Геннадий Красильников - Старый дом (сборник)

• Название: Старый дом (сборник)
• Автор: Геннадий Красильников
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1971

Русскому читателю хорошо знакомо имя талантливого удмуртского писателя Геннадия Красильникова. В этой книге представлены две повести: «Остаюсь с тобой», «Старый дом» и роман «Олексан Кабышев».

Повесть «Остаюсь с тобой» посвящена теме становления юношей и девушек, которые, окончив среднюю школу, решили остаться в родном колхозе. Автор прослеживает, как крепло в них сознание необходимости их труда для Родины, как воспитывались черты гражданственности.

Действие романа «Олексан Кабышев» также развертывается в наши дни в удмуртском селе. Её главный герой — человек исключительной честности и принципиальности, непримиримый к тому мещанскому благополучию, которого добивается его Глаша. За душу Глаши и ей подобных вступает он в бой и одерживает победу.

Труженикам колхозного села, людям высоких моральных качеств, упорных и страстных в достижении поставленной перед собой цели, посвящена и повесть «Старый дом».

---

— Юрка, здорово! Ух, черт, рад тебя видеть!

— Привет, привет, доблестный комбайнер! — со смехом протянул руку Юра, я крепко пожал ее. — Ну, как ты тут? Мне сказали, что ты в поле. Как видишь, пришел… Вкалываешь?

— Ну да, убираем вот. Урожай нынче мировой, барабан еле успевает намолачивать. Ну, а ты как? Рассказывай, у тебя, должно быть, куча новостей: ведь ты даже не писал мне…

Юрка ловко сплюнул сквозь зубы (это у него школьная привычка, он нимало не изменился, только вытянулся в длину), откинул со лба прядь волос.

— Чего там рассказывать? Приехал на каникулы, два месяца придется тут загорать… Не знаю, чем заняться. А вообще — мура! Глушь… У тебя, значит, с институтом не выгорело в прошлом году? Типичное явление современности. Нынче как; думаешь снова толкнуться?

— Это решено! Ты знаешь Захарова, бывшего секретаря райкома? Его у нас председателем избрали, так он тоже думает поступать. Мы с ним решили заочно учиться.

Черняев прищурил правый глаз (это у него тоже осталось со школы), с недоверием уставился на меня.

— Ты это серьезно или разыгрываешь?

— Вполне серьезно, Юра.

— Не узнаю Григория Грязного!.. Не понимаю, что хорошего ты находишь в этом? Боишься, что не продержишься на очном? Хо, ерунда, теперь и с тройками запросто стипешку дают! На трояка ты завсегда с закрытыми глазами сдашь, это надежно! Плюс у тебя… Ну, как бы сказать… практика работы на производстве, примут с потрохами. Во учудил, Лешка! На заочное идут одни старички да неудачники.

У меня на этот счет имелись свои соображения, и я промолчал. Пренебрежительный той Юрки неприятно кольнул меня. И эти словечки: "глушь", "придется загорать", "скука"… Когда это он успел соскучиться в родном селе?

— Юрка, не знаешь, где сейчас Семка Малков?

— Уехал на целину. Медали ему, видишь, захотелось, за освоение целины! Сейчас туда валом валят студенты, считается высшим шиком — побывать на целине. Романтика и прочие малосъедобные вещи!.. Чего так смотришь? Прикидываешь, почему я не поехал? А я там ничего своего не забыл. Лично мне медаль не требуется… Да, Лешка, говорят, здесь суд был какой-то, тебя чуть не попутали, правда? Ха-ха, представляю! Ты, я нижу, тут не дремал, а?

В следующую минуту, стараясь быть спокойным, я взял Юрку за плечо и легонько повернул его лицом к дороге.

— Знаешь, Юрка! — сказал я бывшему однокласснику. — Знаешь, если тебе не хочется нажить неприятностей, иди-ка отсюда!.. Можешь купаться, загорать, сколько тебе угодно, а здесь тебе нечего делать, только костюм свой вывозишь. У нас тут грязно и пыльно! Поговорил бы я с тобой, да спешить надо. Извини, и… проваливай к чертовой бабушке!

Я махнул Генке рукой: "Поехали дальше!" Окруженный тучей пыли и порхающей половы, снова двинулся агрегат. На повороте я оглянулся: Юрка стоял далеко позади, отсюда он казался грачом, одиноко сидящим на жнивье…

Что ж, так получилось. Были мы друзьями-товарищами, сидели за одной партой и думали, что дружба наша — на всю жизнь. Но вот прошел год, всего лишь один год… Встретились, и не нашлось у нас друг для друга хороших слов. Между нами лёг глубокий овраг. Видно, не настоящей была дружба, если за год мы перестали понимать друг друга. Да и с чего бы ей быть прочной, если она ничем не была скреплена? Нужен был, наверно, другой цемент, чем совместные игры, шалости, смутные мечты… Вот с Генкой мы тоже всего год, как сдружились, но я верю, что это надолго. Видно, год с годом не сходятся, Я спрашиваю себя: жалею ли о случившемся? И отвечаю: нет, не жалею.

В перерыве, когда мы остановили агрегат, для смазки, Генка спросил:

— Что за птица была у тебя?

Я не стал ему объяснять, а просто сказал:

— Так, знакомый один… Приехал отдыхать, решил прогуляться.

— A-а… Молодой, где же он это успел устать? Впрочем, всякое бывает… Поехали дальше!

И опять мой комбайн движется по полю, грузно переваливаясь с боку на бок, вздрагивая на рытвинах. Водопадом льется в бункер зерно, брызжет золотистым потоком. Где начало этого потока? Когда-то давно, мальчишкой, я принимался расспрашивать отца: "Откуда берется наша Чурайка?" Отец мне, бывало, объяснит, а затем спросит: "Понял?" — "Понял" — отвечаю. "А что понял-то?" — "Из земли Чурайка выбегает!.."

Как это было давно!

Подняв голову, я замечаю летящий высоко в небе самолет. Гула его не слыхать — гремят наши моторы. С такой высоты летчику, конечно, нас, ни за что не заметить, но я срываю с головы кепку и машу ему. Как знать, быть может, за штурвалом самолета сидит мой ровесник, такой же, — как я, парень. Я тоже стою за своим штурвалом. По-моему, у каждого в жизни имеется свой незримый штурвал, но все дело в том, в какую сторону его повернешь.

Я веду свой комбайн по бескрайнему морю хлебов, по широкой земной груди. Когда-то дядя. Олексан сказал: "Где положен твой труд, значит, там и есть твое место!" Еще очень мало сделано мной на этой земле, но не беда: впереди вся жизнь! Множество дел ожидают меня на родной земле, и, не выполнив их, разве имею я право отвернуться от нее?

Родная земля — вот она, раскинулась необъятной ширью, вся передо мной. В грохоте машин я шепчу ей:

— Всегда с тобой! Я остаюсь с тобой!

СЛОВО О РЯДОВОМ

В колхозной конторе, на аккуратных полочках, лежат сотни книжечек в сереньком переплете. Это — трудовые книжки. Одна из них — моя. Красивым почерком на ней выведено: "Алексей Курбатов. Колхозный механик".

Да, звание мое — колхозник. Не так-то просто получить это звание, скажу прямо!

Рядовой…

Ему приходится рано вставать, он поднимается вместе с рождающимся днем. Без шума, чтобы не разбудить спящую семью, он одевается, просто, но сытно завтракает, берет свой инструмент и отправляется на работу. Дети просыпаются и спрашивают у матери: "А где отец?" — "Отец давно ушел на работу… Спите…"

Зимой, в жгучие морозы, летом под палящим солнцем, осенью под холодным дождем он — колхозник — шагает на работу. Надо видеть, как он идет по улице — уверенной, спокойной походкой хозяина, знающего свою цену. Зря не намахнет рукой, лишнего слова не скажет, не обернется из-за пустяка. Не смотрите, что на нем небогатая одежда: зимой ему тепло в легонькой куртке, в летнюю пору он довольствуется одной рубахой. Нет, не судите его за скромность наряда — разве она красит рабочего человека?!

Шагает он по большой земле и нигде не чувствует себя чужим, повсюду он в родном своем доме, потому что все на земле делается его руками. Рядовой человек, он умеет делать все! Сегодня он пашет и сеет, завтра из-под его топора летит пахучая щепа; загораживает плотиной реку, мостит дороги, а если нужно, он встает за штурвал машины. Слава тебе, великий умелец, рядовой человек! На твоих сильных руках держится наша земля, твоими трудами множатся наши стада, ты воздвигаешь дворцы-дома, твоей воле послушны могучие машины!..

Разные есть специальности: у одного в трудовой книжке значится "инженер", у другого "слесарь", у третьего "учитель"… А в моей — "колхозник". Я горжусь своим званием: это слово роднит меня с великой семьей трудового народа, с этим именем я повсюду дома.

Вот она, моя трудовая книжка, лежит среди сотен других. Она для меня — самый ценный документ. Собираясь в дорогу, я беру ее с собой.

Иногда мне приходит мысль, что со временем не будет никаких паспортов. Вместо паспорта будет трудовая книжка: ведь по ней можно безошибочно определить, какое место занимает человек в жизни. Честное слово, мне очень хочется верить, что так оно и будет. И тогда я достану из грудного кармана свою трудовую книжку и скажу почти словами поэта:

Читайте, завидуйте, —
Я — рядовой
Человек труда!

Олексан Кабышев (роман)

Парни подрастают,
Парни уезжают,
А за ними следом
Новые растут…

(Удмуртская песня)

1

Стаями проплывают над Акагуртом облака — летом со стороны Уральского хребта, а в зимние месяцы унылыми караванами тянутся они с холодного Карского моря. День приходит на смену дню, и люди незаметно старятся, на смену им подрастает молодежь. Какие-нибудь четыре или пять лет — срок, казалось бы, невеликий, все вокруг осталось по-прежнему: деревня стоит там, где она стояла пятьдесят — сто лет назад, речка Акашур бежит по привычному руслу, и люди в деревне живут те же самые. Но стоит вглядеться внимательнее, как невольно намечаешь: у одного на лицо опустилась осенняя паутина морщин, у другого в полосах проглянули пасмы серебристых нитей; зато вот этот парень, казалось, лишь вчера бегал босиком, а сегодня на гулянках, что устраиваются на холме Глейбамал, ломающимся баском заговаривает с девчатами, в месяц раз аккуратно наведывается в районный центр Акташ и стрижется "под полубокс"…