Карлос Оливейра - Современная португальская повесть

• Название: Современная португальская повесть
• Автор: Карлос Оливейра
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1979

В сборник вошли повести пяти современных португальских писателей: Жозе Кардозо Пиреса «Дофин», Жозе Гомеса Феррейры «Вкус мглы», Мануэла да Фонсеки «Посеешь ветер…», Карлоса де Оливейры «Пчела под дождем», Урбано Тавареса Родригеса «Распад».

В повестях рассказывается о жизни разных социальных слоев португальского общества, их борьбе с фашизмом, участии в революции.

---

За все эти акции возлагается ответственность на ВРД. Другие, более крупные операции на военных объектах Португалии и НАТО были поставлены в вину Революционным бригадам. Последняя акция имела место в Главных казармах в г. Порто 6 апреля 1973 года. В октябре 1973 года, во время избирательной кампании, Управление военного коменданта Лиссабона обнаружило и обезвредило заряд взрывчатки в самом здании Управления.

Обвиняемые

Мануэл Поликарпо Геррейро, 30 лет, родился в г. Одемира, художник-декоратор, по утверждению государственного обвинителя — член ПКП с 1969 года, откомандирован в ВРД в середине 1970 года.

Карлос Алберто да Силва Коутиньо, 30 лет, родился в местечке Паганьян, архивариус книжного издательства, член ВРД предположительно с 1970 года.

Амадо де Жезус Вентура да Силва, 29 лет, родился в Лиссабоне, студент сельскохозяйственного института, обвиняется в принадлежности к ВРД с мая 1971 года.

Мануэл де Сантос Геррейро, 31 год, родился в г. Грандуле, шофер, обвиняется в принадлежности к ВРД с мая 1971 года.

Марио Врем Абрантес да Силва, 23 года, родился в Лиссабоне, студент сельскохозяйственного института, вступил в ВРД предположительно в конце 1971 года.

Жозе Аугусто де Жезус Брандао, 25 лет, родился в г. Уэйраше, фрезеровщик, отпущен до суда под залог. Согласно обвинительному акту, член ВРД с конца 1971 года, получал от своего «контролера» пропагандистские материалы ПКП и других подпольных организаций, однако не участвовал ни в одной из перечисленных выше акций.

Рамиро Родригес Моргадо, 33 года, родился в г. Азамбуже, гранильщик. Обвиняется в принадлежности к ПКП с 1969 года и к ВРД с начала 1970 года.

Мера наказания

По общему для всех обвинению в «незаконной организации для ведения подрывной деятельности» вся группа приговаривается к тюремному заключению сроком от двух до восьми лет.

Троим из них предъявлены обвинения, влекущие за собой срок тюремного заключения от восьми до двенадцати лет. Трое других обвиняемых могут быть приговорены к тюремному заключению сроком от двенадцати до двадцати четырех лет. Предусмотрено также возможное продление наибольших сроков заключения еще на шесть лет. Все обвиняемые будут лишены политических прав и приговорены к уплате издержек и штрафов. Прокуратура предусматривает в обвинительном документе увеличение запрошенной обвинением меры наказания, если будет доказано наличие отягчающих обстоятельств.

Адвокатами обвиняемых будут доктора Мануэл Жоан да Палма Карлос, Франсиско Салгадо Зенья, Лаура Лопес, Кортес Симоэнс и Лузо Соарес.

* * *

Дождь, дождевая мелодия, полоса воды, похожая на стекло, разбивается о гладь брусчатки, бурлит, в раковине водостока. В маленьком саду со статуями, якорями и редкой (даже здесь) мокрой зеленью, изысканно выложенному разноцветной галькой, прогуливаются обнявшись двое влюбленных в полной гармонии с дождем. У обоих светлые волосы того неброского нордического оттенка, какой бывает у представителей выкормленной и холеной касты, возникшей от скрещения лучших пород и обитающей в старинных особняках Лиссабона. Здесь и дождь — обильный, благоуханный, бархатный. Это дождь Габриеле д’Аннунцио и Дебюсси, произведение искусства для услады глаз и слуха…

За стенами особняка, на улице, дождь сегодня швыряет свою резкую терпкую горечь прямо в лицо, особенно тем прохожим, у кого давно прохудились ботинки, кто пропах потом и захлебнулся отчаянием, чей зонт вывернут наизнанку ветром: мужчинам, чьи изможденные лица отливают зеленью, иссохшим старушонкам, заляпанным грязью из-под колес проносящихся близко к тротуару машин!.. Мертвые улыбки рекламных плакатов, размокающих на стенах, едко издеваются над теми, у кого нет автомобиля и нет вообще ничего, кто ощущает себя потерянным, а особенно над теми, кто слабее и неприспособленней других, кто кашляет от хронического бронхита и не имеет средств для лечения, над всеми робкими и покорными, что никогда не вступят в борьбу за появившееся чудом такси, да им и не на что было бы его нанять.

Что же говорить о тех, кем набиты трущобы, эти выгребные ямы человеческого общества, о безмолвных оборванцах без кола и двора, ночующих в переходах метрополитена, о тех, чья печаль столь безысходна, что они уже неспособны ее ощущать!

Дождь из-под черных звезд, дождь, барабанящий по железу крыш меж стальных антенн все более эгоистичного, равнодушного города, одурманенного опиумом многосерийных телевизионных комиксов. Посмотрим дальше программу, ладно? Разве это не лучше, чем думать, страдать?!

* * *

Воспоминание плоти: солнечные блики ползут по комнате, вспыхивая на предметах, ни о чем не говорящих, — на замках комода, диване, ковре, торшере, телевизоре, вещах, на которые смотришь, но которых не видишь; и твое тело, еще упругое, но с расплывшейся талией, утратившее бронзовый отлив и редкую бархатистость кожи.

Теперь тебя зовут Ольга, и мне не хочется вспоминать о твоем прошлом. Я знаю: когда-то я был для тебя одним из первых мужчин в жизни, но то, что для тебя не значило ничего или значило совсем мало, для меня было священным ветром моего лета, новооткрытой землей, незыблемой и чарующей, заколдованным пространством, куда уносило воздушный шар моей любви. Моя любовь была благодарна тебе за то, что ты меня заметила, заставила почувствовать себя мужчиной и время от времени дарила иллюзию пышного языческого жертвоприношения. Тогда ты служила машинисткой (а может, уже секретарем-машинисткой), вскрывала письма (в том числе личные) своего патрона-адвоката и разъезжала в роскошном автомобиле…

Вспоминаю: вот ты говоришь мне о своем одиночестве, а я в ответ способен лишь целовать твое лицо (после быстрого и грустного подобия совокупления, в котором участвовали только мышцы, сокращавшиеся в привычном ритме, как у молотобойца, холодно, сухо, механически), а я вспоминаю слова, что говорил тебе когда-то, сентиментальные, восторженные, вырывающиеся словно стон души. В ту пору я еще путал вожделение с нежностью, да и теперь не до конца их различаю. Но я словно парализован, мне хочется уйти, хотя бы в уборную, бежать от нашей обоюдной вялости, от твоей улыбки-жалобы.

Ты исчезла с моего горизонта, когда вышла замуж за смазливого дуралея, который был «глуповат, но очень хорош собой» и умел не замечать твоих покровителей. Ты смогла терпеть его (мне это было ясно с самого начала) не больше года, его и твой с ним дом в Алжесе, шкаф с пустыми распялками, кино только по субботам — и будь довольна; долгие сьесты и ожесточенные перебранки по воскресеньям. Ты пошла на панель, сначала от скуки, потом по привычке, теперь ты на все брюзжишь, привратница заявляет, что ты дурно себя ведешь, хозяйка уже грозила тебе, да только это болтовня, не говоря больше, я все понимаю, я даже хотел бы прочувствовать с тобой вместе твое одиночество, но нет сил, я холоден и пуст, по крайней мере сегодня, у меня нет для тебя ни ласки, ни слов утешения, ни желания распутничать с тобой по старой дружбе, во рту у меня привкус желтой пены прибоя, которую заносит пылью ветер, когда он веет чуть дыша с южного полюса времени…

* * *

Из газеты, зеркала повседневной жизни города.

КРАЖА В МАГАЗИНЕ САМООБСЛУЖИВАНИЯ

Вчера ночью была совершена кража в магазине самообслуживания на улице Кинта-дос-Аркос, дом 4-а, г. Телья (Баррейро), принадлежащем Амелии Феликс Лоуро. Похищены: кассовый аппарат, чайный сервиз, большое количество бутылок оливкового масла и различных напитков, всего на сумму около пятидесяти тысяч эскудо.

Похитители проникли в магазин, разбив стекло витрины.

* * *

Я отказался от того, что называется выгодным местом — должности заведующего отделом внешних сношений и рекламы в крупной компании. Там я был бы еще несчастнее: морока страшная. Хочешь не хочешь, встречайся с влиятельными краснобаями, что так и сыплют словами, скользкими и пустыми; глаза у них пронзительные, а манеры почти у всех тошнотворные: тут и слащавая учтивость, и притворная наивность, и хватка в обделывании своих дел и, наконец, умение устраиваться в жизни.

Вот почему мне сейчас особенно тошно: я стою, безвольно опустив руки, на островке моей полуотрешенности от мира (не абсолютной, нет, но кто обладает чем-нибудь абсолютным, кто?) и с волнением думаю о тебе, ты — мой якорь спасения; кладу на твою смуглую и такую далекую грудь клеймо моей длани, царапающей эти строки, на ее тыльной стороне набухшие вены, но они не кровоточат (что самое печальное — вернее, до отчаяния смешное), хотя я давно уже решил эту длань заодно с пером возложить на жертвенник, что в конце концов и сделаю.

* * *

Конец августа. Воскресный день, грязный от духоты, пляж, грязный от человеческого дерьма и целлофана, от дынных корок и вина, пролитого в море, засаленное мазутом и жиром трусливо визжащих человеческих тел, соленых от пота и тоже грязных от протухшего дня. Лишь около восьми вечера, когда ветер растреплет гребни волн и сдует с них человеческую накипь, я вхожу в море и плыву; на обратном пути к кабине взметенный ветром песок набрасывается на меня словно рой пчел; я быстро одеваюсь и сталкиваюсь носом к носу на пляже Каркавелоса с человеком, физиономия которого отнюдь не пышет самодовольством; он уже одет и причесан. Его представляет мне Жоаким: «Вы окажете ему большую услугу, если подвезете, он живет в Москавиде, а в поездах сейчас, сами понимаете…» — «Хорошо…» — «Если позволите, я выпью чашечку кофе, пока вы приводите себя в порядок…» — «Ладно». Вот еще на мою голову! Но потом я не пожалел об этом.