Мирослав Попович - Кровавый век

• Название: Кровавый век
• Автор: Мирослав Попович
• Жанр: Культурология
• Год: 2015
• ISBN: 978-966-03-7263-4

Книга «Кровавый век» посвящена ключевым событиям XX столетия, начиная с Первой мировой войны и заканчивая концом так называемой «холодной войны». Автор, более известный своими публикациями по логике и методологии науки, теории и истории культуры, стремился использовать результаты исследовательской работы историков и культурологов для того, чтобы понять смысл исторических событий, трагизм судеб мировой цивилизации, взглянуть на ход истории и ее интерпретации с философской позиции. Оценка смысла или понимание истории, по глубокому убеждению автора, может быть не только вкусовой, субъективной и потому неубедительной, но также обоснованной и доказательной, как и в естествознании. Обращение к беспристрастному рациональному исследованию не обязательно означает релятивизм, потерю гуманистических исходных позиций и понимание человеческой жизнедеятельности как «вещи среди вещей». Более того, последовательно объективный подход к историческому процессу позволяет увидеть трагизм эпохи и оценить героизм человека, способного защитить высокие ценности.

---

Ленин шел на риск, он был готов на все. Он полагался на энтузиазм «товарищей рабочих», но не было такой крови, которая могла бы его остановить. С самого начала он рассчитывал на пример якобинского террора. Конечно, не в буквальном смысле – установить гильотину на Красной площади; Ленин понял, что страх парализует противников самой угрозой «всеобъемлющего и действительно всенародного террора», который будут нести «отряды вооруженных рабочих». Этот паралич страхом и был основным оружием «классового воспитания».

1918 год именно этим и отличался от последующих периодов Гражданской войны. Стихийная сила «всенародного террора» вылилась в хаос «царства смерти», хаос, из которого родилась «культура террора» 1919–1920 годов.

«Подавление контрреволюции» было возложено на ВЧК в центре России, а на периферию империи послали отряды войск под руководством большевистских комиссаров.

Двадцатипятилетний Ивар Смилга был в Финляндии председателем российских советов и попробовал, опираясь на солдат, захватить власть, но неудачно. С отрядами матросов и солдат литовского полка в Могилев, в ставку российского верховного командования, прибыл назначенный главнокомандующим известный большевик – тридцатитрехлетний Крыленко, который имел юридическое образование (экстерном) и военное звание прапорщика. Отряд, прибывший с ним, учинил расправу над прежним главнокомандующим, генералом Духониным и его женой; труп Духонина был здесь же разут, бумажник с деньгами и документами украден. Ничем, кроме демобилизации старой армии, Крыленко не хотел и не мог заниматься. О методах установления «советской власти» говорит распоряжение Крыленко от 22 января 1918 г.: “Крестьянам Могилевской губернии предлагаю расправиться с эксплуататорами по своему усмотрению”».[167]

А самой показательной, по-видимому, была экспедиция Владимира Антонова-Овсеенко в Украину.

В распоряжении Овсеенко были три группы войск: Северный отряд Сиверса, Московский революционный отряд Саблина и Воронежская армия Петрова. О Петрове, молодом подполковнике-эсере, который был расстрелян позже англичанами как один из бакинских комиссаров, Антонов писал в воспоминаниях: «Его стратегические планы были грандиозны. Личная храбрость чрезвычайна, но организовать какое-либо мелкое дело он не умел».[168] Когда пришли в Украину, отряд Петрова был уже совсем небоеспособным.

В. А. Антонов-Овсеенко

Так же распался и отряд Саблина – после Купянска его фактически не существовало. В дневнике Бунина под 25 февраля 1918 г. читаем: «Юрка Саблин – командующий войсками! Двадцатилетний мальчишка, любитель кэк-уока, конфетно-смазливенький…»[169] Саблин, который сделал молниеносную полковничью карьеру на бессмысленных атаках в «германскую» войну (и стал, конечно, левым эсером, а затем коммунистом), дослужился до генеральского звания и дожил до «ежовщины».

Прапорщик Сиверс происходил из прибалтийских дворян, был широко известен как редактор большевистской «Окопной правды» летом 1917 г.; чахоточный, нервный, он говорил взахлеб, но в работе неизменно соблюдал методичность. Отряд Сиверса занял Харьков и в первую очередь арестовал мирную делегацию Украинской Центральной Рады, которая приехала на переговоры. Штаб Сиверса, пишет Антонов, превратился в судилище. «Председателем суда был Клейман, человек очень рьяный, а членом суда – простодушный матрос Трушин, который считал каждого белоручку достойным истребления… «7-я верста» помнится обывателям Харькова».[170] В отряде Сиверса началось пьянство, 300 человек было отправлено назад в Москву. 4 января 1918 г. Сиверс добрался до Донбасса, его отряды взяли Ростов. Зверства штаба Сиверса описаны в книге социал-демократа А. Локермана «74 дня советской власти», которая вышла в Ростове в 1918 г. «Штаб Сиверса категорически заявлял, что все участники Добровольческой армии и лица, которые в нее записались, без различия относительно степени участия и возраста, будут расстреляны без суда и следствия».[171] Арестованных раздевали в штабе до белья, гнали по морозу по улицам к церковной ограде и там расстреливали. Как пишет Антонов-Овсеенко, меньшевики в ростовском Совете обвинили Сиверса в насилии и грабежах и неожиданно были поддержаны комиссаром Первого Петроградского красногвардейского отряда Е. Трифоновым. Он выступил против «безобразий и безрассудных расстрелов, которые творятся отрядом Сиверса».[172]

И. Т. Смилга

Наиболее показательна история подполковника Муравьева.

Он командовал красными войсками под Петроградом в послеоктябрьские дни, при комиссаре Антонове-Овсеенко был главнокомандующим в Украине; потом, летом 1918 года, назначен командующим фронтом против чехословаков, поднял восстание против большевиков и был ими расстрелян. Муравьев был палачом Украины, на нем кровь тысяч людей, убитых в застенках и просто на улицах. Жертв «офицерской» бойни в Киеве в 1918 г. насчитывается около 2 тысяч; военных вызывали «для проверки документов» в театр и прямо там, в партере, расстреливали и рубили саблями.

Трудно, правда, отделить от личной вины Муравьева ответственность коммунистов: 22 февраля 1918 г. в Киеве ЦИК Украины (Евгения Бош) образовал Чрезвычайную комиссию Народного секретариата для защиты страны и революции во главе с Виталием Примаковым.

Но в данном случае важна фигура самого Муравьева и, главное, отношение к нему большевистского руководства.

В состав Чрезвычайной комиссии Народного секретариата входили также Юрий Коцюбинский и Николай Скрыпник. (Коцюбинский, сын великого украинского писателя, был зятем Евгении Бош, а Примаков – зятем Михаила Коцюбинского и зятем Юрия. Тогдашний муж Евгении Бош, Юрий Пятаков, был в отряде Примакова пулеметчиком, редактором газеты, разведчиком и палачом – «чинил суд и расправу» как он пишет в автобиографии.[173]) И Муравьев, и Антонов были в постоянном конфликте с «Цекукою», как пренебрежительно называл Антонов украинское советское правительство.

Вот как описывает революционного командующего В. Антонов-Овсеенко: «Его сухая фигура – с коротко стриженными седеющими волосами, с быстрым взглядом, – мне вспоминается всегда в движении, сопровождаемом звоном шпор. Его горячий взволнованный голос звучал высокими нотами. Высказывался он всегда высоким штилем, и это не было в нем напускным. Муравьев жил всегда, как в чаду, и действовал всегда самозабвенно».[174] «Конечно, он был слишком самолюбив и отличался большим хвастовством. Особенно любил он кичиться своей жестокостью. «Сколько крови, сколько крови, сколько крови!» – повторял он, рассказывая, как осуществлял какое-либо усмирение, и говорил совсем без страха перед этой кровью, а с оттенком фатализма и фатовства».[175] Перед взятием Киева Муравьев дал приказ: «Войскам обеих армий предписываю беспощадно уничтожить в Киеве всех офицеров и юнкеров, гайдамаков, монархистов и всех врагов революции».[176] Из-под Полтавы Муравьев телеграфировал Антонову-Овсеенко, что всех «защитников буржуазии» он приказал «беспощадно вырезать». Антонов-Овсеенко, сам будучи офицером, оценивал Муравьева в целом высоко: «Работник он был неутомимый, военное дело хорошо знал со специальной стороны, а еще понимал нутром его авторитарный характер».[177]

Совсем иначе оценил Муравьева как военного лейб-гвардии подпоручик Тухачевский, двадцятипятилетний командующий армии, присланный к Муравьеву на Восточный фронт и едва им там не расстрелянный. Одаренный и образованный офицер увидел полную ничтожность «неутомимого работника»: «Муравьев отмечался бешеным честолюбием, удивительной личной храбростью и умением наэлектризовать солдатские массы. Теоретически Муравьев был очень слаб в военном деле, почти необразован. Однако знал историю войн Наполеона и наивно пытался копировать их, когда нужно и когда не нужно… Обстановку он не умел оценить. Его задания были абсолютно нежизненны. Руководить он не умел. Вмешивался в пустяки, командовал даже ротами. Красноармейцам он льстил. Чтобы завоевать их любовь, он им безнаказанно позволял грабить, применял самую бесстыдную демагогию. Был чрезвычайно жесток».[178]

С самого начала красный террор основывается на расстрелах заложников. Аресты заложников были таким же спутником «триумфального шествия советской власти», как бесконечная реквизиция, «уплотнение» – превращение просторных профессорских и адвокатских квартир в клетушки-«коммуналки», мобилизация «нетрудового населения» на примитивные и тяжелые работы, наконец, просто лишение всех людей умственного труда средств к существованию – продовольственных пайков.

А вот Ленин до последней минуты был высокого мнения о военных способностях Муравьева: «Запротоколируйте заявление Муравьева о его выходе из партии левых эсеров, продолжайте пристальный контроль. Я уверен, что при соблюдении этих условий нам полностью удастся использовать его прекрасные боевые качества».[179] Собственно, в военных делах большевики не разбирались, зато они хорошо видели «боевые качества» – то самое «авторитарное нутро», которое позволяло остервенелому безграмотному батальонному командиру переступать через горы трупов, потирая руки: «Сколько крови, сколько крови, сколько крови!»