Е. Хамар-Дабанов - Проделки на Кавказе

• Название: Проделки на Кавказе
• Автор: Е. Хамар-Дабанов
• Издательство: Ставропольское книжное издательство
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1986

Хамар-Дабанов Е. Проделки на Кавказе: Роман.— Ставрополь: Кн.изд-во, 1986.—256 с В пер.: цена 1 р. 30 к. 50 000 экз.

Роман-памфлет «Проделки на Кавказе» был опубликован в 1844 году и с тех пор не переиздавался. Почти весь тираж по распоряжению на­чальника штаба Отдельного корпуса жандармов Л. В. Дубельта был изъят из продажи и уничтожен. Но несколько экземпляров сохранилось до наших дней.

Хамар-Дабанов — псевдоним Е. П. Лачиновой, жены генерала Н. Е. Ла­чинова, служившего в Кавказском отдельном корпусе. Описываемые события происходят в годы покорения Кавказа и присоединения его к России.

---

— Точно хочет! Этот полковник честный и хороший че­ловек! Я могу без опасения к нему ехать; к тому же я ви­дел хороший сон, нынче счастливый для меня день! Согла­сен, еду! Только возьму с собою одного товарища.—И об­ращаясь к находившемуся тут черкесу, приказал привести лошадей. Покуда последний побежал за мыс, они спусти­лись втроем к речке, разделись, совершили омовение и ста­ли класть намаз.

Вскоре привели разбойнику статного, серого коня в яб­локах, вывезенного, как скаковая лошадь, с большими уша­ми, сухожилою головою, словом — со всеми статьями, со­ставляющими ценность и достоинство лошади. Али-Карсис отозвал в сторону пришедшего товарища, поговорил с ним вполголоса, осмотрел кремни и полки своего ружья, равно и у пистолетов, обвешанных кругом пояса, шомполом ощу­пал, не выкатились ли пули, и, наконец, лениво взобрался на коня. Но едва сел он в седло, как вмиг оправился, за­махнулся плетью по воздуху, и конь понесся стрелой. Про­скакав несколько шагов, всадник остановился, круто по­вернул лошадь на передних ногах, заставил ее откинуть зад и дал вздохнуть, опять замахнулся плетью и повторил то же. После того шагом поехал он вместе со спутниками. То­варищ его на красивом, также надежном коне проделал то же, но не столь ловко, присоединился к ним, и все вместе поехали по направлению к Кубани.

Разговор между всадниками не был занимателен. Пред­метом его были воспоминания боевые. Черкесы, как и ка­заки, когда едут по стране, где каждое место напоминает им какое-нибудь воинское событие, разговаривают между собою о сражениях, указывают на места, где некогда бы­ла погоня, где прорыв. Али-Карсис указал место, где убит один из его товарищей, и восхвалял достоинства покойника. Рассказывал, на каком месте погоня настигла его и как отчаянно он защищался. Пшемаф, со своей стороны, гово­рил о своих похождениях во время преследования хищни­ков. Таким образом, все четверо доехали до Кубани. Ка­бардинец требовал паром; покуда его затягивали по убере­гу, урядник в сопровождении двух казаков с переправного поста вмиг переехал реку на каюке* и, подошел к Пшема­фу, спросил:

— Как прикажете, ваше благородие: переправить этих азиатцев?

— Конечно, переправить.

— А как о них дать знать кордонному и полковнику?

— Послать Сказать, что я переехал с тремя кунаками, полковник уже знает.

— Слушаю, ваше благородие!

Каюк понесся обратно. Урядник махнул рукою паром­щикам в знак, что они должны ехать за приезжими.

Наши всадники переправились через Кубань и поехали к Пшемафу на квартиру. Вскоре пришел туда ординарец полкового командира просить Пшемафа привести к нему своего гостя.

Николаша сидел у полковника, когда ординарец возвра­тился с ответом, что Али-Карсис будет сейчас у него.

- Ну, Николай Петрович! Вы все расспрашивали о хищниках, вот теперь увидите первого закубанского раз­бойника, известного по всей линии и славящегося в горах. Он щадит мой полк, зовет меня хорошим полковником и давно уже обещал побывать у меня... только все не нахо­дил случая. Я надеюсь склонить его к миру с нами —черт возьми! Ведь славно было бы, только очень трудно: с од­ной стороны, по недоверчивости он не вдруг согласится на это, с другой — кордонный начальник зол на него и мстит ему, впрочем, черт побери! Что бог даст, то и будет! А правду сказать, молодец! Какой умный и отчаянный! Как он сумел заставить себя уважать единоземцами! О нем идет молва, будто пуля его не берет, будто он заговаривает их.

* Каюк — выдолбленное дерево, заменяющее лодку и имеющее чрез­вычайно быстрый ход на воде; гребцы стоймя гребут то с правой, то с левой стороны, смотря по надобности.

Разве не опасно пускать к себе такого человека, полковник?— спросил несколько смутившийся Николаша.

— Фуй, черт побери! Что за опасно, когда он у меня в гостях! Он скорее подставит за меня голову, чем кого- либо тронет или оцарапает,— так в наших местах водится. Вот если б хотели его здесь арестовать, ну — тогда наделал бы он шпектакль, уж живой не достался бы в руки! Не только подобный ему молодец, но и самый дрянный черкес в таком случае наделал бы нам тревоги; однако я забыл послать за переводчиком.

Полковник подозвал ординарца, приказал ему сходить за урядником-толмачом; потом, обратясь к Николаше, спро­сил, видел ли он этого казака. Получив отрицательный от­вет, он сказал:

— Вот молодец! Любимец вашего брата! Признаться, нельзя его не отличать: красив собою, храбр, как черт, расторопен, славный наездник, отличного поведения,, чес­тен, как нельзя более, к тому же услужлив — это лучший у меня урядник. Он из азиатцев; служил прежде в другом полку, но там его притесняли и, наконец, вынудили бежать в горы. Он пристал к шайке абреков и вскоре сделался известным разбойником, грабил на линии, снимал пикеты, а между тем все просил прощение за побег, ибо семейство его оставалось в нашей власти. Наконец ему позволено бы­ло возвратиться на линию: он приехал и определился ка­заком ко мне в полк. «Черт возьми! — подумал я,—что мне будет делать с таким сатаною?» — и ожидал все спектакля! Ничуть не бывало, вот восемь лет, как он в полку, про­изведен в урядники и чрезвычайно полезен по службе.

Едва кончил полковник свою речь, как в комнату во­шел высокий, стройный, прекрасный собою мужчина с ок­ладистою бородой, в черкеске, с кинжалом за поясом.

— Здравие желаю, ваш высокоблагородие! Требовать изволили.

— Здорово! Подожди-ка здесь; сейчас Али-Карсис бу­дет сюда.

— Как, ваш высокоблагородие! Али-Карсис, карамза­да?

— Да, он самый.

— Как он сюда попал? Ведь он был лучший мой кунак.

— Ну, так он тотчас придет ко мне в гости.

В это мгновение дверь отворилась. Вошел Пшемаф, за ним лекарь Мустафа, потом Али-Карсис, а позади всех то­варищ разбойника.

Али-Карсис был очень высокого роста, чрезвычайно ши­рок в плечах и тонок в перехвате. Судя по лицу, ему мож­но было дать лет сорок. Он не был вовсе худ, но мог на­зваться сухим мужчиною. Черты лица его были правиль­ны; подстриженная, черная борода соединялась с уса­ми, нос продолговатый, румянец здоровья пробивался на смуглых щеках. В его лице не было ничего особенно замечательного, кроме дерзкого взгляда. Черные, блестя­щие глаза, несколько нахмуренные от повисших густых бровей, придавали его лицу выражение, вселявшее неволь­ные опасения. Взгляд будто говорил, что он не умеет по­коряться, а знает только повелевать. Никогда и ни от чего взор его не опускался, он смотрел смело и самонадеянно, но выражение лица его менялось, когда он сводил глаза с одного предмета на другой. В нем обнаруживалось какое-то пренебрежение ко всему. Одежда карамзады состояла в про­стой длинной черкеске темного цвета, из-под которой на гру­ди блестела на белом бешмете кольчуга. Руки также были защищены кольчатыми наручами, приделанными к нало­котникам; из-под наручей виднелась пунцовая материя, которая предохраняла тело от трения о сталь. Восемнад­цать патронных хозров, заткнутых обернутыми в тряпки пулями, вложены были по обеим сторонам груди в гаманцы черкески. Длинные рукава, оборванные к концу, служи­ли доказательством, что разбойник, находясь в горячих боях, выпустив все хозры, вынимал запасные заряды и, не имея чем обернуть пули, рвал, как водится, концы своих рукавов. Черкеска его в некоторых местах была простре­лена и не зачинена. По черкесскому обычаю, там не кладут заплат, где пролетела пуля. Удары шашки обозначались уз­кими сафьянными полосами, нашитыми изнанкою вверх на тех местах, где было прорублено. В правом гаманце виделся рожок с порохом; на поясе висел большой кинжал с ру­кояткою из слоновой кости; рядом с кинжалом заткнут был спереди пистолет, другой виделся на правом бедре, а третий был заложен сзади за пояс шашки. Войдя к пол­ковнику, он придвинул этот пистолет наперёд, придержи­вая за выгиб правым локтем — азиатская привычка, проис­шедшая от опасения, чтобы враг не выхватил внезапно ору­жия! Спереди к правому боку висели серебряная жерница, сафьянный мешочек с запасными пулями и кремнями и большой черный рог с порохом. На левом боку была шаш­ка. Из-под черкески виделись ноговицы из темного сукна с красною нашивкою для прикрытия той части ноги, кото­рою всадник касается до коня. На ногах были желтые вычетки*, а сверху красные чевеки** с серебряною тесьмою на швах, на голове черкесская шапка с белым околышем из длинношерстной овчины, ружье осталось на квартире Пшемафа. Товарищ Али-Карсиса носил почти тоже одея­ние, с тою только разницею, что шапка его была опушена черною овчиною; он казался человеком лет тридцати, был довольно строен и очень смугл; в беглых маленьких гла­зах его выражались хитрость и лукавство; каждый из них держал в руке плеть, а на большом пальце правой руки имел стальное кольцо, необходимое, чтобы взводить курок и при стрельбе наскоро выдергивать ружейный шомпол из ложи. Когда Али-Карсис вошел, полковник встал с места и, подошел к нему, сказал: