Виктор Савин - Юванко из Большого стойбища

• Название: Юванко из Большого стойбища
• Автор: Виктор Савин
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1975

Повести и рассказы открывают перед читателем удивительный мир уральской природы, знакомят с людьми этого края.

---

— Чива надо? — сердито спросил ихний-то старший.

— Сдайте оружие, — сказал отец, — и отправляйтесь отсюда подобру-поздорову.

— Нет, аружие не сдадим.

— А я приказываю, именем революции!

— Какой революций? Наш хозяин акционер заграница живет.

— Ну вот и поезжайте к своему хозяину. А оружие сдайте… Чудаки вы, право! В котелке-то у вас, видно, плохо варит. Продались буржуям и думаете — ладно, неохота горбом, честно добывать хлеб. На конях-то гарцевать да народ пороть нагайками куда легче… С вами разговаривают по-хорошему, а вы этого понять не хотите.

Толпа у крыльца стоит, слушает, на ступеньки напирает. Видит, стражники еще ломаются. И загудела, заволновалась. Люди настолько разгорячились, что пар от них идет.

— Самосудом их! Чего еще с ними церемониться?

— Братцы, за шкирку их! Еще шеперятся, сопротивляются, продажные души!

— Правильно! Бей их, гадюк!

Кто-то поджег в толпе бумагу и бросил на крыльцо. Начальники стражников сразу будто обмякли. Вспомнили, должно быть, как в прошлое лето их казарму палили. А дело-то к ночи. Кто может ручаться, что снова казарма не превратится в костер?

— Ладна, — сказал старший горец, — винтовки сдадим.

— Вот, давно бы так! — сказал отец.

Вскоре на крыльце лежала куча карабинов. Тут же ящики с патронами в обоймах.

— Теперь сдавайте кинжалы, — приказал отец.

Ингуши побледнели, переглянулись.

— Слушай, начальник! — обратился старший к отцу. — Кинжал не можем сдавать. Горцу без кинжала нельзя. Аставь, пажалуйста. Абычай, закон не разрешает без кинжала.

— Казак без шашки хуже старой Палашки! — заметил кто-то из лесных товарищей.

— А, вон что? — молвил отец.

Он тут же вынул из ножен кинжал у старшего ингуша, оглядел блестящий, как зеркало, клинок с двумя лезвиями, а затем сунул конец кинжала в щель на бревне стены и обломил.

— На, возьми, — сказал он, подавая хозяину рукоятку кинжала с обрубком клинка. — Вот так надо обломать у всех. Понял?

Гудели ингуши, как растревоженные галки. Но что поделаешь? Сила силу ломит.

Ребятишки собирали потом осколки кинжалов на заснеженном крыльце казармы, бегали по прииску и всем их показывали:

— Вот какие зубы у стражников. Обломала их новая власть.

Отца-то моего на Благодатном прииске поставили на́большим. Совет объявили рабочих да солдатских депутатов. Прямо на улице выбирали. Смотрителя Пименова хотели на тачке вывезти в разрез, но отец да драгер Алексей Прохорович Ведерников (его тоже в Совет послали) отговорили народ. Дескать, Пименов-то не очень вредный был. Пусть остается, работает под нашим началом. Он всего один инженер на весь Благодатный прииск.

Совет-то все делал против шерстки акционерам. Постановил работать на драге ли, на шахте ли — везде только по восемь часов. А мальчишек так совсем запретили на работу брать. Пускай, дескать, учатся. Для всех малолеток к осени школу откроем. И верно, открыли потом.

Профсоюз тоже появился. Этот за порядком на производстве следил, чтобы все было честь по чести: чтобы работа длилась сколько положено, чтобы деньги из конторы выдавались вовремя, чтобы вачеги были тем, кто лопатой орудует, кочергой или топором. Теперь правда повернулась лицом к рабочему человеку, все стало на его стороне. Акционерное общество заставили повысить заработок всем рабочим.

Высокий забор вокруг казарм военнопленных убрали. Немцы и австрийцы свой комитет выбрали. Стали вольными, как все. В комитете в этом немец Август Касаутский был да австриец Кукушка из лесной братии. Настоящей-то фамилии его не запомнил: больно долгая, выговорить ее, так язык сломаешь.

Я тоже нашел себе дело. Записался в рабочую дружину. Вместе с Епишкой Туесковым записались. Золото в конторе охраняли, порядки соблюдали на прииске. На рукавах-то у нас красные ленты нашиты были.

Акционеры по-старому золото забирали себе. Временное правительство не велело их трогать. Вообще правительство в центре было ненашенское. Буржуи в нем сидели. И войну с германцем не хотело бросать. До победного конца собиралось драться. А разве солдатам и рабочим от этого не тошно? Зачем народу война? Ну ее к лешему! Чем дольше война, тем больше жертв, тем голоднее. Хлеба и того не стало. Очень у нас на прииске недовольны были Временным правительством. Собирались, митинговали. А что слова, хоть сколько кричи, шуми, когда у власти в центре буржуи.

Да ладно, недолго это продолжалось. Спасибо, на выручку пришел Ленин, большевики. Осенью, по первому снежку, сшибли Временное правительство и объявили власть народа на местах. Землю и что на ней есть — драги там, бутары, шахты, заводы — все отдали народу.

Смотрителя Пименова и всех прихлебателей акционеров как ветром сдуло с Благодатного.

Прииск Благодатный

В первые годы Советской власти я даже писать не умел. Приехала учительница ребятишек учить. Отвели под школу казарму, где ингуши жили. Днем учительница с малышами занимается, а вечером бородачей учит. И мы с Епишкой Туесковым тут же. «А да Бы. Мы не рабы». На голодный желудок учились.

Золото добываем. Эко богатство! И правительству своему отсылаем, Ленину, большевикам, и себе оставляем. Но ведь желтый металл есть не станешь. Пошлем своих представителей с золотом в хлебные края. Деньги-то бумажные в ту пору ни во что ставились. Там, в хлебных краях, амбары с пшеницей стоят возле деревень целыми улицами. Углы у амбаров отгнили, а из этих углов зерно повысыпалось. Ходят тут свиньи, гуси, куры. Больше втопчут, чем съедят. А наше золото богатые мужики и не берут. Дескать, на что оно нам. Советскую власть хотели, вот и просите хлеба у своей власти.

Правда, привозили наши посланцы хлеб. Купят у бедноты, пригонят на прииск несколько подвод. Так это разве хлеб на большую ораву золотоискателей? Не хлеб, а слезы. Пленные с прииска уехали по домам. Многие пришлые рабочие тоже стали разъезжаться. Прослышали, что под Омском да Петропавловском в деревнях привольные места, и айда туда. Кулаки еще там не тронуты. Табуны коней у них по тыще голов пасутся в степях. Коров дойных у каждого по многу десятков. А овец — так там им и счету нет. От золота наши люди и пошли батрачить на богатеев. Голод не тетка. Тут уж не до жиру, быть бы живу.

Вскорости наш Благодатный почти опустел. Остались на нем старожилы да зимогоры — бобыли, голытьба, значит. Наш русский человек живучий, выносливый. Он из нужды да из горя всегда выход найдет. А потом, глядишь, счастливее его словно и на свете никого нет. Шахту-то пришлось забросить, затопить, не под силу она стала нам. А вот драгу, бутару держали. Мыли золото. Давали, сколько можно, молодой Советской республике.

Ну, а жили как? Ничего жили. Евмен с плотники как-то приходит к отцу в Совет и говорит:

— Павел Селиверстович, надо бы артель сколотить.

— Какую? Старательскую?

— Да нет. Вот у вашего Иванка ружье, у Епишки Туескова берданка. Еще кое у кого найдутся самопалы. Гарнизовать их всех да и в лес послать за мясом, Я с ними пойду. Шибко-то бегать у меня ноги плохо дюжат, так учить стану ребят, как лучше к птице и зверю подступиться. Теперь-то плотнику караулить не надо. Весь народ станет караулить. Теперь все свое, общее, народное. Так кто тронет?

Ушли мы опять в лесную избушку, где солдаты зимовали, а теперь, любо-мило посмотреть, большой двухэтажный санаторий стоит. Евмен-то в избушке больше сидел, а мы с Епишкой, да еще с нами было пятеро маломальских мужиков, ходили на промысел. Тут уж я, можно сказать, сделался заправским охотником. Нужда, говорят, научит калачики есть. Не стал больно-то к сердцу принимать да миндальничать с птицей ли, со зверем ли. Дело это, как и всякое, требует умения, сноровки и, понятно, души. Без души, без разума нельзя браться ни за одно дело. Душа-то всегда тебе подскажет, как поступить правильнее, с пользой для народа. Ну, ходили по лесу, промышляли. Всю добычу клали в общую кучу и относили на Благодатный. А там ее делили по спискам. Хорошо добывали. Лоси-то, когда избушка пустовала, опять прижились возле Глухариной елани. А флажки, сделанные охотником Кудеяровым, нам пригодились.

Только недолго нам с Епишкой довелось охотиться. Советская власть не всем по душе пришлась. В наших краях Колчак объявился. Начал этот Колчак Советскую власть своей заменять, старорежимной. Собрал кулачье, офицерье, сынков помещиков да капиталистов и давай стрелять да вешать большевиков, рабочих, крестьян, кто за новый мир стоял. Думал царем стать. А мы царского-то житья нахлебались досыта, из большой чашки. Ну и пошли кто мог этого Колчака шерстить. Нам с Епишкой годов-то еще не очень много было, но с винтовкой справляться могли. Собралось нас с прииска всех-то десятка два. Слились с другими, такими же, как мы. Создали отряд Красных орлов. Жили больше в лесах, поближе к железной дороге. Поезда воинские под откосы спускали, склады жгли, где хранилось английское обмундирование да японское оружие. Ну, и на гарнизоны беляков налетали. А как Красная Армия погнала колчаковцев с Урала, мы к ней навстречу пошли. Те бьют адмирала с головы, а мы — с хвоста. В хвост и в гриву, выходит.