Валентин Берестов - Государыня пустыня

• Название: Государыня пустыня
• Автор: Валентин Берестов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1968

О работе молодых советских ученых, археологов и географов, о приключениях в пустыне, о научных открытиях, о романтике освоения после тысячелетнего перерыва плодородных земель Древнего орошения Хорезма, об особенностях человеческих взаимоотношений в «замкнутых коллективах» пишет Валентин Берестов.

Книгу составят новые лирические и юмористические рассказы, посвященные самым ярким впечатлениям многолетней работы автора в пустынях и оазисах Средней Азии, острым или забавным эпизодам из экспедиционной жизни, а также повести «Приключений не будет», «Меч в золотых ножнах» и «Каменные зерна», уже издававшиеся «Молодой гвардией». Г. Аргиропуло любезно предоставил издательству свои снимки из фотоархива Хорезмской экспедиции.

---

Но не тут-то было!

2

В воскресенье все мы проснулись поздно. Наша повариха, татарка тетя Рая, несколько раз подогревала завтрак.

У старухи был нелегкий характер, но она совершенно преображалась, когда ее хвалили. Никаких замечаний она не выносила. Поэтому, что бы и как бы она ни приготовила, мы только и делали, что рассыпались в благодарностях. Тетя Рая была счастлива, и жизнь в лагере текла спокойно. Но иногда, примерно раз в три дня, наши комплименты начинали казаться поварихе пресными и неискренними. Она смотрела на нас печальными глазами, горестно произносила: «Тетя Рая плохо!» — и застывала, потупив голову.

— Что вы, тетя Рая! — вскакивали мы. — Да кто посмел возвести на вас подобную клевету?! Вы только скажите, и мы ему всыплем! Разве можно обижать такую замечательную повариху?

— Люди говорят, — произносила тетя Рая, не поднимая глаз. — Я знаю.

С какой страстью клеймили мы неведомых клеветников! Какие восторги выражали перед кулинарным гением тети Раи! Повариха расцветала: этого она и добивалась.

В то воскресное утро тетя Рая была какой-то величественной и праздничной. Волнение переполняло се. Она разговаривала с нами о возвышенных предметах, цитировала коран, сообщала, что дервиш Али был великим пайхамбаром (пророком). Потом она спохватилась, что среди нас, москвичей, нет ни одного мусульманина, пожалела нас за это, но и утешила: ведь Иисус Христос согласно корану тоже был пайхамбаром — пророком Исой. Мы вежливо поддерживали этот серьезный разговор, восхищались эрудицией поварихи, и в благодарность тетя Рая выдала тайну, рассказала о великом и торжественном событии, очевидцем которого она была.

Сегодня на рассвете наши раскопки посетил сам мулла в сопровождении трех седобородых старцев. Он с удовлетворением оглядел квадратные площадки на месте раскопанных курганов и сказал: «Хорошие были хозяева, не бросали зерно куда попало». Он поднял пригоршню земли из отвала, передал старикам и заметил: «Хорошее было зерно». И, окинув взглядом серые волны курганов, произнес: «Хороший был урожай».

Затем процессия направилась к каменному склепу, на который Лоховиц возлагал такие надежды. Мулла осмотрел его и, ни слова не говоря, расстелил на земле молитвенный коврик. Помолившись, он обратился к старцам и потрясенной тете Рае с такими словами:

— Среди них был праведник. Он похоронен здесь.

Услышав об этом, Лоховиц даже присвистнул от восторга:

— Ну, молодец! Ну, силен!

Вот и родился новый миф. Возникла святыня, о существовании которой до сегодняшнего утра никто, включая муллу, не подозревал. Глядишь, после нашего отъезда появится над склепом белый шест и процветет пестрыми лоскутками, которыми его увешают паломники, чтобы святой не забыл про их мольбы.

Собственно говоря, миф только зародился. Святому нужно будет придумать имя, биографию, объяснить, как жил он среди корыстных обитателей Чаш-тепе, как умер. Но, по всей вероятности, за этим дело не станет.

Вот к чему пока привело наше появление на плато!

Взрывая, возмутишь ключи…

3

До конца работ осталась неделя. Находок по-прежнему не было.

Когда Аня Леонова раскопала первый пустой курган, можно было бы предположить, что это кенотаф, надгробный памятник, воздвигнутый в честь воина, погибшего на чужой стороне, символическая могила. Но один за другим все раскопанные нами курганы оказывались такими кенотафами. Это могло означать лишь одно: грабители унесли все, что можно унести. Даже если б мы не знали сказки, эта земля все равно казалась бы нам заколдованной.

Вот, например, какие чудеса она творила с нами.

Однажды ко мне подошел начальник отряда:

— Мог бы ты оторваться на полчасика от своих угольков? Фадеев нашел беломраморную ступенчатую пирамиду. Пойдем посмотрим.

Сначала я заподозрил в его словах какой-то розыгрыш, а потом поверил, и мы зашагали по степи туда, где едва виднелось несколько фигурок. За валиками выброшенной земли действительно что-то белело. Мы подошли поближе. Лев Алексеевич Фадеев старательно мел кисточкой белые как сахар ступени из пористого, выветренного камня. Заметив нас, он встал и оглядел дело своих рук.

— Двери пока нет, — сказал он смущенно, — и никаких следов кладки не видно. Очень странное сооружение. Все оно как будто состоит из большого монолита.

— А где же его граница? — улыбнулся Рапопорт.

— Границы тоже нет, — вздохнул Фадеев. — Мрамор уходит прямо в землю.

— Вернее, выходит из нее, — уточнил начальник отряда.

— Что записать в дневнике? — спросил Фадеев.

— Не знаю, — ответил Рапопорт. — Может быть, так: «дивны божии дела»?

— Блок. «Вольные мысли»! — обрадовался Лев Алексеевич.

Ступенчатая пирамида из чистого белого мрамора. Игра природы. Заколдованная земля!

4

В спорах рождается истина. Рождается и своим младенческим криком заглушает другие голоса. И все-таки горячка дискуссий не совсем уютная обстановка для рождения истины. В спорах она скорее утверждается. А рождается истина в тишине.

Во всяком случае, мы не собирались ввязываться в спор между учителем и муллой. Мы только раскапывали курганы. И ждали, что вот-вот под чьим-то ножом или лопатой истина так или иначе даст о себе знать.

Но ожившая легенда словно создавала какое-то электрическое поле, которое воздействовало на нас и на раскопках и в палатках. Тон и содержание наших бесед изменились. В них стало проявляться некое философическое воодушевление.

Шофер Александр Иванович, обычно человек спокойный и добродушный, вдруг начал с пророческим жаром говорить о воспитании детей, требуя крутых мер, вплоть до телесных наказаний. Его собеседником был улыбчивый бульдозерист Гена.

— Ишь выдумали: мягкость, уважение, — проповедовал Александр Иванович. — Это все равно, что сказать волку: «Волк, а волк, не трожь ягненочка». Так ты его и уговорил своей вежливостью! Избаловали молодежь! Драть их надо. Как нас драли!

— Ну, а своего сына вы дерете? — поинтересовался Гена.

— А зачем? Он парень хороший. Я говорю, в принципе. Строгость нужна! — не унимался Александр Иванович.

Тетя Рая вспоминала детство и строки из корана, заученные в мусульманской школе.

— Я только один день в обыкновенной школе училась, — рассказывала она. — Прихожу домой, отец и спрашивает: «Ну, дочка, что делала в новой школе?» Так, мол, и так, объясняю. Учительница стихи читала, сказку говорила, петь учила, цветы рисовать.

«А говорила она про аллаха и Мухаммеда?» — «Нет, не говорила».

Он и запретил мне в ту школу ходить. А то бы у меня другая жизнь была. Подружки-то мои, одна — врач, другая за полковником замужем, а я кто? «Тетя Рая старый, неграмотный! Тетя Рая плохой!» Так говорят. Я сама слышала.

Слова эти оказали на нас свое обычное действие. Насладившись им, тетя Рая зарумянилась и гордо произнесла:

— Зато коран помню, всех пайхамбаров знаю.

Жаннберген тоже обдумывал свою жизнь:

— Я, Валентин, не просто лентяй. Я еще и трус. Вот у меня в колхозе друг был. Отважный человек! Подсчитал и решил: колхозу выгодно свиней разводить. Сам свиноферму открыл, сам со свиньями возился. Свинья у нас, ты знаешь, проклятое животное. А он ее кормит, чистит, моет, ничего не боится. Родители его прогнали, невеста за другого пошла. А что получилось? Он теперь маяк. Радио! Газеты! Премии! Родители гордятся. Невеста другая нашлась, еще красивее. Меня на ферму звал. А я трус. Колбасу ем потихоньку, боюсь, старики увидят. Вот какой я человек.

Перед сном, лежа в спальных мешках, мы с Рапопортом читали при свете «летучей мыши». Или разговаривали друг с другом и со Львом Алексеевичем о литературе. Но теперь эти мирные беседы кончились. Лев Алексеевич, не раздеваясь, не зажигая лампы, валился на кровать, смотрел на меня, литератора, с укором и восклицал:

— Почему у нас нет властителей дум? Почему нет Пушкина, Толстого, Достоевского? Почему?

— Лева, может, у них сейчас другие фамилии? — робко вставляли мы.

— Я спрашиваю — почему?

— А в самом деле — почему? — размышляли мы. — Давай подумаем вместе. Значит, так. Хороших писателей в наши дни, пожалуй, больше, чем в прошлом веке, а вот великих…

— Я не думаю, — уточнял Лев Алексеевич. — Я обличаю!

Однажды он особенно настойчиво потребовал от меня, чтобы писатели стали властителями дум. И я сдался:

— Хорошо, Лев. Согласен! С сегодняшнего дня попытаюсь стать властителем дум. Правда, мне как-то неловко: я — и вдруг властитель дум! Ну, ничего. Зато ты будешь доволен. Есть, мол, у меня один приятель, так он, между прочим, властитель дум!

Лев Алексеевич взглянул на меня, представил себе эту ситуацию и расхохотался.

— Кстати, Юра, — обратился я к Рапопорту, — у меня угольки не только во рву, но и в центре кургана. Завтра я их расчищу.