Николай Лесков - Соборяне. Повести и рассказы

• Название: Соборяне. Повести и рассказы
• Автор: Николай Лесков
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-485-00198-8

В сборник «Соборяне» вошли лучшие сочинения замечательного русского писателя Н.С. Лескова (1831 – 1895).

Повесть "Соборяне" была написана в 1872 г. С нее начался поворот Лескова к славянофильству, к русской религиозной тематике. Ярко и образно рассказывая о жизни православного духовенства, Лесков с нежностью и добротой подчеркивает и недостатки, имевшие место в русской церковной жизни.

В конце жизни Н.С.Лесков, оценивая созданное им за три десятилетия служения литературе, сказал: "Сила моего таланта в положительных типах…". Лесков постоянно искал положительных героев. Однажды он нашел их в любимом русским народом сочинении под названием "Пролог" – сборнике сказаний о христианах первых веков. Сборник тот известен на Руси с древнейших времен, его многократно переписывали, а с 1641 г. многократно переиздавали. Лесков не пересказал старые притчи на современный лад, а создал новые оригинальные литературные творения, в которых воплотил свою мечту о всеобщей гармонии, царстве добра и света, истинной любви к Господу. Получились очень добрые и назидательные истории. Веру, Надежду и любовь в этих историях несут простые люди – праведники, из народа, которые не могут "о своей душе подумать, когда есть кто-нибудь, кому надо помочь".

---

И между ними начался разговор, в котором они все трое, сидя над морем в зелени диаритов[116], приняли оживленное участие, и незаметно трое разделились на два мнения: Мелита оставалась при своем, развивая мысль о необходимости общей любви ко всем людям, при которой нельзя отрешаться от общенья с другими, а Марема и Пруденций, увлекаясь идеями личного счастья, уходили в этом настроении все дальше и дошли, наконец, до того, что сказали, что нет и не может быть высшей любви, как та, которая довольна своим избранным предметом – одним им согрета и занята и до других ни до кого нет ей дела.

Когда разговор дошел до этого, Мелита улыбнулась, не стала более спорить, а шутливо свела руку Пруденция с рукою Маремы и сказала им:

– Я очень рада, что вы друг с другом согласны.

Пруденций и Марема этим смутились, и в один из последовавших затем дней, когда Марема помогала Пруденцию разгружать внизу лодку, а он взносил тяжести наверх к пещерам, у которых Мелита готовила на очаге обед, Пруденций, опустив на землю ношу, промолвил Мелите:

– Я до сих пор все не перестаю думать о бывшем у нас в первый день разговоре… Он как будто отстраняет меня от тебя, к которой влечет меня сердце и от одного приближенья к которой вся кровь во мне пылает, как пламя.

– Кровь!.. Ты все о крови, Пруденций. Бунтование крови проходит… Гораздо надежнее то, что может жить вечно и не остынет от времени.

– Что же это, Мелита?

– Сродство нашего духа… согласье в желаниях, одинаковость окончательной цели!

Но Пруденций покачал головой и сказал с укоризной:

– Мелита! Мелита! что тебе за охота говорить все такие мудреные вещи! Не будет ли проще, если нас свяжет не дух, а то, чем обыкновенно мужчину и женщину соединяет природа?

– Нет, – отвечала Мелита, – это слишком уж просто.

– О, доверимся ей… Отдайся, Мелита, всесильной природе, она никогда не обманет.

– Нет, она-то скорее всего и обманет.

– Природа обманет?

– Нуда!

– Никогда.

– Ну, не станем перекидывать наши слова без средств доказать их. Ты помнишь, конечно, наш уговор: «три дня испытания».

– Без сомнения, помню и заранее торжествую победу любви моей над упрямством капризной Мелиты.

– Прекрасно! Но воздержись – не спеши с торжеством. Я у тебя не отнимаю надежды, но впереди будут три дня испытания… Три только дня!.. Но зато в эти три дня ты должен мне повиноваться во всем.

– Очень рад… только, однако, когда же начнешь ты свои испытания?.. Я желаю, чтобы это было скорее.

– Сейчас, если хочешь.

– Я замираю в восторге.

– Прекрасно: теперь вечереет, а через три дня в эту же пору я буду твоею женою… или…

– Кончай же!

– Или я ею не буду.

– В каком же то случае?

– В том случае, если ты сам от меня не откажешься и что-нибудь предпочтешь моим ласкам.

– О, сделай милость! Это одно, чего я никогда для тебя не сделаю, хотя бы на меня восстали все демоны ада и все силы природы.

– Ну вот уж: «все силы природы»! Зачем такой смелый вызов! Быть может, и одной «силы природы» будет довольно.

– Начинай испытанье! Говори, что я сейчас должен делать.

– Во-первых, ты от меня удалишься сию же минуту в свое помещенье в верхней пещере.

– Ну, и что мне там делать?

– Пока ничего.

– Как это пока?

– Пока тебе станет хотеться думать более о самом себе, чем обо мне.

– Ну, оставь это!.. Никогда этого не будет.

– Всходи же в пещеру.

– Ну, хорошо, – я всхожу.

Пруденций стал подниматься по лестнице и, достигнув до входа в свою верхнюю пещеру, обернулся и с веселою улыбкою вскрикнул:

– Эвое! Я уже начал мое испытание и на один миг стал ближе к обладанью Мелитой.

– Обладай же сначала собою, – отвечала Мелита, отнимая лестницу и спуская ее по откосу на вторую площадку.

– Я заперт! – смеялся Пруденций.

– Теперь жди, пока я тебя позову, стоя в ожиданье тебя у брачного ложа.

И с этим Мелита скрылась в своей нижней пещере.

Глава восемнадцатая

Вскоре после того, как скрылась Мелита, по тропинке от моря стала подниматься Марема. Пруденций издали ее заметил и стал говорить ей:

– Ах, порадуйся за меня, Марема! Мелита уже начала мое испытание, и через три дня она должна будет сдержать свое слово – она сделается моею женою.

– Это славная вещь! А в чем же будет состоять твое испытание?

– А вот в точности я этого до сих пор не знаю, право; до сих пор она мне ничего не сказала, кроме того, чтобы я думал о ней и ожидал терпеливо какого-то ее слова; а уж какое это будет слово – не знаю.

«Что за затеи у этой Мелиты?» – подумала, покачав головою, Марема и, войдя в пещеру, тотчас же хотела расспросить Мелиту: что далее будет? Но Мелита лежала, закрывши глаза, и спала, или притворилась спящей, и Марема будить ее не решилась; а когда она снова вышла, чтобы взять несколько хвойных веток и выкурить их дымом насекомых, она увидала, что Пруденций стоял наверху во входе своей пещеры и на него светила луна, а он улыбался и сказал ей:

– Скажи привет мой Мелите, Марема.

А Мареме не хотелось ему отвечать, – так ей сделалось его жалко и грустно видеть его, как птицу в клетке.

До полуночи Марема не могла сомкнуть глаз, а за полночь она слышала, как Мелита вышла и возвратилась не скоро, а когда возвратилась, то прежде, чем лечь, подошла и нагнулась над изголовьем Маремы и, увидав, что Марема не спит, откинулась вновь и сказала сурово и твердо:

– Ни во что не мешайся и ни о чем меня не расспрашивай… Поверь мне, что я не жестокая женщина и не хочу ничьих напрасных мучений, а я делаю то, что нужно для нашего общего счастия. Умоляю тебя: верь мне, как верила, и ни о чем не расспрашивай больше.

– Пусть будет так, как ты хочешь.

И едва забрезжился свет, Мелита разбудила Марему и позвала ее вместе с нею идти, чтобы докончить выгрузку лодки; а когда они туда сошли, то Марема увидела, что Мелита одна здесь работала ночью, а теперь они взялись за дело вдвоем и трудились так безотступно, что к вечеру все, что привезено было в лодке, было втащено на берег, и облегченная ладья поднялась и закачалась в своей маленькой бухте.

Во весь день Мелита с Маремою не возвращались в пещеру, и когда стало темнеть, они еще оставались у моря. Марема не раз порывалась уйти, но Мелита ее удерживала, и они стали подниматься наверх только тогда, когда луна утонула за скалы и вокруг сделалось темно.

Тогда они тихо проникли в свою пещеру, не замеченные Пруденцием, и не зажигали огня, чтобы выгонять насекомых, а улеглись каждая на своем месте впотьмах…

И Мелита, казалось, сейчас же заснула, но Марема начала что-то искать, и потом стала есть, и, сделавши несколько глотков, вдруг вскрикнула, как бы приняла что-то пронзительное или острое.

Тогда оказалось, что и Мелита не спала, потому что она живо вскочила и спросила в испуге:

– Что с тобою случилось?

Марема сразу ничего не отвечала, но когда Мелита повторила вопрос, та ей ответила как бы из какого-то отдаленья:

– Со мной ничего не случилось… но я не хочу более есть, потому… что… я все теперь поняла… Пруденций без пищи!..

Мелита ей не отвечала ни слова.

Ночь прошла беспокойно, в прерывистых грезах. Обеим женщинам казалось, как будто они видят Пруденция и слышат его шаги, и вот он весь исхудал, глаза его округлились… он глядит беспокойно… Мелита! Мелита! скорей задавай ему дело!

А оно уже было задано.

Утром на третьи сутки Мелита вовсе не вышла. Из пещеры показалась одна только Марема, и Пруденций сторожил ее появление.

– Здравствуй! Здравствуй, Марема! – закричал он ей пострадавшим, но еще веселым голосом. Прошли уже две ночи и день, как я ожидаю здесь своего заслуженного права прижать к моему верному сердцу милую Мелиту. Теперь уже недолго осталось мне ждать, но зачем она медлит, зачем до сих пор мне не скажет: в чем я должен выдержать мое испытанье. Или ты, может быть, с тем теперь вышла, чтобы сказать мне, что я должен сделать? Говори же скорее: я утомился здесь ожидать приказанья Мелиты…

– Мелита мне ничего не сказала, – отвечала Марема, стараясь не глядеть на Пруденция, который при самом беглом взгляде на него показался ей изнуренным и страшным.

– Куда же идешь ты?

– Я иду… чтобы поймать удою рыбу и поискать в расщелинах птичьих яиц… Завтра ведь к вечеру Мелита готовит свадебный пир…

– Ах, она уж готовит! Прекрасно, прекрасно… Иди же скорей, лови рыбу… и яйца есть по утесам… А Мелита, верно, выйдет сама и скажет мне, что должен я сделать… Мне, кстати, очень хочется есть.

– Я ворочусь и скажу ей, что ты хочешь есть.

– Нет, не надо, Марема. Я ей дал слово, что не буду ее ни о чем просить, пока она меня кликнет… Уходи, куда ты идешь… мне нужно терпенье.

И Марема ушла, а Пруденций остался один и снова весь целый день протомился в затворе; он то поджидал Мелиту, то ее кликал, но все это было напрасно – Мелита не показалась ему ни на мгновение ока. Она целый день безустанно разбирала все перенесенные с ладьи вещи и с таким вкусом убрала пещеру, что ее можно было принять за очень благоустроенное жилище человека со вкусом. В переднем, большом помещении был накрыт большой стол, уставленный множеством дорогой и прекрасной посуды, а вдали за столбом, обвитым цветными тканями, возвышалось пышно убранное ложе под голубою завесой и с лампами у изголовья.