Валентин Берестов - Государыня пустыня

• Название: Государыня пустыня
• Автор: Валентин Берестов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1968

О работе молодых советских ученых, археологов и географов, о приключениях в пустыне, о научных открытиях, о романтике освоения после тысячелетнего перерыва плодородных земель Древнего орошения Хорезма, об особенностях человеческих взаимоотношений в «замкнутых коллективах» пишет Валентин Берестов.

Книгу составят новые лирические и юмористические рассказы, посвященные самым ярким впечатлениям многолетней работы автора в пустынях и оазисах Средней Азии, острым или забавным эпизодам из экспедиционной жизни, а также повести «Приключений не будет», «Меч в золотых ножнах» и «Каменные зерна», уже издававшиеся «Молодой гвардией». Г. Аргиропуло любезно предоставил издательству свои снимки из фотоархива Хорезмской экспедиции.

---

Мы долго были под впечатлением этой красивой сказки, народной гипотезы о происхождении, таинственных памятников Чаш-тепе.

Самым поразительным было то, что из всех возможных гипотез наши раскопки наилучшим образом подтверждали именно эту.

Достаточно было подержать в руке землю, которую мы копали: серая пыль напоминала мякину, а белая каменная крошка, разумеется, была не чем иным, как заколдованным, окаменевшим зерном.

Цепочки маленьких курганов больше всего походили на кучи зерна, аккуратно выложенные по краю поля. А если бы гигантские бунты хлопка, что возвышаются над оградой хлопкобазы, над домами и деревьями нынешнего аула, вдруг взяли и окаменели, то, ей-богу, их почти нельзя было бы отличить от наших высоких курганов. Получали свое объяснение и прямоугольные площадки, окруженные рвами, — ну, конечно же, они сделаны специально для хранения зерна. Может, они-то и воодушевили заведующего складом, когда тот с такой уверенностью предсказал результаты раскопок.

5

Угадывался в этой сказке и некий отголосок древних домусульманских мифов. За образом святого Али не так уж трудно было различить великого Сиявуша, легендарного основателя династии хорезмийских царей — сиявушидов, торжественного и задумчивого бога-всадника, отчеканенного на монетах древнего Хорезма.

Есть в низовьях Аму-Дарьи теснина, где, как рассказывает другая легенда, Али на своем Дульдуле одним прыжком перескочил через бурную, могучую реку. Тут образ богатыря Сиявуша проступает еще ясней. Это был подвиг в его стиле.

Погнал Сиявуш вороного коня,
Казалось, был создан тот конь из огня,
Завеса огней кругом поднялась —
Конь и шлем Сиявуша скрылись из глаз.

Сергей Павлович Толстов поставил эти строки из «Шах-Наме» (в своем собственном переводе) эпиграфом к исследованию «Хорезмийский всадник».

Сиявуш — юноша неземной красоты, воспитанник Рустема, рыцаря чести и справедливости, непобедимый полководец, любимец народа, искусный строитель, воздвигавший сказочно прекрасные города-крепости, — таким встает он со страниц «Шах-Наме».

Странная вещь: как только в книге, на сцене, на экране появится перед вами юный герой, талантливый, прекрасный, чистый, обаятельный, вас сразу же охватывает тревога: не убьют ли его, не случится ли с ним какой-нибудь непоправимой беды.

Увы, опасения эти почти всегда оправдываются. Герой гибнет, а его горестная и светлая память продолжает жить. Для людей он навеки остается молодым. Его порыв в будущее, его воля к добру, его жажда справедливости дают новые всходы мужества и надежды.

Это очень древний сюжет, который у многих народов в самые разные эпохи, должно быть, слишком соответствовал реальным жизненным трагедиям. Но, погибнув, герой становился бессмертным.

Блажен, кто пал, как юноша Ахилл,
Прекрасный, мощный, смелый, величавей,
В средине поприща побед и славы,
Исполненный несокрушенных сил!
Блажен! Лицо его, всегда младое,
Сиянием бессмертия горя,
Блестит, как солнце вечно золотое,
Как первая эдемская заря.

Эти поразительные строки принадлежат другу Пушкина Вильгельму Кюхельбекеру, тому самому нескладному Кюхле. Они написаны в ссылке полуослепшим, измученным житейскими дрязгами человеком, когда он пожалел, что не погиб в молодости на Сенатской площади с верой в победу, на волне самого высокого порыва.

Но вернемся к Сиявушу.

6

Его красоте и благородству всю жизнь противостояли чьи-то низкие помыслы, коварство, предательство, клевета.

Таинственное рождение в чаще леса. Смерть матери. Обучение у Рустема. Возвращение на родину, к отцу. Преступная страсть мачехи, встретившая презрение чистого юноши. А в отместку — подлая клевета. Вот тогда-то Сиявуш в золотом шлеме погнал черного коня в бушующее пламя и вышел из огня цел и невредим, доказав этим свою невиновность.

Новая клевета мачехи. Преследования отца. Побег в чужую страну. Женитьба на царской дочери. И опять клевета, ненависть тестя и, наконец, предательское убийство.

А потом — возмездие. Сын Сиявуша в роли мстителя. Ужас убийцы, для которого нигде в мире нет спасения.

Именем Сиявуша в Средней Азии назвали растения и созвездия, в память его сочиняли траурные гимны и приносили жертвы. Каждый год в начале весны люди вновь и вновь оплакивали его. Не так давно в Таджикистане открыли роспись: под красным ребристым куполом на пышном катафалке распростерто тело юноши с нежным овальным лицом, распущенными золотыми прядями, в причудливом шлеме; женщины в знак скорби рвут на себе волосы; мужчины в исступлении бьют себя палками но головам или надрезают мочки ушей, так чтобы из них хлынула кровь, рядом — торжественная четверорукая великанша и другая богиня в нимбе, раздувающая веером пламя.

Этот обряд удивительно напоминает оплакивание Озириса, Адониса, Аттиса, богов, умирающих и воскресающих, подобно тому как каждый год умирает и воскресает зелень растений на полях, в лугах, в степи.

С. П. Толстов разгадал в образе Сиявуша среднеазиатского бога умирающей и воскресающей растительности.

Все это я вспомнил, думая о герое только что услышанной легенды, о нищем страннике на говорящем коне, об отголосках былых мифов и сказаний.

И если за святым Али действительно скрывается Сиявуш, то не сама ли природа в образе замаскированного бога растительности, щедрости, плодородия покарала хищных богачей и обманщиков?

В легенде чувствовались обаяние поэзии, чистота сказки и темные, мутные глубины мифа, такого древнего, такого далекого.

Трудно было даже предположить, что через несколько дней мы сами окажемся не только свидетелями, но и невольными виновниками пробуждения старого и, что еще более поразительно, возникновения нового, совсем свеженького мифа.

Глава шестая

1

Мы уже привыкли работать под внимательными взглядами деликатных, молчаливых паломников.

Я раскопал один курган внутри ограды и взялся за второй. Особенно тщательно я разбирал землю внутри рва. Ведь туда попадали вместе с землей, выброшенной грабителями, кости животных, невыразительные обломки лепных кухонных горшков, а самое главное — угольки.

Если уж у нас совсем не будет никаких находок, то в специальной лаборатории по этим уголькам новейшими методами установят дату некрополя.

Жаниберген и Мадамин-ака отбрасывали землю. Рядом с курганом валялся мотоцикл и пасся конь. Двое посетителей сидели на корточках и не дыша наблюдали за моей работой. Вот еще пригоршня угольков. Дна банки уже не видать.

Из-за серого вала я услышал гудение мотора легковой машины, и вдруг все головы повернулись к воротам. Прихрамывая, опираясь на палочку, в ворота входил новый гость. Вид у него был парадный: строгий черный костюм, галстук, на груди Золотая Звезда Героя Советского Союза.

— Преподаватель истории, — представился гость.

Его красивое смуглое лицо очень располагало к себе. Я охотно рассказал все, что знал, о моей ограде и некрополе.

— Вы, конечно, знаете легенду? — спросил историк.

— Да, — ответил я, — совсем недавно услышал.

— Я знаю ее с детства, — сказал историк, — как и все жители этих мест. Еще с тех времен, когда наши земли были далеко отсюда, а внизу была пустыня. Вам не кажется, что раскопки подтверждают легенду?

— Забавно, но это так! — усмехнулся я.

— Забавного мало, — произнес учитель. — У нас очень активный мулла. И довольно умный. Вы не представляете, какие споры идут вокруг ваших раскопок — настоящая идеологическая борьба! Извините меня, но вы оживили религиозные предрассудки.

— Мы не виноваты, — вздохнул я.

— Вот что, — закончил учитель. — Ваша задача — как можно скорее что-нибудь найти. Докажите, что здесь не кучи каменного зерна, а древние могилы. Пусть люди узнают, какой народ тут жил. Тогда я привезу к вам школьников. На экскурсию. Для нас большое событие, что вы работаете здесь.

— Найдем — сразу дадим вам знать.

— Не беспокойтесь, — улыбнулся гость. — Я и так узнаю. Желаю успеха.

Учитель попрощался я, прихрамывая, но стараясь держаться прямо, направился к выходу.

Вечером обсуждалась сложившаяся ситуация.

— Ну, а каменный склеп в моем кургане? — заявил Лоховиц. — Можно сказать посетителям: вы думали, здесь каменное зерно, а под насыпью вон что скрывается. Этого, по-моему, достаточно, чтобы объяснить людям, как было на самом деле. Даже если мы больше ничего не найдем.

Но не тут-то было!

2

В воскресенье все мы проснулись поздно. Наша повариха, татарка тетя Рая, несколько раз подогревала завтрак.

У старухи был нелегкий характер, но она совершенно преображалась, когда ее хвалили. Никаких замечаний она не выносила. Поэтому, что бы и как бы она ни приготовила, мы только и делали, что рассыпались в благодарностях. Тетя Рая была счастлива, и жизнь в лагере текла спокойно. Но иногда, примерно раз в три дня, наши комплименты начинали казаться поварихе пресными и неискренними. Она смотрела на нас печальными глазами, горестно произносила: «Тетя Рая плохо!» — и застывала, потупив голову.