Аркадий Белинков - Юрий Тынянов

• Название: Юрий Тынянов
• Автор: Аркадий Белинков
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Критика
• Год: 1965

Книга посвящена творчеству одного из крупнейших советских писателей — Ю. Н. Тынянова, автора широко известных романов и рассказов «Кюхля», «Смерть Вазир-Мухтара», «Пушкин», «Подпоручик Киже» и др. Читатель книги ознакомится с глубокими суждениями о русском и западном историческом романе, о связях исторического романа с литературой на современную тему.

Автор сосредоточивает пристальное внимание на материалах, используемых Тыняновым, и подчеркивает строгую документальность творчества писателя. Так, в частности, роман «Кюхля» построен на неизвестных ранее документах секретных архивов, личной переписке поэта и мемуарных источниках. В романе о Грибоедове «Смерть Вазир-Мухтара» Тынянов вводит читателя в самые сложные дипломатические и придворные интриги, в обстоятельства трагической гибели Грибоедова.

Первое издание книги было с большим интересом встречено читателем и получило высокую оценку в прессе.

---

В другое время и в другой форме дело декабристов было продолжено, и декабристская строка —

Из искры возгорится пламя —

связала два этапа русского освободительного движения.

В романе о времени, наступившем после поражения восстания, многое предопределено, предрешено.

Бытовую черточку — приметы — Тынянов превращает в доказательство фатальности и предопределенности, в провиденциальный знак, в символ, в обобщение. В романе тринадцать глав, Грибоедов въезжает в Тейран на вороном коне (как «убийца святого имама Хуссейна»), «во время венчания… он обронил свое обручальное кольцо… Очевидцы утверждали, что это обстоятельство… произвело впечатление на Грибоедова». Известие о смерти приходит ровно через год — 14 марта — после его приезда в Петербург с Туркменчайским миром. Это обстоятельство отмечается. Все фатально, все предопределено.

С первых же страниц начинаются предупреждения и предзнаменования: «Страшно подумать: рассеянность и холод коснулись даже проекта; он не был больше уверен в нем, даже напротив, проект, без сомнения, поскользнется. Прохожий франт поскользнулся…» Перед самоубийством приходит к Грибоедову поручик Вишняков — предупреждение Грибоедову: «Один заяц сидит у него (Грибоедова. — Л. Б.) сейчас и хрипит, другой…» Другой — это Грибоедов. «Он пошел медленно по лестнице, по ступенькам которой столь еще недавно бряцала шальная поручикова сабля». Поручик Вишняков — это серьезное предупреждение: не езди в Персию, англичане убьют. Избивают грибоедовского камердинера, молочного его брата Сашку, — снова предупреждение: отпусти евнуха, отпусти Мирзу-Якуба, не упрямься — персы убьют. Все предрешено, и убийство тегеранской толпой в конце романа предсказано в первой главе сценой с петербургской толпой, едва не убившей его.

«Все неверно, все колеблется…»

«Все кажется неверным».

«Все неверно, все в Риме неверно…»

«Никто ничего не знает…»

«Несуществующее государство…»

«…несуществующее пространство…»

«…никто не знал, куда идет корабль (государства. — А.Б.)…»

«…он понял, что не существует…»

«…не нахожу себя самого…»

«Время было неверное…»

Всеобщность, всемирность, вечность, непоправимость растворяют историю. Историческая конкретность, прикрепленность ко времени расплывается по векам и пространствам и служит — всем, всегда.

«Стояла ночь…

Нессельрод спал в своей постели…

…спала в Петербурге… Катя…

И все были бездомны.

Не было власти на земле…

Чумные дети тонко стонали под Гумрами, и пил в карантине десятую рюмку водки безродный итальянец Мартиненго…

Потому что не было власти на земле и время сдвигалось…»

Время сдвигалось, сдвигалось пространство, повторялись события. Всеобщностью, невыделейностью по важности людей и событий, повторяемостью пронизывает Тынянов роман.

«В это утро суворовским маршем через лесистые горы шли к Ахалкалакам войска…

В это утро проснулся желтый, как лимон, Родофиникин…

В это утро Абуль-Касим-Хан сидел над донесением Аббасу-Мирзё.

В это утро Нина проснулась в маленькой комнате.

Сашка в это утро проснулся не в своей комнате, а в девичьей.

В это утро приехал в Тифлис доктор Макниль.

Грибоедов долго спал в это утро».

Через три года в «Восковой персоне» эта всеобщность, невыделенность по важности людей и событий станет главным приемом.

И после смерти Грибоедова все повторяется сначала. Темы проходят как в каденции, сжато, только напоминанием: опять пушечный салют, опять Белая галерея и портретная зала, по которой год назад шел Грибоедов, опять церемониймейстер, два камер-юнкера, два камергера и гофмейстер, обер-церемониймейстер, обер-гофмаршал, опять министр двора, вице-канцлер, генералитет и знаменитейшие особы обоего пола, опять чеканили медаль, опять у генералов на обеде, и опять Бенкендорф со всею свободою светского человека и временщика обратился с просьбою о Льве и Солнце для брата, опять театр и Катя Телешова. Только сейчас вместо коллежского советника А. С. Грибоедова, привезшего императору Туркменчайский трактат, все это происходит с его высочеством принцем Хозревом-Мирзой, привезшим императору извинения за убийство его посла — А. С. Грибоедова. И сводятся темы так:

«Разве знает Хозрев, что российский успех не пойдет ему впрок, что он слишком вскружит ему голову и что через пять лет, во время борьбы за престол, ему выколют глаза и он проживет жизнь свою слепым?

И знают ли почетные караулы, расставленные у Тифлиса для отдания последних почестей телу Грибоедова, медленно движущемуся к Тифлису, знают ли они, кого они встречают?»

И мертвый Вазир-Мухтар медленно плывет на волах в ящике между двумя мешками соломы.

«Вазир-Мухтар продолжал существовать…»

«Вазир-Мухтар существовал…»

«Вазир-Мухтар существовал.

В городе Тебризе сидела Нина и ждала письма…

Фаддей Булгарин, склоняясь над корректурою «Пчелы», правил: «…благополучно прибыв в город Тегеран, имел торжественную аудиенцию у его величества…»

«Грибоедов существовал».

«Имя Вазир-Мухтара ползло по дорогам, скакало на чапарских лошадях, подвигалось к Тебризу, плескало восстанием у ворот Грузии.

Вазир-Мухтар существовал».

Медленно плывет по мертвым дорогам мертвый Вазир-Мухтар. И получает в пути выговоры от начальства.

«А Вазир-Мухтар… полз, тащился на арбах, на перекладных по всем дорогам Российской империи.

А дороги были дурные, холодные, мерзлые, нищих было много, проходили по дорогам обтрепанные войска. А он не унывал, все ковылял, подпрыгивая на курьерских, перекладных, в почтовых колясках. Фигурировал в донесениях.

А Петербург и Москва были заняты своими делами и вовсе не ждали его.

А он все-таки вполз нежданным гостем и в Петербург и в Москву. И там строго был распечен графом Нессельродом Вазир-Мухтар. И опять превратился в Грибоедова, в Александра Сергеевича, в Александра».

«Так получили строгий выговор генерал Паскевич и полномочный министр Грибоедов. Карьера Вазир-Мухтара была испорчена».

«А Вазир-Мухтар, после выговора, притих, стал неслышен».

Мертвый, несуществующий человек продолжает свое существование, свое движение в машине, именуемой государством.

В «Подпоручике Киже», написанном в то же время, что и «Вазир-Мухтар», это движение в машине, именуемой государством, развернуло сюжет и превратило случай в характернейшую закономерность.

И снова в Тейран едет Вазир-Мухтар, только другой: «граф Симонич, старый, подслеповатый генерал на пенсионе, был извлечен из отставки и назначен Вазир-Мухтаром». А из Тейрана в тахтреване везут ящик. В ящике — Вазир-Мухтар. И снова уже другой поэт — Пушкин — спешит на Кавказ из России. И думает он: «Могучие обстоятельства… Поручим себя провидению». И это написано так, будто другой поэт повторит судьбу своего погубленного собрата. И написано это как вечный великий эпос, как Библия. И все, что случилось в романе, будет случаться всегда…

Тынянов строит роман, как алгебраическую формулу, в которую вместо букв можно подставить любое значение — любые цифры, яблоки, поезда, бассейны или другого человека. Но всегда ли бывает так, только так, или так писать можно было только о Грибоедове, частный случай которого, его эмпирическое, арифметическое значение Тынянов превращает в абсолютную формулу исторического процесса? «Все повторяется, — думает писатель. — Ветер возвращается на круги своя». Это торжественно и безнадежно, как Екклезиаст…

Грибоедов изображен в романе не только как исторический деятель, не только как человек в истории, даже такой, в которой начали осуществляться самые плохие ожидания, но главным образом как общечеловеческое, внеисторическое начало, как категория. Необычайная значительность романа именно в том, что частный, единичный случай превращен в широкое обобщение. И этот случай нужен как один из двух возможных вариантов в решении проблемы интеллигенции и революции.

Создавая роман о дипломате, Тынянов использовал все преимущества, которые давала эта профессия для его концепции Грибоедова.

О дипломатах у Тынянова сказано: «Отъединенные, отпавшие от людей в экстерриториальных… дворцах, они выработали особые приемы поведения».

Отъединенный, отпавший. Желтая персидская пустыня… Зеленая русская пустыня… Грибоедов. Грибоедов в пустыне.

Его действия уходят из реальных обстоятельств времени и превращаются в знаки вещей — бесконечных и внеисторичных. «Дипломаты экстерриториальны, оторваны. Поэтому каждое вседневное человеческое действие превращается в особый обряд. Обыкновенный обед вырос у них до безобразных размеров Обеда».