Михаил Жигжитов - Повести

• Название: Повести
• Автор: Михаил Жигжитов
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1986

Повести бурятского прозаика рассказывают о жизни таежников-промысловиков. Со страниц произведений встают яркие, самобытные характеры людей отважных и мудрых.

Автор поднимает важные нравственные проблемы, показывая нелегкий путь обретения человеком своей судьбы.

---

— Случаем, мясо-то не Чолбонкино?

— Не-е, бабай, как можно есть Чолбонкино мясо. Ведь жалко Чолбонку-то.

— Она бы меня отыскала… Бродила бы тут, пока не ухлопали ее.

— А мы, Осип-бабай, другую Чолбонку вырастим.

Старый охотник окинул мальчика ласковым взглядом.

— Ты у меня заместо сына Володьки. — Самагир хотел еще что-то сказать, но закашлялся. В узких с красными прожилками глазах его сверкнули искорки радости и надежды.

ГЛАВА 4

Андрейке долго пришлось упрашивать, чтоб заставить упрямого старика лечь на его лыжи. И теперь он тянет за собой тяжелую поклажу.

На темном небе поблескивали звезды. Как-то вечером Осип-бабай говорил, что это богиня Бугады зажигает свечи, чтоб хищники не пожрали беззащитных копытных. Забавный бабай, разве могут быть на небе боги, богини и свечи. Андрейка тогда чуть не рассмеялся, но побоялся обидеть старика.

Вдруг, где-то совсем рядом, у ущелья Семи Волков, протяжно завыл волк, потом второй, третий. Андрейке стало жутко, волосы на голове стали дыбом, по телу пробежала дрожь.

— Ондрюха, ты пальни вверх? — посоветовал Самагир.

Андрейка быстро вскинул свой дробовик и нажал на курок. Из ствола вылетел огонек, раздался оглушительный гул, который покатился по горам Баян-Улы и затих в дебрях за перевалом.

Волки замолчали. Андрейка повеселел.

— Осип-бабай, волки-то меня тоже боятся!

— Э, паря, ты же грозный мужик-то, оборужен как надо!

От пещеры Покойников почти до самого ущелья Семи Волков дорога идет под гору, поэтому лыжи легко скользят по утоптанной дороге. А там пойдет подъем на гриву. Андрейка все это хорошо знает, поэтому приберегает силы.

— Бабай, тебе не больно?

— Э, паря, пошто больно-то будет, везешь как по маслу.

Андрейка облегченно вздохнул. Перебросил лямку на другое плечо, потянул дальше.

Тайга, как огромный, добродушный зверь, тихо дремлет и сквозь дрему прищуренными глазами следит за Андрейкой. Нет-нет да подмигнет и тихо шепчет ему: «Не сдавайся, парень, тяни».

Хороша тайга даже в полумраке ночи: деревья, смутно выступая, движутся одно за другим мимо Андрейки. Они сейчас походят на богатыря Ерноуля с его суровыми воинами из воинственной легенды деда Самагира. Эвон, из-за поворота навстречу идет матерый медведь; все ближе, ближе, а когда поравнялся — оказался обуглившимся пнем, торчит он из снега, качает кривыми лапами-сучьями. Вот несется куда-то вдаль черный дракон, а рядом сгорбилась баба-яга.

Все-то в этой таежной ночи загадочно, таинственно, все предметы, принимая формы страшных чудовищ, наполняют Андрейкину душу тревожным волнением и ожиданием чего-то необыкновенного, страшного.

— Сынок, запали-ка трубку — все легче будет на душе.

Андрейка долго и неумело набивает трубку терпким табаком-самосадом, зажигает несколько раз, но спички быстро гаснут на ветру. «Надо спрятаться от ветра», — подумал мальчик и прилег рядом с Осипом; наконец зажег трубку, глотнул дыму, захлебнулся, закашлялся.

— На, бабай, кури… А почему говоришь легче на душе?

Самагир долго не отвечает, жадно сосет трубку и мычит что-то, не разберешь. Потом выдавил:

— Чимиту-то спужаю… может снова рехнуться… она же долго болела. Вот и болит у меня душа, жалко ведь ее, бедняжку.

Наконец Андрейка дотянул до подъема на гриву.

— Э, паря, тебе теперь не утянуть меня… бросай и беги за народом.

Снова завыли волки. Стало холоднее. Студеная тайга отчужденно нахмурилась, стала враждебной.

— Как оставлю-то, тебя же волки съедят.

— О-бой, правду баишь, шоно-батыр просит у богини Бугады мяса.

— Вот видишь! Как же я тебя брошу?

— Если останешься — оба замерзнем.

— Нет, не замерзнем.

Андрейка всем телом навалился на лямку, сделанную из кушака, но лыжи словно прилипли к снегу — нельзя их стронуть с места. «Эх, сдвинуть бы их чуточку, а там заскользят», — думает мальчик. Напряг все силы, навалился всем телом, лыжи снова нехотя чуть тронулись, но тут поскользнулись ноги, и Андрейка головой ударился о затвердевший снег. Боль обожгла губы и подбородок, во рту почувствовал соленую влагу, сплюнул. На снегу показались темные пятна. «Кровь», — догадался мальчик. От боли и обиды на свое бессилие заплакал. «Вот какой я, а… у бабая кожа да кости… весу-то в нем… Эх, какой я слабак», — упрекает себя мальчик.

Осип услышал тихое рыдание. «Вот ведь в какое время я живу! Маленький бурятенок спасает тунгуса, а раньше-то, при царе Миколке-то, разве было такое?.. Ха, тунгусом бурятки пугали своих ребятишек, во как было. Была вечная вражда».

— О-бой, Ондре, мужик не должен хныкать. Это, брат, бабье дело.

— Я ударился… это от боли… пройдет, — заглушая рыдания, ответил мальчик.

— Ондре, подсоби мне малость… лягу на бок и буду здоровой рукой подмогать тебе, може, выйдет толк.

Андрейка помог Осипу повернуться на бок и налег на лямку. Самагир оттолкнулся рукой, лыжи тронулись и рывками, медленно пошли в гору.

Мальчик отсчитал сто шагов и в изнеможении опустился на снег. Сердце громко стучало, стало нестерпимо жарко, как в горячей бане, и едкий пот заливал глаза. Хотелось лечь на снег и долго-долго лежать. «Оба замерзнем!» — ожгла мысль. С трудом поднялся на ноги.

Лыжи снова тронулись. «Один, два, три… сто», — Андрейка снова плюхнулся на снег, который тихо шепчет ему: «Брось мучить себя, ляг на меня и усни».

В следующий раз сил хватило на пятьдесят шагов, потом на тридцать, потом на десять. Наконец Андрейка сделал два шага и упал.

Старик и мальчик лежали молча. Над ними наклонилась черная лохматая тайга и ждала, что будет дальше. Сможет ли этот маленький человек спасти большого.

Совсем рядом завыли волки. Андрейка приподнял голову и между двух толстых стволов увидел темный силуэт зверя. Глаза хищника сверкали жадными огоньками.

Словно чьи-то сильные руки подняли мальчика и поставили на ноги. Андрейка схватил ружье и стал целиться.

— Ондре, бери ниже… Ружье-то ночью всегда высит, — зашептал Осип.

Андрейка видел только ствол ружья, подвел его под волка и нажал на курок. Зверь прыгнул вверх и упал. Послышался сухой хруст сломанных веток багульника. Угрожающий вой сразу же прекратился. Наступила тишина.

— Ондре, ты будешь великим стрелком! — бодро заговорил Самагир. — Давай, закурим, тала.

Андрейка раскурил трубку и подал Осипу. На душе стало легко, весело, будто чья-то заботливая рука из волшебного кувшина влила в него силы, новые запасы бодрости и веры.

— Осип-бабай, я, кажись, пристрелил вожака. Теперь стая не решится напасть на нас, да?

— Ты, сынок, дал грозный отпор. Но черти учуяли мою кровь и немочь. Волчье-то забижает только слабых да хворых.

— Неужели нападут?

— Кто может знать, это же ведь волки.

— Отобьемся. У меня еще двадцать зарядов.

— Ондре, ты смелый парень, отобьешься… Вот бы огонька разжечь да горячего чайку хлебнуть всем волкам назло.

Андрейку тоже давно мучила жажда, и он, вынув из поняги топор, пошел искать сухое дерево. В темноте все деревья походят друг на друга, и Андрейка не знал, как найти сухое дерево. Сделав круг, нигде не нашел дров.

— Ты, Ондре, грохни топором по стволу, если ударишь по сушине — она закричит громче других.

Совсем рядом с мертвым волком Андрейка нашел сухое дерево. Потюкает, потюкает и садится на теплую тушу волка. Наконец, дерево щелкнуло, Андрейка еще раз-два тюкнул и отскочил в сторону. Сушина с грохотом свалилась на тугой снег. Мальчик отрубил вершину и собрал сухие сучья, которые разлетелись при падении дерева.

Над веселым костром повис чайник со снегом. Снег моментально растаял, Андрейка снова набил посуду. По тяжести определил, что воды теперь хватит.

— Немножко подкрепимся и снова в путь, — веселил себя и бабая мальчик.

Старый эвенк кивнул, соглашаясь с ним. Он спокойно улыбался, докуривая трубку. Вода в чайнике закипела.

Андрейка снял чайник с огня, поставил его рядом с костром и осторожно высыпал последнюю заварку чая. Самагир, обжигаясь, жадно глотал густой чай. Андрейка разделил мясо и кусочек хлеба.

— Ты, сынок, ешь… тебе нужна сила. Мне-то все равно лежать.

— Не-е, Осип-бабай, нам обоим нужно подкрепиться.

После чая стало веселее, не хотелось покидать этот уютный уголок под развесистым кедром с весело потрескивающим костром.

Самагир сидел разбитый и больной. Он смотрел в огонь и думал, как Андрейка одолеет эту гору. Осип знал всю тайгу, как волчонок знает соски матери. А у этой дороги на гриву знал каждую ямку, каждый бугорочек. Он вдохнул пригоршню дымного воздуха, лившегося от костра, в груди больно кольнуло, пошевелил руками, потом ногами. Все тело кричало от острой боли, просило полного покоя. «Нет, не смогу помочь парню. Скажу, штоб топал домой. Не застанут меня живым, значит, здесь кончится моя тропа, уйдет Оська Самагир к предкам на Нижнюю землю». Он взглянул на мальчика, следившего за ним из-за костра.