Вера Хоружая - Письма на волю

• Название: Письма на волю
• Автор: Вера Хоружая
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1962

В 1930 году в издательстве «Молодая гвардия» вышла книга «Письма на волю».

Из соображений конспирации вместо имени и фамилии автора на обложке стояло: «Польская комсомолка».

Автором этих писем была Вера Хоружая, секретарь Центрального Комитета комсомола Западной Белоруссии, несколько лет томившаяся в польских тюрьмах.

Книга вызвала огромный интерес у читателей и быстро разошлась. Поэтому в 1931 году издательство выпустило второе издание.

Еще раз книга Веры Хоружей была издана в «Молодой гвардии» в 1957 году.

Теперь имя героической дочери белорусского народа стало известно многим читателям. В 1959 году в «Правде» были опубликованы ее записки, относящиеся к 1942 году, к тому времени, когда Хоружая, оставив двух малолетних детей, пошла защищать от врага свою любимую Родину. После этого интерес к жизни В. Хоружей возрос еще больше.

В настоящем издании собраны письма, статьи В. Хоружей и воспоминания о ней. В основу книги положен сборник «Славная дочь белорусского народа», подготовленный Институтом истории партии при Центральном Комитете Коммунистической партии Белоруссии и выпущенный государственным издательством БССР (составители H. С. Орехво и И. П. Ховратович).

В книге раскрыты имена и фамилии большинства лиц, которым адресовала свои письма из тюрем В. З. Хоружая. Расшифрованы также фамилии многих партийных и комсомольских работников Польши и Западной Белоруссии, которые в ряде писем, по конспиративным соображениям, помечались лишь начальными буквами.

Некоторые имена расшифровать не представилось возможным.

В отличие от указанного белорусского издания в данной книге помещен биографический очерк Б. Котельникова о жизни В. Хоружей.

Издательство «Молодая гвардия» выражает благодарность брату В. Хоружей Василию Захаровичу Хоружему, принявшему участие в подготовке издания для «Молодой гвардии».

---

В чем дело? Здесь же все закаленные комсомольцы, и мысли, которые высказывает нам Вера, не так уж новы для нас. Но мы никогда еще так не чувствовали своей сплоченности с комсомольской семьей, никогда еще так о себе не говорили. Нас в городе называли «они», «левые», «красные», и мы о себе тоже говорили скромно: «мы». А рабочие, молодежь, к которым мы обращались, понимали уже, что так о себе говорят только коммунисты, комсомольцы в отличие от других партий или организаций.

И вот пришла Вера и громко сказала, кто мы такие. Трудно представить, какой прилив сил вызвало это у нас. Мы в этот момент, можно сказать, почувствовали уже себя победителями. А для участника подпольной организации уверенность в том, что правда на твоей стороне и ты победишь, — очень важное чувство. Разве кто-нибудь был бы способен на большие жертвы, если бы не имел такой уверенности?

После заседания сам собой завязался искренний разговор. Каждому из нас хотелось поговорить с Верой. Она охотно разговаривает, подробно расспрашивает, терпеливо выслушивает, затем разъясняет и вдруг как рассмеется — просто колокольчиком заливается. Смех искренний, приятный, и все смеются вместе с ней. Комсомольцы от радости не знают, что делать: «Вот это боец, это революционерка!» Простая, боевая, Вера держится свободно, естественно и уверенно, вроде ее окружает не маленькая горсточка подпольщиков и как будто наша победа — давно решенное дело.

От всего этого у меня тоже сильнее бьется сердце. Вместе с тем не дают покоя и тревожные мысли, заботы: что скажут хозяева, к которым я поведу ее ночевать? Она же, видимо, не привыкла к нелегальным условиям — вдруг выболтает что-нибудь, наделает нам беды…

Квартиру Вере, где ей предстояло ночевать, мы отыскали хорошую, надежную. Это были наши люди, дочь в Советском Союзе, вся семья сочувствовала нам. Но бывает же разное — сосед какой может заглянуть, да мало ли что. Чтобы быть подпольщиком в чужом городе, нужно особое искусство. И меня тревожит мысль — как удастся Вере с ее характером и привычками освоить это искусство.

Назавтра утром, идя на работу, первым долгом бегу узнать: как там дела у Веры? Если мне придется искать ей другую квартиру, то дела очень плохи. С тревогой и боязнью вхожу в квартиру. И как меня удивило, когда на мой вопрос: «Как вела себя квартирантка?», хозяйка ответила:

— Вот это настоящий товарищ! Что за милая девушка! Сколько жизни, сколько радости в ней! Как интересно с ней обо всем поговорить!

Оказывается, Веру уже здесь накормили и показали дорогу: она, как только стало светать, куда-то ушла. Все это было большой неожиданностью для меня. А женщина ее хвалит дальше:

— Какая славная! И нельзя сказать, чтобы очень красивая, но какая-то милая, привлекательная.(И действительно, у Веры были обычные серые, глубоко сидящие глаза, немного конопатый нос, волосы светлые, почти пепельные, сама среднего роста, цвет лица тоже не яркий.) Ты же смотри, веди ее опять к нам, только к нам!

Такие же или подобные им слова я слышала еще много раз от разных людей, и не только в Гродно. К ней люди так быстро привыкали, что им жалко было с ней расставаться. И, вопреки всем моим опасениям, никогда не было особых забот с квартирой для Веры: везде ее принимали как желанного гостя.

Вера быстро приспосабливалась к новым условиям, к новой обстановке, очень быстро усвоила польский и еврейский языки. Расскажу один случай.

Шли мы как-то с ней по одной из людных улиц. Варшавы. Заглянули в лавочку что-либо купить. Я думала, что покупать буду я, а она помолчит. Но не тут-то было! Вера раньше меня спросила чисто по-польски:

— Czy mogls, pani poprosić o pólkilo chleba?[90]

Я очень удивилась: откуда такой тон, выговор, когда она всему этому научилась? Нас, «кресовцев», всегда узнавали по акценту. А разве по разговору ее можно было узнать, что она не варшавянка?

Продавщица, подавая ей хлеб, сказала в таком же тоне:

— Еще что прикажете?

Вера ответила не так, как обычно у нас говорят: «Нет, больше ничего», а именно так, как это принято в Варшаве: «Dziękuję». Всего в Варшаве, как говорят, без году неделя, а смотрите — показала класс.

И в маленьких домиках окраин городов Западной Белоруссии — в Гродненской Юрзици, Форштате, в Виленских Понарах, Субочи, где ютилась белорусская, еврейская и польская беднота, Вера быстро находила общий язык и не только с молодежью: даже бабушки ею восхищались. Ее уверенность, чувство непокоренности и независимости прекрасно сочетались с чувством реальности, с проникновением во всю специфику окружающей обстановки, с умением приспосабливаться к ней.

Мне не пришлось быть с Верой вместе большой отрезок времени. Мы с ней встречались только на несколько дней. Но каждая такая встреча, хотя и короткая, давала что-либо новое и всегда была полна разных неожиданностей.

Однажды Вера приехала в Гродно (это было, кажется, весной 1924 или 1925 года) и поставила перед нами задачу: подготовить на два дня несколько квартир, которые еще никогда никем — ни партийной организацией, ни комсомольской — не использовались. Знать про эти квартиры могут только два-три человека. А зачем ей эти квартиры, не сказала.

Одна работница табачной фабрики Шерешевского, член Гродненского горкома комсомола, подготовила квартиры. Вере передали адреса этих квартир, условия их использования. Я не видела ее два дня, и вот под конец второго дня ко мне в мастерскую прибегает товарищ и с большой тревогой рассказывает, что в одной из квартир, где вчера в первой половине дня проводилось заседание, вечером была полиция. Подробностей не знает, но прибежал предупредить. Я бегу искать Веру и со страхом думаю: «Неужели это провал? Неужели не уберегли?! Она нам так поверила, а мы? Что же будет дальше?..»

Веру я нашла на одной из «моих» квартир. Сидит, обложенная со всех сторон материалами, и пишет воззвание, а другой товарищ около нее подготавливает какие-то материалы для редактирования. Когда я это все увидела, то поняла, что в городе состоялось совещание актива центра, может быть даже пленум ЦК, а Вера готовит материал для типографии. Я раньше подумала, что, может быть, не стоит и рассказывать, чтобы не мешать ей. Но нет, она должна знать. Полным тревоги и волнения голосом я выпалила все, а затем смотрю ей в глаза и жду. А Вера, к моему удивлению, спокойно выслушала, немного задумалась, понурив голову, как бы что-то прикидывая. Потом вдруг подняла голову, прижмурив глаза, посмотрела на меня и спокойно сказала:

— Значит, были? Вчера, говоришь, были? Как хорошо! Прекрасно! — и, прижмурив уже один глаз, устремила взор вдаль, как бы высматривая там что-то.

Я ничего не понимала.

— Что же тут хорошего? — спрашиваю.

— Хорошо потому, что мы работу закончили и все разъехались. Значит, это или случайный визит, или, если напали на след, то дулю нашли, так как они искали вчера вечером, а мы сегодня еще целый день заседали. Но расследовать этот случай следует. Нужно узнать — зачем приходили…

Такого оборота я совершенно не ожидала. Я открыла у Веры еще одно совершенно новое для меня качество. Вообще у нас раньше сложилось о Вере мнение: «сорвиголова», а тут она проявила столько спокойствия и выдержки, трезвого расчета, умения не впадать в панику, не теряться. Помимо всего, я поняла, что она нас успокаивала. Все это послужило еще одним уроком для меня. В дальнейшем в сложной обстановке я всегда вспоминала, как держала себя Вера, и это помогало мне решать, как действовать. Расскажу еще об одном случае.

Это было в 1925 году в Международный день молодежи в Вильно. До этого времени виленская революционная молодежь и комсомольцы праздновали этот день в помещении одного из профсоюзов, притом полулегально. Но 1925 год был годом «пацификации» — «усмирения» Западной Белоруссии. Польская полиция хвасталась, что «ликвидировала» КПЗБ. Тюрьмы были переполнены. За помещениями профсоюзов был установлен постоянный надзор шпиков. О проведении массовки, а тем более о торжественном вечере в помещении профсоюза, нечего было и думать. Впервые решили мы отпраздновать МЮД в Вильно нелегальной массовкой в лесу. Ее долго готовили, собирали комсомольцев в подвалах по десять-двенадцать человек. Нашли место за городом, расставили связных. Молодежи пришло много — мы даже не ожидали столько. В условиях массовых арестов это был крупный успех. Комсомольцы из Виленского комитета заволновались: выступить открыто опасно, так как их все в Вильно знают. Может быть, выступить не от имени комсомола, а просто так — «мы»? Тут мне вспомнилась Вера и ее слова. Как секретарь окружкома КСМ я прервала дискуссию и заявила:

— На такой компромисс не согласна — массовку надо проводить от имени комсомола. А поскольку вас тут все знают, выступать буду я.

Через несколько минут я начала выступление.

— Мы, молодые коммунисты, от имени Коммунистического Союза Молодежи приходим к вам в Международный день молодежи…