Наталья Васильева - Черная Книга Арды

• Название: Черная Книга Арды
• Автор: Наталья Васильева
• Издательство: ЭКСМО-Пресс
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2000
• ISBN: 5-04-004204-3

«Был Эру, Единый, которого в Арде называют Илуватар» — так начинается знаменитая книга Дж. Р. Р. Толкиена «Сильмариллион». Вроде бы все понятно и просто: Творец, Эру, — благ, восставший против него Мелькор — воплощенное Зло. Зло должно быть побеждено. Но так ли уж правы победившие и такими ли ужасными злодеями были побежденные? Об этом рассказывает «Черная Книга Арды» — взгляд с другой стороны на всем известный мир Толкиена.

---

Крылатый медленно опустился на колени, потом навзничь на каменистую звенящую землю Ламмот и закрыл глаза.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

от Пробуждения Эльфов год 4264-й, начало сентября

Он изверился. Больше не было надежды на то, что Тано вернется. Жизнь утратила смысл — остались только воспоминания, рассыпающиеся под пальцами, как сухой песок.

Он помнил нетерпеливый жест, которым Учитель отбрасывал назад пряди тяжелых черных волос; как стремительно оборачивался он на звук шагов и вспыхивало в глазах узнавание, еле заметно меняя черты лица; как он смеялся, запрокидывая голову; как в задумчивости потирал висок узкими пальцами… осколки воспоминаний не складывались в образ, ужас захлестывал душу — неужели я забыл? И стискивала сердце смертная тоска: никогда больше не увидеть.

Но снова и снова он приходил к Хэлгор, надеясь без надежды: Тано вернется, ведь он обещал — он вернется, он придет сюда… И бешено колотилось сердце, чтобы снова рухнуть в пустоту больно сжавшимся комком: нет.

Тысячи раз Гортхауэр представлял себе их встречу, проклиная себя за то, что не может не думать об этом. Не может жить без этой больной надежды, тысячи раз за сотни лет обманывавшей его.

А увидев — замер, не смея подойти, не смея узнать, боясь снова обмануться.

…Он стоял неподвижно, склонив голову, и тяжелые складки плаща казались высеченными из черного камня, и только волосы трепал ветер — волны снежного света зимней луны, и покачивались под ветром черные чаши маков… ветер донес слово — Ученик почти не узнавал изменившегося глухого голоса, но понял — сразу.

Этлерто. Лишенный очага. Лишенный дома. Потерявший себя. Ломкий лед, вмерзшие в стылую белизну крупицы песка хрустят на зубах. Этлерто. Не вернуться в дымный закат — не осталось даже пепла.

Мелькор медленно обернулся — Ученик бросился к нему, разрывалось сердце от отчаянной радости — обнять, уткнуться лицом в плечо и говорить, говорить, как ждал, как верил…

И — остановился, словно натолкнувшись на незримую стену.

Несколько бесконечных мгновений они смотрели друг другу в глаза.

— Я… ждал, — наконец тихо проговорил Мелькор.

— Тано, — Гортхауэр преклонил колено, но глаз уже не смог поднять — смотрел в сторону.

— Моя кровь — твоя кровь, — медленно, сквозь мертвенный холод страха, сквозь горячечный жар боли и отчаяния. — Моя сталь — твоя сталь. Мой меч — твой меч. Я стану тебе щитом — если позволишь, я буду тебе опорой — если примешь меня. Прошу только — прости меня и… не оставляй.

И — внезапно, одним дыханием:

— Позволь быть рядом, мне не нужно взамен ничего!..

— Таирни…

— Сердце мое в ладонях твоих, Тано. — Гортхауэр поднял руки ладонями вверх.

…Молящий взгляд темных непроглядных глаз, с какой-то последней отчаянной надеждой поднимаются руки ладонями вверх — незавершенный, мучительно неуверенный жест:

Тано — фаэ'м..

Энгъе.

— Мир мой в ладонях твоих…

Одно соприкосновение рук — ладонь-к-ладони; Мелькор поднял Ученика с колен и заглянул ему в глаза.

— Таирни, — только и сказал он.

— Я… я никогда не оставлю тебя. Я с тобой. Всегда. Навсегда, — горько и просто, как последняя клятва.

Изначальный долго молчал. Потом проговорил тихо, словно в ответ каким-то своим мыслям:

— Навсегда — это очень долго.

…Он сидел на валуне, поросшем темным бархатным мхом, фаэрни — у его ног, с беспомощным недоумением касаясь тонких обожженных пальцев и темного металла наручников. Оба молчали.

— Сердце мое в ладонях твоих, — тихо повторил ученик. Мгновение казалось — он поднесет руку Учителя к губам; но только бережно, боясь причинить боль, прижал ее к своему виску.

— Я так боюсь потерять тебя, Учитель…

Поднял глаза, спросил нерешительно:

— Ты не вернешься в Хэлгор?

Мелькор покачал головой; смотрел куда-то в сторону, и глаза у него снова стали — лед под стылым пеплом.

— Хэлгор больше нет, — очень тихо, очень ровно.

Фаэрни молчал, не решаясь задать вопрос — где же ты будешь жить?

— Где жил ты? — Изначальный, кажется, прочитал его мысли.

— С ирхи. Потом — в Гортар Орэ. У реки — помнишь? — Орхэле, там, где Трехглавая Вершина, Горт Дар-айри.

— Там… живет еще кто-нибудь?

— Нет. Только драконы-Тхэннэй и Ллах'айни. Ты вспомнил о тех ирхи? — их больше нет: они хотели своей битвы — и получили ее еще… — фаэрни помолчал, не зная, как закончить фразу, — тогда.

— Хорошо. Покажешь. Потом.

— Ты уходишь? Снова? Куда?

Мелькор не ответил.

Гэлломэ, Лаан Гэлломэ…

Зачем снова и снова возвращаться сюда? Здесь нет больше никого. Нет ничего. Зачем ты пришел?..

Пепел смешался с землей, в землю ушла кровь,

Гэлломэ, Лаан Гэлломэ…

Там, где были дома, — полынь и чернобыльник: словно пепел осыпал черно-фиолетовые листья и стебли; и ветви деревьев — сведенные болью пальцы, искалеченные руки, протянутые к небу,

Гэлломэ, Лаан Гэлломэ…

Если долго вглядываться в чашу черного мака, начинает видеться лицо. Черным маком стала душа: нотого цветка, тоголица — нет.

…Кто здесь ?Ты…

Никого здесь нет. Это ночной туман, это ветер шепчет, птица кричит вдалеке. Не обманывай себя. К чему вечно растравлять раны души — и без того не забыть.

Глубока вода, как скорбь, высоки — по грудь — полынные стебли, горька роса — слезы Лаан Гэлломэ. Каменным крошевом обрушились кружевные мосты… Так тихо-тихо… Скорбь твоя, память твоя -

Лаан Ниэн…

Ничего больше не повторится. Ничего нет. Никого нет. И больше не будет. Сейчас он почти рад своему одиночеству — никто не увидит его слабости.

Сгорбившись, он сидит на камне, сцепив больные руки, и ветер треплет его поседевшие волосы. Шорох снежной крупы, и сухой мерзлый шелест слов. Камни укрыл седой мох, холмы — в печальной дымке вереска… Память — пыль в больных руках осеннего ветра.

Сухая горечь ветра — там, где нет больше песен и голосов, где нет даже боли — не может ее быть, когда нет надежды.

Один.

Он закрывает глаза. Небо делается хрустально-прозрачным, чистым, как родниковая вода. Босоногий мальчишка устроился на камне, укрытом зеленым покровом мха, смотрит в небо… у него глаза мечтателя, для которого сны — только иная явь, глубокие и светлые глаза; и тростниковая свирель в его руках поет протяжно, легко и горько, как весенний ветер…

Видение так ярко, что он уже готов поверить: конечно же, все это было только сном, наваждением!.. Война, смерть, празднично алая кровь на клинке — ничего этого не было — и скоро зацветут вишни…

Тихий шорох заставляет его обернуться.

Несколько мучительных минут они смотрели друг на друга, не зная, с чего начать. Пришедший был высок ростом, золотые волосы пушистым облаком лежали на плечах, серые глаза полны надежды и мольбы. Он был бос, потрепанная черная хламида подпоясана веревкой.

— Здравствуй, — наконец медленно произнес Изначальный.

Эллеро как-то нелепо быстро кивнул, словно дернул головой, сглотнул и ответил еле слышно:

— Здравствуй…

Он осекся, не смея вымолвить привычное — «Учитель».

— Сядь.

Эллеро поспешно опустился на камень и, нервно сплетая и расплетая пальцы, заговорил, глядя куда-то мимо лица Мелькора:

— Я хотел тогда вернуться, правда! Мне было страшно, очень страшно, я боялся… Я уговаривал себя, что волен выбирать, ты ведь сам говорил. Я хотел жить! А потом, чуть позже, испугался того, что остался жить — один. Я вернулся к Хэлгор — а там одни мертвые. Я словно обезумел — звал, кричал, думал — хоть кто-то жив… Потом я хоронил их всех — много дней, много ночей. Всех звал по именам, всех знал в лицо… Я их похоронил. Там. Это целое поле. Там ничего не растет — только маки. Черные маки с красным пятном в середине. Поле маков… Они говорят, если слушать…

— Я был там. Что потом?

— Ничего. До Гэлломэ я так и не дошел… Где-то бродил. Как во сне — знаешь, что сон, а проснуться не можешь. Меня подобрали люди. Я жил у них семь лет. Потом ушел — я же не старею… Я скрывал свою суть. Много видел племен. Привык к людям…

— Как ты нашел меня?

— Я хотел тебя видеть. Я чувствовал тут, внутри, все, что было с ними… что было с тобой… Я почувствовал — и пришел…

Изначальный смотрел на него пристально, ни слова не говоря, — и, встретившись с ним глазами, золотоволосый вдруг запнулся, потом, набрав в грудь воздуха — словно в ледяную воду прыгал с обрыва, — заговорил быстро, горячо:

— Пришел… вымаливать прощение. Знаю, что такое не простить, не забыть, но я же понял все! Я пережил… Я казнил себя каждую секунду, я больше не могу! Прости меня! Вели искупить, вели умереть!