Мэтт Пенья - 12 историй о настоящей любви (сборник)

• Название: 12 историй о настоящей любви (сборник)
• Автор: Мэтт Пенья
• Издательство: ЛитагентАСТ
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-17-092871-2

Что бы вы ни праздновали, Рождество или Хануку, зимнее солнцестояние или Новый год, здесь найдется история на любой вкус. Все они о любви, и теперь у вас есть двенадцать прекрасных поводов, чтобы влюбиться – в Нью-Йорке или на Северном полюсе, в футболке с покемонами или в парчовом камзоле, в школе или в штаб-квартире Санта-Клауса, в друга детства или в прекрасного незнакомца…

Трогательные, смешные, романтичные и неожиданные рассказы о том, что влюбиться никогда не поздно!

---

Я не мог отвести глаз от живота беременной Грэйси Робинсон. Ну, то есть не от ее живота, а от живота Марии, Матери Божьей.

У Грэйси темные волосы, невинные голубые глаза, а кожа похожа на масло. Нет, она не желтая. Но я уверен, что, если бы мне удалось прикоснуться к ее коже, она была бы мягкой. Не то чтобы я планировал прикасаться к ней или еще что-то. Ее отец был пастором церкви на Мейн-стрит, тот самый пастор, из-за которого я здесь, на шоу «Ребел Йилл», за два дня до Рождества.

«Ребел Йилл» – это театрализованное шоу, на котором подают жареную курицу и пиво в ведрах, из которых обычно поят животных. А еще родео с клоунами, фокусами и трюками, а также зажигательные музыкальные номера. Главная идея мероприятия – стравить Север и Юг. Зрители выбирают сторону и болеют за любимую команду, низводя Гражданскую войну до уровня соперничества между футбольными фанатами. Я ненавижу стереотипы о Юге, но «Ребел Йилл» действительно заставляет краснеть за мой родной штат Теннесси.

Хотя церковь не связалась бы с этими «саквояжниками», если бы я не уничтожил их помещение.

Уже прошло двадцать девять часов. Нужно отработать еще три выступления – в день открытия, то есть сегодня, и два завтра, в канун Рождества. Еще одиннадцать часов, и я буду свободен от переноски дров, рисования декораций, подметания полов и лазания по узким мосткам, чтобы заменить выгоревшие прожекторы. Скоро поднимется занавес и начнется представление.

Когда у меня находилась свободная минутка, я мог побыть с Грэйси. Она всегда была милой со мной, очень милой, но не настолько, чтобы я начинал задумываться, сколько в этом процентов жалости. С тех пор как начались мои общественные работы, я встречался с ней семь раз. Не то чтобы я считал. Я заметил, что она часто за мной наблюдает, но это было всегда, когда я наблюдал за ней или когда она была со своим парнем, так что я старался не зацикливаться.

Сейчас ее парня тут не было.

Когда она села рядом со мной на тюк сена, все мои мысли куда-то испарились. Лучше уж ничего не говорить, чем сморозить какую-нибудь глупость, потому я ждал, когда она сама начнет разговор.

И ждал.

И ждал.

Я ерзал, искоса поглядывая на ее живот, минут пять, и вдруг она полезла под свой бледно-фиолетовый халат, вытащила оттуда кусок пенопласта в форме арбуза и протянула его мне.

– Пожалуйста, – сказала она. – Осмотри мое чрево.

– Оно… приятное. Как плюш.

Я его слегка помял и вернул ей. Не могу сказать, что умею обращаться с искусственными животами. И просто не могу поверить, что она сказала «чрево».

– Благодаря тебе его обновили, сделали из пены, которая запоминает форму. Не могу дождаться, когда увижу весь костюм целиком. Она расправила складки на халате. – Если, конечно, его успеют доделать.

Я обернулся. Родители выступающих отчаянно суетились, внося последние штрихи в костюмы, которые должны были заменить те, что я превратил в пепел. Как я понял, хламиды и нимбы было не так уж трудно сделать, но вот с ангельскими крыльями – полная задница. Возможно, это из-за блесток, но я не предлагаю тут аналогию с герпесом. Ну, вы же понимаете. Церковь.

– Мне жаль.

Я взглянул на огромный, выше меня, ворох ткани. Прошлая неделя была полна откровений. Оказывается, методистская церковь на Мейн-стрит уже двадцать лет показывала рождественскую пьесу, а я все испортил за одну минуту.

– Все еще жду, когда меня ударит молнией.

– Перестань оглядываться. Я не для того это сказала, чтобы ты чувствовал себя виноватым. – Грэйси на секунду дотронулась до моего колена, а потом отстранилась и сунула руку в карман халата. – Если уж мой отец тебя простил, то Бог-то точно.

Я уставился на свое колено.

– Если бы мы с Богом говорили о прощении, то я бы просидел в исповедальне до конца жизни.

Она улыбнулась.

– У методистов нет исповедален.

– Твой отец помог мне не попасть в тюрьму, – ляпнул я. – В тюрьму. На Рождество.

Как же неловко.

– Это же хорошо, верно? Не знаю, посещает ли Санта несовершеннолетних преступников?

Она должна быть в бешенстве, а ее сочувствие делало меня совершенно беспомощным, как будто я вице-президент.

Грэйси Робинсон была просто хорошая.

Ее репутация – полная противоположность моей. Капитан патруля безопасности в начальной школе, представитель школьного совета в средней школе, а совсем недавно Грэйси стала королевой выпускного бала. Сейчас она один из кандидатов на чтение выпускной речи от нашего старшего класса. У нее всегда найдется запасной карандаш, и он всегда остро заточен. Такие девочки, как она, и такие парни, как я, обычно не общаются. Кроме тех случаев, когда над головой висит решение суда.

– Так жаль, что мы не успели починить сарай, – сказала она. – Мы пытались.

Я почувствовал укол стыда, где-то под левым ребром. Возможно, я бы смог работать в каком-нибудь обществе самобичевания. Но сомневаюсь, что это помогло бы. Я указал на флаг конфедератов и мини-пушку, которую задвинули в угол.

– Как именно вы оказались… здесь?

Я не сказал на шоу «Ребел Йилл», потому что меня передергивает от того, что Гражданская война может быть поводом для развлечения.

Грэйси скривила губы.

– Мы оказались тут благодаря Ричарду Барону.

Отцу Шелби.

– Шоу принадлежит ему, – проговорила она, не глядя мне в глаза.

Точно. А еще он купил своему сыну мини-купер.

Она продолжила:

– Когда стало понятно, что мы не успеваем, он предложил нам выступать здесь в течение недели, ведь это единственное достаточно большое здание в округе.

– Да уж.

Тут места, как на стадионе, и громадная земляная арена.

– Все равно было тяжело добиться, чтобы нам выделили тут место. – Она покачала головой. – Но, мне кажется, ты об этом знаешь.

Список моих общественных работ был переполнен. Я делал все – от переноски остатков реквизита, который я не сжег, до помощи рабочим сцены. Трудно было разобраться, что тут кому принадлежит. Приходилось пробираться через мешанину из реликвий конфедератов, громадных свитков и пастушьих посохов. И я все еще не знаю, кому принадлежат трубы – горнистам Гражданской войны или небесному воинству.

– Удивительно, что твой отец все не отменил, – заметил я.

– Так было бы проще всего, но это двадцатая годовщина спектакля. Так много людей ждали этого дня, и отец не смог отказать мистеру Барону, особенно после того, как тот предложил оплатить все необходимые материалы.

Еще один драгоценный камень в корону семьи Барон.

– А почему он это предложил?

– Шелби играет Иосифа.

– Точно.

Как раз в этот момент отец Грэйси выбежал на сцену, держа в руках планшет с зажимом для бумаг и громадную кружку кофе. Он выглядел слишком молодо, чтобы возглавлять общину из пятисот людей. Молод, как мальчик-репортер. Но только не его глаза; они казались намного старше. У Грэйси такие же темные волосы, но глаза не как у отца.

Пастор Робинсон помахал рукой, чтобы привлечь внимание людей, устанавливающих декорации.

– Прошу прощения, но этот конь, когда его заменит осел, должен стоять слева за волхвами, после того как они подойдут к Святому Семейству. Не могли бы вы передвинуть стог сена, чтобы было проще? Ослы не умеют прыгать.

Поскольку я весьма искушен в предсказаниях, то должен был задать очевидный вопрос.

– А что будет, если конь навалит кучу?

И тут, как по заказу, конь поднял хвост и воспользовался своим вечерним конституционным правом.

– Ух ты, – сказала Грэйси.

Кофе пастора Робинсона расплескался, когда он зажал планшет под мышкой. Я ждал, что он заорет и прикажет все убрать, что он бросит планшет или швырнет на землю кружку. Я никогда не видел, чтобы он злился, но именно это произошло бы, если бы кто-то облажался перед моим отцом, когда тот чем-нибудь руководит.

Я услышал реакцию пастора Робинсона раньше, чем увидел ее. И не сразу ее понял, потому что это было нелогично, для меня по крайней мере. Когда он поднял лицо, оно было мокрым от слез.

Конь сделал такое посреди его репетиции, а он смеется.

– Это не то, чего я ожидал, – проговорил я. Юмор не был частым гостем в моем доме, даже когда отец жил с нами. Особенно, когда отец жил с нами.

– Это смешно, поэтому он и смеется. Люди иногда смеются, знаешь ли. – Грэйси сказала это так, будто знала, о чем я думаю. Будто понимала разницу в нашем воспитании.

Пастор Робинсон прижал руку к трясущемуся под рождественским пледом животу. На пальце у него блестело обручальное кольцо. Меня это удивило. Мама Грэйси умерла, когда мы были во втором классе.