Евгений Астахов - Наш старый добрый двор

• Название: Наш старый добрый двор
• Автор: Евгений Астахов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: О войне
• Год: 1981

Остросюжетный роман о подростках, чье четырнадцатилетие совпало с началом войны. В романе четыре главных героя. На их долю выпадает последний, завершающий бой второй мировой войны. И принимают они его так, как подобает солдатам, — мужественно и честно.

---

Серые фасады домов с темными прямоугольниками окон были точно нарисованы, не верилось, что за плотными шторами горят лампы, ходят и разговаривают люди, пьют чай с финиками или без них.

Склонившись к самому столу, пишет новую книгу профессор. Рядом стоят микроскоп и штативы с пробирками, стакан с остывшим кофе. В высокой банке на лесенке из лучинок дремлет древесная лягушка. Она не предсказывает больше дождь, потому что на дворе зима и дождь вперемешку с мокрой снежной крупой будет сыпать ежедневно без всякого предсказания…

— Скорей бы уж по домам, — новичок юнармеец поднял воротник пальто, — все равно никто ничего не нарушает.

И только Ива собрался сказать ему соответствующие слова о бдительности и воинской стойкости, как сквозь шум ветра донесся до них крик:

— Отдай, ну отдай!..

Голос, похоже, Ромкин. Но что ему делать в этот час на улице и почему он кричит таким противным голосом?

— Вперед! — скомандовал Ива, и патруль, придерживая винтовки, побежал по Подгорной.

Шагах в десяти от подъезда их дома маячило несколько фигур. Ива включил фонарик. В его расплывчатом луче мелькнуло перепуганное Ромкино лицо с нарисованными усиками. Он опять захныкал:

— Отдай, Люлик, отдай, ну! Это не мой, клянусь мамой, это ее, я отвечать буду!..

Люлька! Ива повел лучом фонарика. Ну да, он! И все его прихвостни в таких же, как и у их главаря, восьмиклинных кепочках с пуговкой посредине. А рядом, прижавшись спиной к стене дома, стояла Рэма.

— Туши свет! — рявкнул Люлька. — Если жить хочешь! Ну!

В руках у Люльки был аккордеон. Перламутровый, с белыми клавишами, с золотой надписью «Рондо», он выглядел еще красивее в синем луче Ивиного фонарика.

— Туши! И только слово про меня скажете, зарэжем!

Ива сразу же вспомнил Ромкины рассказы о Люликином финском ноже, его размерах и о том, что он всегда у Люлика в галифе на резинке.

Минасик, видимо, тоже вспомнил. Третьему юнармейцу вспоминать было нечего, так как он Ромкиных рассказов не слышал. При слове «зарэжем» он тут же отступил в темноту и беззвучно исчез, словно его здесь никогда и не было.

И тогда Ива, скинув с плеча винтовку, взял ее наперевес.

— Руки вверх! — сказал он сдавленным голосом.

В луче фонарика тускло блеснул стеклянный глаз. Несколько лет назад отец Люльки, шофер горного лесхоза, напившись пьяным, разбил лесовоз, свалившись с кручи. В кабине был Люлька. С тех пор он без одного глаза и очень гордится этим.

— Слушай, пацан, — стеклянный Люлькин глаз зловеще мерцал в луче фонарика, — твоя железка не стреляет, это мы знаем. Потому туши свой фонарь, беги и молчи. Последний раз говорю. Ну! — И он выругался.

Странное дело — Ива видел только стеклянный глаз и прижавшуюся к стене Рэму. И еще кончик штыка своей винтовки. Ничего больше не было: ни хнычущего Ромки, ни Люлькиных дружков.

Стояла у стенки девочка; она побывала там, где идет война, слышала, как рвутся гранаты, как цокают по стенам пули и победно кричат «ура» идущие в атаку моряки-десантники — люди, которые ничего на свете не боятся.

Рэма одна, совсем одна — Ромка не в счет; какой-то одноглазый Люлька отнимает у нее аккордеон, а ему, Иве, предлагает убежать. И помалкивать.

Что, если послушаться и убежать? Как это сделал уже один из патрулей. Юркнуть в подворотню, и все дела…

Черта с два! Подумаешь — финка на резинке!

Ива еще крепче сжал цевье винтовки. Никуда он не побежит.

— Винтовка не стреляет! — громко, на всю Подгорную крикнул Ива. — Да, не стреляет, ну и что? Зато штык у нее настоящий!

Он шагнул вперед. Штык почти уперся в Люлькину грудь.

— Э! Э! — Тот отступил к стене дома, закрылся аккордеоном. — Убери сейчас же, последний раз предупреждаю!

Два его адъютанта стали незаметно подбираться к Иве сбоку.

— Стой! — тоненько выкрикнул Минасик. Он сделал шаг вперед и четко выполнил команду «На руку!».

Следующей командой должна была быть: «Штыком коли!» Очень серьезная команда, когда перед тобой не плетенный из прутьев щит, а Люлькины прихвостни.

— Стой! Заколю! Клянусь мамой, заколю! — Минасик наугад ткнул штыком в темноту.

Адъютанты попятились — уж очень воинственно орудовал своей винтовкой этот толстый пацан, того и гляди пырнет.

— Слушай! — Люлькин голос уже не был глухим, Люлькин голос шелестел и присвистывал, как лезвие финки, которую точат о камень. — Уходите!

— Отдай аккордеон!

— Счас зарэжу!

— Беги! — отчаянно крикнул Ромка. — У него же финка!

Штык уперся в Люлькину грудь чуть повыше аккордеона. Ива вдруг почувствовал, какая это податливая и непрочная преграда — стоит нажать посильней, и Люлька, охнув, сползет вниз по стене, цепляясь руками за ствол винтовки. Впервые за эти минуты Иве стало страшно.

А Люлька тем временем сунул аккордеон одному из своих дружков и, не спуская с Ивы глаз, полез в карман за финкой.

— Счас зарэжу!..

И кто знает, чем бы кончилось все на темной и безлюдной Подгорной улице, если б не вынырнула из темноты чья-то рослая фигура.

— Вай, вай! — крикнул, схватившись за голову, Люлькин дружок, тот, что держал аккордеон.

Он не упал, а как-то осел на тротуар, уронив аккордеон себе под ноги.

— А ну подними, ты, одноглазый!

Ива сразу же узнал Каноныкина. Ну конечно, это он!

— Подыми, говорю! Это видел?

В луче фонарика матово поблескивал короткий пистолетный ствол.

— Пришью как собаку, гад!

Второй Люлькин дружок бросился бежать, а тот, которого Каноныкин сбил с ног, быстро на четвереньках пополз по тротуару и исчез в темноте.

— Подыми!

— Счас, ну! — огрызнулся Люлька и, нагнувшись, поднял аккордеон.

— Пацанов грабишь, шпана? Чего ж ты меня не ограбил, смотри, на мне какой халатик. И тельняшка совсем новая. — Он стукнул Люльку рукояткой пистолета.

— Не надо! — крикнул Рэма, закрывая лицо ладонями.

— Надо, — уже спокойней сказал Каноныкин. — Не бить — стрелять таких шакалов надо без суда. Отдай, говорю, баян, скажи барышне: «Извиняюсь».

Люлька протянул Рэме аккордеон. Его стеклянный глаз не мерцал больше в луче фонарика.

— А где «извиняюсь»?

— Извиняюсь, — пробормотал Люлька.

— Громче!

— Извиняюсь, да!

— И запомни: эти пацаны — мои кореши. Тронешь их — найду и прикончу. Меня дальше фронта все равно не ушлют, сам понимаешь. А тебе червей до времени кормить придется. Уразумел?

— Угу…

— Ну и порядок. — Каноныкин спрятал пистолет в карман халата. — Я с тобой еще побеседую по душам, салага. Рули отсюдова, пока я добрый!

Люлька, отпихнув Ивину винтовку, пошел вниз по Подгорной. Уже издалека, откуда-то от угла Арочной, донеслись приглушенные торопливые фразы:

— Что я мог сделать, Люлик, у него же машинка была… Он как дал мне по башке…

— Я тоже ни при чем, Люлик, пацан тот, толстый, штыком кололся, как психованный…

Видно, провинившиеся адъютанты пытались оправдаться перед своим грозным начальством…

— От лица службы объявляю вам благодарность, — сказал Каноныкин. Это относилось, конечно, только к Иве и к Минасику; Ромка опять был не в счет. — Я все видел, здорово действовали, по-нашему, по-черноморски, до последнего. Но об этом — ша! Лялякать не надо, зачем лишние разговоры, лишняя паника среди мирного населения? Наперед же вечерами ходите скопом и по возможности без ценных предметов. Не всегда я вам вовремя подвернусь, точно?

— Точно!..

— А пистолет можно посмотреть? — спросил Минасик.

Каноныкин усмехнулся, вынул из кармана пистолет, подбросил его на ладони.

— «Вальтер», — сказал он. — Офицерский. Калибр девять миллиметров. Трофейная штучка, на память о жестоком бое.

Все по очереди подержали в руках тяжелый скользкий «вальтер».

— Иф! — Ромка шмыгнул носом. — Был бы у меня такой, я б Люлика заставил стеклянный глаз скушать…

— Ладно, — сказал Каноныкин, пряча пистолет, — валите домой.

Вынырнув из-за угла, мимо прошла странная машина с закрытым кузовом. Ива никогда не видел такую. Синие щелки фар близоруко всматривались в неровности мостовой. Машина шла медленно, словно боялась споткнуться.

— Забавная какая, правда? — сказал Ива.

— Точно, — согласился Каноныкин, провожая машину тревожным взглядом. — Для кого забавная, а для кого вредная. Пеленгатор это, эфир щупает…

Разговоры за партией в шахматы

Изредка, возвращаясь с вечернего обхода, Ордынский кивал Иве:

— Пойдем, телефонный мальчик, поговорим о жизни быстротекущей.

Он никогда не предлагал это ни Минасику, ни другим юнармейцам, только Иве.

— Э! Потому что Ивка подлизываться умеет.

Минасик тут же возражал Ромке:

— Не, он не подлизывается, что ты!

— Ты сам подлизываешься!

— К кому я подлизываюсь?! — вскипал Минасик.

— К папе-маме своему! Хо-хо-хо! К Ивке тоже, и учителям тоже. К Рэме, что, скажешь, не подлизываешься? Когда на нее смотришь, у тебя глаза как у барашка становятся, мэ-э-э! Чихать она на твои глаза хотела.