Мирослав Попович - Кровавый век

• Название: Кровавый век
• Автор: Мирослав Попович
• Жанр: Культурология
• Год: 2015
• ISBN: 978-966-03-7263-4

Книга «Кровавый век» посвящена ключевым событиям XX столетия, начиная с Первой мировой войны и заканчивая концом так называемой «холодной войны». Автор, более известный своими публикациями по логике и методологии науки, теории и истории культуры, стремился использовать результаты исследовательской работы историков и культурологов для того, чтобы понять смысл исторических событий, трагизм судеб мировой цивилизации, взглянуть на ход истории и ее интерпретации с философской позиции. Оценка смысла или понимание истории, по глубокому убеждению автора, может быть не только вкусовой, субъективной и потому неубедительной, но также обоснованной и доказательной, как и в естествознании. Обращение к беспристрастному рациональному исследованию не обязательно означает релятивизм, потерю гуманистических исходных позиций и понимание человеческой жизнедеятельности как «вещи среди вещей». Более того, последовательно объективный подход к историческому процессу позволяет увидеть трагизм эпохи и оценить героизм человека, способного защитить высокие ценности.

---

Но никто не считался с тем обстоятельством, что Россия могла осуществить удивительно большой объем военных перевозок. Так, в Варшавском военном округе 99,4 % новобранцев должны были отбывать воинскую повинность в других округах. В целом в 1907 г. лишь 12,5 % от общего числа новобранцев было назначено в войска, расположенные на территории своего военного округа.

В России не действовало правило, общепринятое в западных армиях, где дивизии комплектовались по территориальному принципу.

Почему же так неуклюже была построена система комплектования войск?

Военная реформа 1874 г. предусматривала, что вся территория Российской империи разделялась на три зоны: 1) великороссийскую с преобладанием «русского» населения (75 %), 2) малороссийскую с преобладанием «русского» (то есть в данном случае украинского и белорусского) населения (75 %), 3) «инородческую» – все другие. И хотя украинцы официально именовались «русским» населением, генералы и чиновники прекрасно различали, где россияне, а где украинцы.

Если бы западные округа России комплектовались по территориальному принципу, дивизии были бы польскими, украинскими, литовскими и так далее. Так было в Австро-Венгрии, но на это не осмеливалась Россия. Финны и мусульмане Кавказа вообще освобождались от службы с чисто символическим откупом. В других округах «инородцев» действовали другие нормы. Именно поэтому почти все новобранцы-поляки отправлялись в центральные российские округа. Перевозки во время мобилизации достигали 223 тыс. человек, в Варшавский округ ввозилось 82 тысячи, в Виленский – 40 тыс. человек.

Отсюда и другая проблема. В армии к реформе 1910 г. почти половина (42,5 %) всего личного состава служила в Виленским, Варшавском и Киевским округах. Доля войск Московского округа составляла 8 %, Казанского – 2 % от общей численности войск. А подготовка новобранцев осуществлялась не в полевых, а в резервных частях, которые были, конечно, и по вооружению, и по кадровому составу на порядок слабее по сравнению с полевыми. Реформа предусматривала переход от учебы в слабых резервных частях к так называемому «скрытому кадру», то есть к подготовке новобранцев через систему некоторого избытка офицерского и унтер-офицерского состава в полевых частях.[139]

А это, в свою очередь, требовало изменения в дислокации войск – за счет западных округов должны были быть усилены центральные, великороссийские. Правда, это существенно усложняло главную проблему – проблему военных перевозок на случай войны с Германией. Но именно на этот вопрос в проекте Сухомлинова нашелся ответ, который полностью устраивал царя. «…Мы не можем сосредоточивать более свое исключительное внимание на западе; мы должны быть готовы к серьезной борьбе также на наших широко раскинутых восточных границах, чему совершенно не отвечает скученность наших войск на западе».[140]

Вот она, реформа-реорганизация 1910 г. Как видим, военная стратегия и внешняя политика Николая II после внутренней стабилизации вновь постепенно приобретает явно великодержавные и глобальные ориентации.

Генеральный штаб был передан военному министерству, и за шесть довоенных лет – с 1908-го по 1914 г. – на должности его начальника сменилось шесть генералов. После убийства Столыпина правительство вернулось к статусу чисто декоративно-совещательного старого Комитета министров. Никаких признаков реалистичного подхода к будущему кризису самодержавие не обнаруживает. Оно словно застыло в нерушимой тишине, ожидая чуда.

«Премьер Коковцев, вернувшись из Берлина в ноябре 1913 г., лично представил царю доклад о немецких приготовлениях к войне. Николай слушал, глядя на него напряженным, немигающим взглядом – «просто мне в глаза». После длительной паузы, которая наступила по окончании доклада, он, «как будто проснувшись ото сна», сказал уныло: «Пусть будет на то воля Божья». На самом же деле, как решил Коковцев, царю было просто скучно».[141]

Так думал Коковцев, так думала и автор этих строк Барбара Такман. Но не удивительно ли, что царю становилось скучно, когда речь шла о войне с Германией? Почему именно здесь он вспоминал волю Божью? Почему так оживлялся, когда речь шла о могуществе России на Мировом океане или о «Желтороссии» на Востоке?

По-видимому, все-таки потому, что «германская» война была не его войной. На нее его толкали обстоятельства, и он относился к ней как к неумолимой судьбе. И попробовал выйти из нее, когда почувствовал угрозу краха империи.

Царь вяло упирался судьбе, которая тянула его в ту войну. Он не был, конечно, пацифистом и не жалел свою «святую серую скотинку». Но не он был инициатором мирового конфликта.

В России влиятельные военно-политические круги ставили своей целью участие в войне на стороне либеральных европейских государств. Но и они не могли втянуть Россию в войну, потому что не они все решали.

Когда пришло время больших решений, их могли принимать несколько человек, и в первую очередь сам царь. И кажется, руководители Российской империи не имели уже иного выбора, как объявить общую мобилизацию, что означало войну.

Реальность войны

Та война, которой никто не хотел

Слова кайзера, сказанные перед лицом катастрофы, мог бы с чистым сердцем повторить любой европейский политик – и тот, кто противился наступлению войны, и тот, кто ее стремился развязать.

Генеральный штаб Германии готовил войну, исходя из идеи молниеносного разгрома Франции для сосредоточения всех сил против России. На время, пока на западе немецкая армия будет уничтожать французскую, на востоке гигантскую российскую армию должны были сковать австрийцы и небольшие силы немцев. После этого все силы Германии и Австро-Венгрии планировалось сосредоточить против России – правда, здесь серьезных расчетов у генеральных штабов обеих армий не было, и стратегия разгрома России оставалась неясной.

После битвы на Марне ситуация стала прямо противоположной. Немецкая армия теперь сдерживала вооруженные силы Франции и Англии, чтобы разгромить российскую армию. Эта задача решалась четыре года – и была решена. Российская армия оказалась на грани развала, царь уже не возражал против сепаратного мира, а затем наступила Февральская революция, в октябре еще один переворот – и сепаратный Брестский мир позволил Германии наконец сконцентрировать все силы на западе. Немецкое наступление на объединенные силы Франции, Англии и США, однако, закончилось провалом, и война была Центральными государствами проиграна.

Почему немецкая армия проиграла маневренный период войны? Все историки осудили стратегию французского командующего Жоффра, все согласны с тем, что слабодушие Мольтке-младшего и судьбоносная ошибка командующего правофланговой армией фон Клюка привели к провалу немецкого наступления и срыву замыслов Шлиффена. Как же Жоффр все-таки выиграл? Как выиграли французы вопреки своей ошибочной военной доктрине, ошибочной стратегии и технико-организационной несостоятельности? Как произошло, что Германия все-таки увязла в окопной войне? Неужели в силу того, что Мольтке перебросил два корпуса к востоку и два – в Лотарингию? Неужели немцам просто в решающую минуту для победы над Францией не хватило пары корпусов на правом фланге? Может, и так.

Рейхстаг единодушно приветствует Вильгельма II. 4 августа 1914 года

Можно переиграть на компьютере давно прошедшую битву – и найти те ходы, которые немцам следовало сделать в августе-сентябре 1914 года. Но для философии войны не меньше значит и поиск тех ограничений, которые в той реальной обстановке уменьшили вероятность победы.

Более упрямый и дальновидный генерал, чем племянник «великого» Мольтке, возможно, устоял бы перед натиском влиятельных людей своей среды и сосредоточил бы всю пехоту на северо-западных подступах к Парижу. Историки той войны, снова и снова анализирующие действия Мольтке и его генералов, согласны с тем, что Генеральный штаб, связанный с милитаристской юнкерской средой, слишком чувствительно реагировал на ее политическое давление. Из-за этого милитаристы не хотели рисковать Лотарингией и особенно Восточной Пруссией. Почти бесконтрольное положение прусской группировки в армии и на флоте, ее исключительное влияние на императора обеспечивали высокопрофессиональный уровень военных решений, но в то же время слишком обременяли и ограничивали оперативные рассуждения политикой.

Война – это игра. Игра со своей более или менее интеллектуальной стратегией и полным или частичным использованием возможностей, которые иначе как в игре не откроются. Все попытки найти причины для каждого поступка и каждого события имеют мало смысла – задним числом все умные, история тоже. Историка должен интересовать вопрос, какие возможности были потеряны. А кто способен посчитать все бессмысленные случайности, которые с каждым шагом повышали уровень хаоса и неуправляемости на полях боев и отдаляли от первичных расчетов Шлиффена?