?

– Ты не представляешь, как бы мне хотелось остаться здесь, – отвечала она, – чтобы поддержать Эдгара и помочь в уходе за ребенком, и еще потому, что здесь – мой настоящий дом. Но говорю тебе – он не оставит меня в покое! Неужели он позволит мне поправить расстроенное здоровье и нервы? Неужели он даст нам возможность существовать в тишине и мире и не откажется от мысли отравить наш покой? Теперь я твердо знаю, что он ненавидит и презирает меня, что его безумно раздражает одно только мое присутствие, что на звук моего голоса он отвечает скрежетом зубовным. Я заметила, что стоит мне попасться ему на глаза, и на лице его помимо его желания появляется гримаса ненависти! Я ему противна, во-первых, потому, что имею гораздо больше причин питать к нему то же чувство, а во-вторых, в силу его давнего ко мне отвращения. Это отвращение столь сильно, что я теперь уверена: не будет он искать меня по всей Англии, если мне удастся благополучно сбежать от него. Значит, я должна исчезнуть из этих мест без следа. Слава Богу, я полностью излечилась от прежнего желания заставить его убить меня. Пусть лучше он покончит жизнь самоубийством! Он сделал все возможное, чтобы растоптать мою любовь, так что теперь я спокойна! Но знаешь, Нелли, я до сих пор помню, как же сильно я любила его, и даже теперь иногда как в тумане представляю себе, что смогла бы вновь его полюбить, если… Но нет, прочь эти глупые мысли! Даже если бы он вдруг прилетел ко мне на крыльях любви, его дьявольская натура дала бы себя знать так или иначе, рано или поздно. У покойной Кэтрин был воистину извращенный вкус, коль скоро она – та, что знала его лучше всех, – так с ним носилась. Чудовище! Пусть сгинет он с лица земли, пусть сотрется навеки из моей памяти!

– Тише! Тише! Нельзя так о человеке говорить! – возмутилась я. – Будьте более снисходительны, есть люди и похуже его!

– Он не человек! – возразила она. – Нет у него прав на мое снисхождение! Я отдала ему мое сердце, поднесла на блюде, как яблоко, а он надкусил его, разломил надвое и швырнул мне обратно. Люди-то чувствуют сердцем, Эллен, а он мое совсем извел, поэтому и сочувствовать мне нечем. Да хоть бы он умолял меня о прощении, хоть бы он умывался кровавыми слезами по Кэтрин, я никогда, слышишь, никогда больше… – голос Изабеллы прервался, она разразилась рыданиями, но тут же смахнула слезы с глаз и продолжала: – Ты спрашиваешь, что же побудило меня наконец решиться на побег? Ничего другого не оставалось, – ведь мне удалось повернуть дело так, что в кои-то веки ярость моего мужа взяла верх над злобной расчетливостью. Игра на нервах – это все равно что пытка раскаленными клещами, но она требует большего хладнокровья, чем прямое насилие. Я его довела до того, что он забыл свою дьявольскую осмотрительность и дал волю рукам, да так, что чуть не убил меня. Я испытала удовольствие от того, что мне удалось вывести его из себя до этой опасной степени. Но это же чувство разбудило во мне инстинкт самосохранения, жажду жизни, и я вырвалась на свободу. Если я когда-нибудь снова окажусь в его власти, пусть только попробует осуществить свою страшную месть…

Вчера, как ты знаешь, мистер Эрншо должен был пойти на похороны. Ради такого случая он решил удержать себя в рамках приличия и даже не напился по своему обычаю, а обычай у него таков: завалиться спать мертвецки пьяным в шесть утра и проснуться в полдень непротрезвевшим. Посему встал с постели он в таком настроении, что хоть в петлю лезь, а ноги его не слушались до такой степени, что ему и похоронную службу в церкви было не выстоять. Тогда он уселся у камина и принялся глушить джин и бренди стаканами.

Хитклиф – меня трясет с головы до ног, когда я поминаю это имя, – почти не появлялся на Грозовом Перевале с прошлого воскресенья до нынешнего дня. Питали ли его ангелы небесные или его адские сородичи, мне неведомо, но он не садился с нами за стол почти неделю. Он каждый раз заявлялся домой на рассвете, сразу проходил наверх и запирался в своей комнате – излишняя предосторожность, ибо никто из нас не мечтал разделить с ним компанию. Там он истово молился, только не Создателю, а бесчувственной горсти праха, а коли упоминал имя Божье, то только вместе с именем Князя Тьмы – своего прародителя. Эта дикая молитва прекращалась лишь тогда, когда он терял голос, и нечестивые слова застревали у него в горле, – тогда он вновь отправлялся в усадьбу. Почему Эдгар не вызвал констебля, чтобы мерзавца взяли под стражу? Для меня, хоть я и скорбела по Кэтрин, его отлучки после недель постоянных унижений и притеснений были подобны празднику.

Теперь у меня хватает присутствия духа, чтобы слушать вечные поучения Джозефа без слез и не красться по дому испуганной поступью вора, как раньше. Не скажу, чтобы Джозеф вещал что-то настолько обидное, чтобы я не могла удержаться от слез, но его с Гэртоном общество мне противно. Всю прошлую неделю я предпочитала сидеть с Хиндли и слушать его ужасный, бессвязный бред, чем находиться в компании «нашего мальца» и этого мерзкого старика, который в мальчишке души не чает! Когда являлся Хитклиф, мне часто приходилось скрываться в кухне и волей-неволей оставаться с этой странной парочкой либо сидеть голодной в сырых нежилых комнатах. Если же Хитклиф отсутствовал, как всю эту неделю, я ставила себе столик и стул у камина в уголке залы, не обращая внимания на мистера Эрншо, а он, в свою очередь, ничего не имел против. Сейчас он стал гораздо спокойнее, чем раньше, если только ему не противоречить, а еще он скорее угрюм и подавлен, чем буен. Джозеф уверяет нас, что хозяин переродился, что Господь тронул его сердце и спас его, «очистив божественным пламенем». Я не вижу прямых доказательств такой чудесной перемены, но это не мое дело.

Вчера вечером я устроилась в своем уголке, читая старые книги полночь-заполночь. Честно скажу, жутковато было идти наверх, когда снаружи бушевала метель, а мысли мои постоянно возвращались к свежей могиле на кладбище! Я боялась поднять глаза от страницы, потому что перед моим мысленным взором тут же вставала эта мрачная картина. Хиндли сидел напротив меня, подперев голову рукой и предаваясь мыслям, которые, возможно, мало чем отличались от моих. Весь вечер он крепко пил, а затем вдруг отставил бутылку в сторону и просидел, не шевелясь и не говоря ни слова последние два-три часа. В доме было тихо как в могиле, и только ветер завывал за окном, временами заставляя стекла дрожать, тихо потрескивали угли в очаге, и щелкали мои щипцы, когда я снимала нагар со свечей. Гэртон и Джозеф, скорее всего, уже спали в своих комнатах. Так печально было на Грозовом Перевале, что я время от времени горестно вздыхала, читая, потому что мне казалось, что все счастье улетучилось из этого мира и никогда не вернется.

В какой-то момент скорбное молчание было нарушено звуком открываемой дверной щеколды на кухне. Хитклиф прервал свое бдение раньше обычного – наверное, его вынудила к этому внезапно налетевшая снежная буря. Дверь, кроме щеколды, была на засове, и мы услышали, как он обходит дом кругом, чтобы войти внутрь через парадный вход. Я поднялась с кресла, и с губ моих против воли сорвалось восклицание, заставившее Хиндли, который в этот момент тоже смотрел на дверь, повернуться и внимательно взглянуть на меня.

– Я продержу его на улице минут пять, если не возражаете! – воскликнул он.

– Возражаю? Да я буду счастлива, если вы его там на всю ночь оставите, – ответила я. – Прошу вас, вставьте ключ в замок и задвиньте все засовы.

Эрншо так и сделал прежде, чем Хитклиф добрался до парадного входа. После этого он придвинул свое кресло к моему столику, сел напротив и, наклонившись вперед, прямо взглянул мне в лицо, ища в моих глазах сочувствия той обжигающей ненависти, которой горел его взор. Поскольку он выглядел как убийца и вел себя как законченный злодей, прямой поддержки от меня он не увидел, однако обнаружил на моем лице достаточно, чтобы сказать:

– У вас и у меня накопился к тому, кто сейчас бродит снаружи, солидный счет. Так давайте не будем трусами и объединим усилия, чтобы заставить его уплатить по нему сполна. Или вы так же слабы и малодушны, как и ваш брат? Готовы и дальше сносить его издевательства до самого последнего предела, даже не пытаясь отомстить?

– Я устала терпеть, – ответила я, – и была бы рада расплатиться с ним той же монетой, но так, чтобы не пострадать самой. Помните, что предательство и насилие – обоюдоострое оружие, они ранят тех, кто их использует, сильнее, чем их врагов.