Оскар Курганов - Разные годы

• Название: Разные годы
• Автор: Оскар Курганов
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Публицистика
• Год: 1981

Книга очерков лауреата Ленинской премии Оскара Курганова посвящена событиям, сыгравшим крупную роль в истории нашей страны. О. Курганов рассказывает о широко известной в тридцатых годах династии сталеваров Коробовых, о Папанине и папанинцах. Очерки написаны человеком, который был свидетелем и в какой-то мере участником изображаемых событий.

В книгу входят также корреспонденции с фронтов Великой Отечественной войны, гневные отклики на взрыв атомной бомбы в Хиросиме и Нагасаки.

Очерки О. Курганова точно воссоздают атмосферу ушедших в прошлое, но незабываемых дней.

---

На пути в Люблин нам нужно было объехать взорванный мост через реку Вепш. Наша машина свернула с Варшавского шоссе на проселок.

В деревне Цеханки, утопающей в зелени садов и вековых лип, нас обступили польские крестьяне. В синих шапочках с большими козырьками, в каких-то опорках на деревянной подошве и длинных домотканых рубахах, они бежали к машине из садов и огородов, предлагая нам вишни и яблоки. Девушки забрасывали цветами и машу машину, и все грузовики с воинами, которые тоже свернули в Цеханки.

«Как проехать к переправе?» — спрашивает капитан, соскочивший с мотоцикла. Крестьяне указывают близкий путь, но все же им кажется, что без проводника не обойтись. Старик Казимир Дорувский встает на подножку машины и ведет всю колонну по лесным дорогам, на ходу вспоминая тяжелую жизнь «под германцем», как здесь выражаются.

Мы въезжаем в лес, и Дорувский замечает, что этим лесом фашисты никогда не ездили — отсюда никто из них не выходил живым. Из леса едут польские крестьяне с дровами, они снимают шапки и долго машут ими вслед уходящим машинам.

На переправе у маленького польского городка Ленчна мы прощаемся со стариком. Как он пойдет обратно в Цеханки — ведь мы уже проехали пятнадцать километров? Дорувский усмехается — он готов поехать с войсками до Варшавы и оттуда вернуться пешком, чтобы рассказать, как дерутся за освобождение польской земли воины Красной Армии. Он ждет, пока все машины переправятся по деревянному мосту, а потом уходит неторопливой походкой человека, которому теперь уже некого бояться: он перестал быть рабом.

В городке Ленчна, где живут кустари и пивовары, где во всех дворах и в садах зреют и наливаются соками гирлянды хмеля, только что закончился бой. В трясине, у реки, застрял «фердинанд», и его вытаскивают наши танкисты. Капитан Шестов собирает свои танки и ведет их дальше, в глубь Польши. Его путь лежит через город Ленчну. И здесь ему навстречу выбежали поляки — им хотелось как-то поблагодарить Шестова. Кроме цветов и фруктов, ему поднесли старинный польский кубок. Капитан принял этот дар и приказал открыть люки в танках. Танкисты, вытянувшись и приложив руки к козырькам шлемов, провели свои боевые машины мимо людей, которым они только что вернули и жизнь, и свободу. И вдруг на узкой улице, которая когда-то называлась именем Мицкевича, кто-то затянул польский национальный гимн, его подхватили женщины, старики, люди пожилые и юноши, а девушки шли за танками мимо площади, спустились с горы в поле.

Да, теперь поляки могут идти в поле или в лес, поехать за город, петь по вечерам, собравшись в саду, и не бояться, что их где-то подстерегает, преследует, угрожает, как занесенный меч, короткая надпись: «Полякам воспрещается!»

Это относилось ко всему, что человек привык делать с самого своего рождения. Фашисты не успели только наложить запрет на воздух, да и то полякам воспрещалось дышать свежим воздухом в лесах, за городом, в парках — все это было привилегией «высшей расы».

В городе Люблине я видел в театре, на улице Капуцинов, надпись на уборных: «Только для немцев». Впрочем, над входом в театр тоже был вывешен запретный окрик: «Полякам не входить!» Если в театре обнаруживался поляк, — он отсылался в лагерь за городом, а оттуда никто не возвращался. Этот лагерь был для поляков кровавым кошмаром. В Люблине есть две улицы — Краковская и Любертовская, которыми город гордился, — там, в тени липовых аллей, в парке, в скверах, у готических особняков, на шумных площадях, люди жили, веселились, прогуливались, встречались, по вечерам семьями просиживали в кафе. Отсюда по узким переулкам шли на улицу Капуцинов в театр или в Зал Шопена на концерт. Это был быт, установленный веками. Фашисты лишили поляков всего этого, оставили им только муки и страх.

По вечерам на Краковской улице полякам нельзя было появляться. Поляк был вне закона: гитлеровцы могли распорядиться им по своему усмотрению. Я встретил в Люблине профессора истории Иосифа Джебельского. В старой шляпе и потрепанном пиджаке он сидел в предместье города и читал. Ему помогали друзья, они спасли его от смерти.

На подбитом советском танке есть надпись: «Здесь погиб в боях за Люблин механик-водитель Нестеренко». Кто-то написал на польском языке, повыше, у башни, мелом: «Слава ему!» И кто-то дополнил: «Вечная слава!» Джебельский тоже приписал: «Спасибо ему от польского народа!»

— У меня погиб сын — там, в лагере, — говорит Джебельский, — я все хотел, чтобы он стал историком. Ему не удалось закончить гимназию — ведь полякам не разрешалось учиться ни в гимназиях, ни в университетах…

В театре я встретил пианиста Юрия Сливу. Он был концертмейстером. Потом фашисты предложили ему и всем актерам покинуть театр — им посоветовали выступать в кафе где-нибудь в предместье, но, конечно, не с польской музыкой. В городе враги устраивали облавы. Они ловили людей на улице и предлагали им доказать чем-нибудь, что они не партизаны. Юрий Слива сидел четыре месяца в лагере, потом его спасли друзья. Певец Домбровский жил в кафе — там он пел, там его кормили.

На всем пути до Вислы я видел, как встречала наших воинов исстрадавшаяся, истерзанная Польша. В Люблине женщины останавливали грузовики с пехотой и каждому подносили букетик цветов, пожимали руки, целовали. Три дня в городе не стихал праздник; улицы, где еще не успела высохнуть кровь битвы, где еще только убираются вражеские пушки, засыпаны хризантемами, в домах, в парках поют песни, те самые — то веселые, то заунывные польские песни, — которые были под запретом.

Вместе с Красной Армией движется по Польше и польская армия, сформированная в СССР. Еще на шоссе ее встретили старики поляки и ксендз. Ксендз освятил знамя польских танкистов и благословил на жестокую борьбу с врагом, который унижал, душил прекрасный и талантливый народ, давший миру Шопена и Мицкевича, народ, жаждущий свободы, а теперь обретающий ее.

Наши войска ведут бои уже на подступах к Варшаве, И все с большим подъемом встречает народ Польши наших воинов, Красную Армию, армию-освободительницу.

2

На восточном берегу Вислы, в предместьях Варшавы, у Праги вновь идут ожесточенные бои. Фашисты подтянули сюда пехоту и танки, главным образом дивизии СС, и их атаки не стихают ни днем, ни ночью. Вряд ли они рассчитывают на какой-то успех, даже в том ослеплении, которое вызывается безысходностью и отчаянием, — нельзя не видеть, что потоками крови и горами трупов не остановить тех, кто перешагнул через широкие просторы Вислы и бетонные валы. Но все же враг атакует наши позиции в центре Варшавского воеводства, у сердца Польши. Дело в том, что он пытается любой ценой удержать за собой всю систему укреплений, которые возводились десятилетиями, а потом обновлялись. За последние два года сюда сгонялись тысячи людей — это уже были рабы, трудившиеся под страхом смерти, — они возводили подземные сооружения, казематы для артиллерийских батарей, валы и преграды. Земля у Варшавы казалась не совсем прочной, и ее заковывали в бетон и сталь, оцепляли густой сетью колючей проволоки, которая всегда держалась под током высокого напряжения — человек погибал, его черный обугленный труп сваливался только от прикосновения к проволоке.

В тот момент, когда наши войска двигались от Люблина к Варшаве — вся система обороны на Висле казалась фашистам незыблемой: они ведь сделали все, что могли для того, чтобы наши войска не могли приблизиться к Висле и Варшаве. Три линии укреплений связывались крепостными узлами — Демблином, Варшавой и Модлином. С севера Варшаву оберегает мощная крепость, где, как утверждают, вся земля залита бетоном, где есть внешняя и внутренняя линия фортов. В фортах — целые подземные городки — казематы, которые могут выдержать огонь самой тяжелой артиллерии; в бронеколпаках, покрытых гофрированной сталью, а затем прикрытых толстыми бетонными плитами, размещаются наблюдатели и центры управления. В фортах — артиллерия всех видов и, кроме этого, огневые гнезда с глубокими ходами сообщения и противотанковыми рвами.

К востоку от Варшавы тянутся укрепления к Станиславу, а к юго-востоку — до Отвоцка и Карчева, где в дачных варшавских пригородах создавались мощные узлы обороны. Главным центром и ядром этой обороны является Варшавская крепость, цитадель на берегу Вислы, у Праги, пересекающая реку Свидер и на юго-востоке от Отвоцка спускающаяся к Висле. Вдоль этих железобетонных фортов, таких же как и у Модлина, вырыты две линии полевых окопов. Впереди внешнего фортового пояса — огневые гнезда, оберегающие подступы к укреплениям, противотанковые рвы, надолбы, эскарпы, проволочные заграждения с током высокого напряжения, минные поля, то есть вся совершенная техника оборонительных сооружений, какую только знает современная война.

И, наконец, к югу от Варшавы связанный единой системой огня и управления, укрепленный район у Демблина. Здесь так же, как и у Варшавы, как и у Модлина, — форты, бетон, сталь, проволока, рвы, эскарпы, та же мощь и фундаментальность, кажущаяся неприступной.