Борис Евсеев - Площадь Революции. Книга зимы (сборник)

• Название: Площадь Революции. Книга зимы (сборник)
• Автор: Борис Евсеев
• Жанр: Русское современное
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9691-0924-7

Сборник прозы Б. Евсеева включает в себя небольшой роман «Площадь Революции» (публикуется впервые) и шесть новых рассказов. Главная героиня «Площади Революции», молодая москвичка Воля Рокотова, неожиданно попадает в лапы террористов. А те, в свою очередь, оказываются песиголовцами, – представителями древней и таинственной ветви народов. Действие романа, который жанрово обозначен как книга зимы, но имеет все признаки «философского триллера», разворачивается стремительно: на станции метро «Площадь Революции», на улицах столицы, в Подмосковье. Воля Рокотова – на краю гибели. Но вдруг, разрывая роковой круг бед и невзгод, в жизнь героини врывается любовь.

---

Хоть и не говорят этого прямо биографы-зануды, – именно Евстигней был в то время первым композитором России, ее Орфеем. Но не Орфеем, спускающимся в ад, а Орфеем, замерзающим в бедности, в непризнании…

И все ж: в звоне льдинок, в мелко колющем балтийском морозце пытался и пытался он отыскать мелодию, оживляющую мертвых».

– Музыка моя таперишняя – мученье. А надобно музыкой – веселье и лад направлять. Избавлять от недугов и со смертного одра подымать. Смертельную безысходность порушу, – смутно высказался на морозе Евстигней.

Правда, в отличие от Толи Морлова, не споткнулся, не съехал в овражек – повернул из чахлого питерского леска восвояси.

И хоть оставалось ему – по тайному предчувствию – жить всего ничего, до весны, может, до лета, захотел он вновь на своих клавикордах мелодию, лишенную тоски и смерти, отыскать…

Перестав теребить в уме собственное либретто, Воля стала думать про другое.

«Нужно мыслить музыкой и мыслить – о музыке. Нужна, вот именно, музыка мыслесловий! Ведь если искусство музыки-слова не умрет – не умрет и страна. Не политики страну от бунтов и революций спасут. Не партии срано-поганые! Музыкословье – спасет! И вообще: если пронижет мир настоящая, а не поддельная музыка мыслей, – никакого террора, никаких революций новых не жди!»

Воля внезапно выдохлась. Внутренний жар ее, сменявшийся несколько раз внутренним холодом, угас. Тщетность и несбыточность собственных мечтаний – надломила. Тайно преследуемая современной музыкозависимой прозой, она то понимала ее смысл, то опять теряла нить:

«Цель моя – музыка. Но не только музыка мелодий – музыка смыслов. Вот бы книжечки-либреттки начать издавать, как когда-то! И звук будущих опер в них, и смысловая музыка прозы… Вот бы Евстигнея в каждые уши – как наушничек малый – воткнуть. А то – стоит на морозе, не знает, как быть дальше. И мороз, как острым пинцетом, рвет ему губы, уши, нос…»

Она очнулась окончательно. Демыч собирался уходить.

– Завтра, милая, – практическое занятие номер один. А чтобы вы ни о чем сильно не задумывались, я вам на ушко капелькой лекарства капну.

Он бросил пинцет в эмалированную медицинскую ванночку, вынул из кармана какой-то флакончик, надавил на него, капля упала на пораненную мочку.

Порез сразу стал затягиваться, однако само ухо засвербело, зачесалось нестерпимо.

– Вы ухо-то не трожьте. Тогда, глядишь, и заживет до свадьбы. Теперь отдыхайте, милая Воля… Кстати, почему вас так по-дурацки зовут? Родители ваши партработники были, что ли?

– Я дворянского роду. Родители – архитекторы. Прадед, и правда, народоволец был. Но я думаю так, – чтобы перебить ушной зуд, Воля заторопилась словами, – имя есть тайна! Для тайны меня так назвали.

– Но я ведь ваше имя знаю, милая, я его называю. Какая же тут тайна?

– Называть называешь. А настоящего смысла имени не знаешь. Вот тебе и тайна! Осознанное называние имени есть называние тайны. Правда, когда имя лишается внутренней, а не выбалтываемой вслух тайны, оно… Оно… Тайным стержнем бытия оно перестает быть! – выпалила, чуть запнувшись, Воля. – Становится имя просто кличкой. Заметил, сколько кликух собачьих у нас стало?

– Вы дура, Воля Васильевна! – завибрировал, чуть не завыл хрипловато Демыч. – Просто дубина стоеросовая! Какая тайна? Какая тайнозначимость? Отгрыз бы вам ухо – кабы не порвал прежде!

Нервяк и «белка»

Назавтра, но уже в другой части все того же подвала, практическое занятие номер один и прошло.

– Легенду мы вам меняем, – сказал довольный своей находчивостью Демыч. Он сидел в одном из углов подвала, на специальном возвышении, как на троне. – Вы теперь не существо подвала. Вы – приезжая.

Волю обвязали особым поясом, воткнули за пояс пару гранат, накинули сверху чужой просторный плащ, заставили ходить по линеечке: ровно, весело.

– Ну нет, неправда ваша! – по-киношному кричал квелый Демыч. – И не уговаривайте, милая: фальшиво! Идете, будто стерво какое с кладбища!

Воля прошлась по-другому.

– Теперь – как интеллигентная фифочка. Не то, нет! Вы ведь – в косыночке. Вы – приезжая. Но не издалека – из Владимира, из Костромы. В Москве раньше бывали часто, а теперь – время от времени: денег нет, работа сменная, то, се. Поэтому по сторонам вы чуток и посматриваете, кое-что и вспоминаете, кого-то из старых знакомых (подругу, подругу – не хахаля кавказского!) ждете. Ждете, поглядываете на часы.

– Часы приезжей!

Прямо поверх плаща, на рукав, навесили огромные спортивные, на тонюсеньком ремешке, часы.

– Что за часы? Кто этому поверит? Дайте другие!

Принесли другие часы.

– Теперь кидайте гранату… Ну и бросок! Не в небо, вбок, милая! И не шарахайтесь вы! Она же без начинки. Но сами – присядьте. Для выработки психического автоматизма. Жизнь-то ваша еще не кончена. Кидайте вторую!

Шагах в десяти от Воли, чуть на ходу приседая, похаживал, будто разминался и противно лыбился надевший на нее часы мужик в мотоциклетных очках.

«Граф Хвостов, тот, что пинцет подавал».

Тут же Воле показалось: «граф Хвостов» – тот самый, из аэросаней. Тот, что стрелял в Андрея.

С противоположной стороны широкого бетонированного и в этой части абсолютно голого подвала сидели по стеночке на длинной лавке еще двое. Их Воля не знала.

Выхватив из-за пояса вторую гранату, сорвав чеку – с наслаждением швырнула ее в «графа Хвостова». Сама, как учили еще в школе, кинулась на пол, прикрыла голову руками.

Раздался гадкий хлопок, низко поволокло дымом.

– Кто же так ложится! – крикнул после недолгой паузы, негодуя и досадуя, Демыч. – Как в армии страусов, ей-бо. Голова – внизу, зад – вверху. Но гранату метнули классно. Всю жопу дураку Хвостову порвали… Круто! Круто! Унести это мясо!

Лежа на животе, Воля приоткрыла один глаз. Увидела: только что стоявший Хвостов лежит враскорячку на каменном подвальном полу. Дыма над ним уже нет, зато под ним – небольшая лужица крови. И кровь эта продолжает прибывать, течь…

– Ууу, – не крикнула, глухо завыла Воля. – Зачем? За что?

Она снова уткнулась лицом в каменный пол, хотела закрыть и глаза. Но глаза не повиновались, продолжая даже из неудобного положения следить за тихо выбулькивающей из-под развороченного человека кровью.

– Милая, милая! Вы ведь меня угрохать могли! А вы по этому козлу горюете… Придется для вас еще одну легендочку готовить. Теперь уже – метростроевскую. А она – для вас же и опасней! Опасна, ох опасна она!

Над Волей – на какое-то время все ж таки отключившейся – клонил головку хилый Демыч, уже после разрыва гранаты нацепивший зачем-то мотоциклетные очки.

– Подымайтесь, милая. И я вам сейчас же отвечу на вопрос. Зачем? Да затем, что вы – избранны. Избранны мной, Антипой Костгрызом. Антипой Демьянычем, если хотите. По-дружески – Демычем. И потом, – кого ж было из Козлобородькиной срани избрать? Да у них ни одного настоящего боевика и нету. И быть не может. Выпендриваются, в партии играют… А чтоб воспитать кого, вырастить, как говорится, достойную смену – это дулю с маком!.. Несите, несите его скорей отсюда! – подхлестнул хилый Демыч замешкавшихся перед подвальной лестницей мужиков. – А мы… А я… – продолжал Костогрыз, как-то подстанывая, – я ведь сам издалека, из собачьего угла сюда прибыл. Мне бы – в Москве отдохнуть, погулять, сил набраться. А я на даче этой постылой… Опять учу, снова дрессирую. Устал даже. Но… Настоящее тайное знание, тайное предчувствие, именно у меня – не у вас – в крови! Вот потому-то, милая, я вас еще на «Площади Революции» вычислил. Ну там, где вас Натанчик снял… Ох и гнида этот Натанчик, скажу я вам! Радославлева-банкира – сдал. Козлобородьку-партийца – именно сейчас готовится сдать с потрохами. И вас бы тоже сдал. Так что и не вспоминайте о нем… Так вот. Как проследили вас, милая, наши люди до этого самого Пустого Рождества, как подсмотрели у костерка, как доложили – так я и понял: вы – прирожденная террориздочка! Может, вас при рождении… того… головкой о край стола?… А? Ну так это же радостно и прекрасно! Все, кого головкой о край стола ударяли, – гениальные люди! Конечно, не без придури, даже не без зверства в крови. Вот и вы: ожесточитесь теперь, мир как следует и накажете…

– Дурак ты, Антипа Демьяныч, а не лечишься.

– Ну все. Хватит на сегодня. – Демыч сдернул руку с Волиного плеча. – Поработали – славно. Первую жертву вашего скрытого терроризма только что вперед ногами вынесли. Теперь: дальше, легче, веселее! Но не сегодня. Сегодня – отдых. Так, вечерком кой-какие теоретические выкладки. Возможно – разбор вашей биографии. Мы ведь ею вас шантажировать будем. Для вашей же пользы, милая!

Вечером подташнивало от тоски. Приходила Никта. Вслух, заученно, рассказывала о Волиных проделках трех-пятилетней давности. В другой раз Воля рассвирепела бы от интимных подробностей своей жизни, от рассекречивания своих пиаровских и архитектурных планов. Но сейчас лишь слегка нахмурилась, полушепотом сказала: «Ну Антончик, ну мужичонка болтливый…»