Иван Багмут - Записки солдата

• Название: Записки солдата
• Автор: Иван Багмут
• Издательство: «Советский писатель»
• Жанр: Прочая детская литература
• Год: 1985

В книгу известного украинского писателя Ивана Багмута «Записки солдата» вошли повести и рассказы. В повести «Записки солдата» автор правдиво изобразил ратный подвиг советских людей на полях сражений Великой Отечественной войны. Герой повести «Жизнеописание послушного молодого человека» подростком встретил Великую Октябрьскую революцию и стал настоящим борцом за ее идеи.

Главные герои рассказов — люди труда.

СОДЕРЖАНИЕ

Ю. Герасименко. Жизнеописание счастливого человека. Перевод Вл. Россельса.

ПОВЕСТИ

Записки солдата. Перевод Вл. Россельса.

Жизнеописание послушного молодого человека. Перевод Вл. Россельса.

Приключения черного кота Лапченко, описанные им самим. Перевод Вл. Россельса.

РАССКАЗЫ

Кусок пирога. Перевод Е. Россельс.

Злыдни. Перевод Вл. Россельса.

Третья лекция. Перевод Вл. Россельса.

Бочка. Перевод М. Фресиной.

Двенадцатая собака. Перевод М. Фресиной.

Горячие ключи. Перевод М. Фресиной.

Теги-теги. Перевод Н. Сказбуша.

В яблоневом саду. Перевод М. Фресиной.

Братья. Перевод М. Фресиной.

Драгоценное издание. Перевод М. Фресиной.

Друзья. Перевод Е. Россельс.

Весенний день. Перевод Е. Россельс.

Характер. Перевод М. Фресиной.

Хунхуз. Перевод Вл. Россельса.

Белый костюм. Перевод Вл. Россельса.

Федор из Федора. Перевод Вл. Россельса.

Рассказ о рассказе. Перевод Вл. Россельса.

---

— Буду.

— Жил-был рак…

Тут Ивась подымал визг, но Хома неумолимо доканчивал:

— …А кто слушал, тот дурак!

Ивась ревел, и Хома, чтобы успокоить его, обещал рассказать настоящую сказку.

— Не плачь, я расскажу… А будешь слушать?

Ивась, не вытирая слез, враждебно смотрел на брата.

— Будешь слушать? — со всей возможной лаской в голосе спрашивал Хома.

— Буду, — хмуро бросал Ивась.

— Ну вот, — начинал Хома. — Жил-был рак…

Хома хохотал, а малыш заливался слезами, пока не вмешивались старшие.

Теперь, вспоминая те далекие времена, смеялись оба. И все же, когда у меньшого возникла потребность поделиться мыслями, он обратился к Хоме с некоторой опаской.

Ивась прочитал «Исповедь» Максима Горького. До тех пор все было ясно: бога нет. Скажем — не выучишь урок, сколько ни молись, бог не даст знания. И сколько ни молись, коли не пройдешь по земле с плугом, бог твою десятину не вспашет.

Бога нет!

Сама идея, что он есть, принижает человека, ставит его в зависимость от высшей силы, делает рабом. «Раб божий». Разве не повторяют это каждую минуту попы и другие священнослужители? Раб божий! А человек хочет быть свободным, хочет жить с высоко поднятой головой, имеет для этого все основания! Разве бог хоть когда-нибудь, хоть в чем-нибудь помог человечеству? Все, что создано, создано без божьей помощи!

Аргументы против бога накоплялись в сознании Ивася постепенно, а во время революции только оформились в активный атеизм.

И вдруг…

Плененный талантом писателя и авторитетом его имени, Ивась уверовал в идею произведения. Если до чтения «Исповеди» он доказывал всем, что бога нет, то теперь с тем же пылом убеждал знакомых, что бог есть.

— Бог — в каждом из нас! Бог — внутренняя сила народа. Когда народ охвачен единым чувством, единым стремлением, он может сотворить чудо! Да, да! Обыкновенное, настоящее чудо! Чудо в прямом смысле этого слова! Бог — в нас самих!

Ивась ходил просветленный, радуясь, что пришел наконец к правильному пониманию такого важного вопроса, как религия. И правда: какая огромная прогрессивная сила — единство народа, его стремление к добру! Толпа, самая обыкновенная толпа, зажженная одним желанием, общим чувством, творит чудо! Какие же еще нужны доказательства? Бог есть!

Отец соглашался с сыном. Ивасю казалось, что и брат разделит его восторг.

Атлетического сложения, но чуть неуклюжий, Хома не спешил с рассуждениями.

— А может этот твой бог, скажем, устроить землетрясение? — проговорил он после долгой паузы, выслушав брата.

Ивась замялся:

— Понимаешь… Это, конечно, не тот бог, который сотворил мир… Мой бог в каждом из нас. Мой бог — это жажда духовного самоусовершенствования. Сила этого бога проявляется, когда люди объединяются в каком-нибудь добром намерении. Понимаешь?..

— Что такое понедельник? — перебил его Хома. — День недели, который следует после воскресенья. Так?

— Так.

— Что такое сапог? Обувь. Так? Так. А если назвать понедельник сапогом, в него можно будет обуться?

— Я не понимаю, что ты хочешь сказать? — пожал плечами Ивась.

— Я хочу сказать, что каждое слово и каждый термин имеет определенное значение: бог — это бог, а сапог — сапог, жажда самоусовершенствования — это жажда самоусовершенствования, а сила народного единения — это сила народного единения. Так что твой «бог» вовсе не бог. То, что Максим Горький выдает за бога, совсем не бог. Существует оно или он его выдумал — это другой вопрос. Что такое бог? — продолжал Хома.

— Что такое бог? — переспросил Ивась и вдруг продекламировал из оды Державина:

Дух всюду сущий и единый,
Кому нет места и причины,
Кого никто постичь не мог,
Кого мы называем: бог!

— Вот о таком боге можно говорить как о боге. Ты в такого веришь?

— Нет, — ответил Ивась. Он с минуту помолчал, потом поблагодарил брата.

Возвращение Хомы подняло настроение в семье Карабутов. Юхим Мусиевич повеселел и теперь только присматривал за хозяйством — жить в городе стало совсем трудно, и он вернулся домой, бросив службу в уездной кооперации.

По любому поводу — а когда разносился слух, что в село едут немцы или гайдамаки, то и без всякого повода — отец с сыновьями уезжал в степь, и непременно с ночевкой: как-никак он был избран заместителем председателя исполкома Мамаевского Совета крестьянских депутатов.

В степи Юхим Мусиевич чувствовал себя беспредельно счастливым. Во время перерыва в работе он, подставив лицо солнцу, бездумно замирал и, вдыхая степной воздух, казалось, сам превращался в частицу степной природы, сливался со степью.

Ивась уже знал, что после нескольких минут такой отрешенности родитель примется агитировать за неучастие в политике, и в эти минуты ненавидел отца.

— Что надо человеку? Какие хлеба! Солнце! Воздух! Жить бы да жить!.. Так нет… Надо воевать! Убивать! Жечь! Скрываться! — начинал он как бы про себя.

— Именно для того, чтобы не жгли, чтобы можно было свободно дышать этим воздухом, именно для этого и надо воевать! — горячился Ивась, но отец не терял спокойствия:

— Для того чтобы дышать, надо быть живым. А на что тебе все, если тебя убьют?

— Это рабское мировоззрение! Так может говорить только человек с душой раба! — восклицал, весь бледный, Ивась.

Отец грустнел, но не от слов сына.

— А если детей убьют? Какая тогда радость от жизни?

Ивась, испытывая неловкость после своей грубой выходки, добавлял уже без горячности:

— То была империалистическая война… А за свободу надо бороться! Идти на смерть!

— Бороться можно и мирно, — стоял на своем Юхим Мусиевич. — Февральская революция была бескровной…

— А члены Мамаевского земельного комитета разве выступали с оружием? Они мирно боролись за землю, а немцы сожгли их хаты. И поймай они хотя бы того же Ивана Латку, разве он ушел бы живым?

— Вот я и говорю — не надо ввязываться в политику.

— А кто же тогда будет бороться за свободу?

— Без нас обойдутся… Мы будем обрабатывать землю. Это лучше и благороднее.

— Благороднее?! — возмущался сын. — Значит, вы будете сидеть дома, а другой сложит за вас голову? Это благородно? Что же, может, и в самом деле не стоит принимать участие в политической жизни, не стоит бороться за счастье рабских душ!

Отец смеялся, Хома улыбался, а Ивась, тяжело дыша, обиженный еще и отношением к нему как к маленькому, замолкал, злобно поглядывая на обоих.

Кроме интереса к политике, Ивась не забывал и о делах, по самой сути своей аполитичных. В магазинах давно уже не было почти никакой материи, а та, что была, стоила бешеные деньги, и потому проблема одежды для пятнадцатилетнего юноши стояла очень остро. Юхим Мусиевич считал главным украшением человека его духовные качества и не спешил выменивать на хлеб или сало одежду и обувь для сына, который уже чувствовал себя взрослым. На робкие намеки Ивася, что ему хотелось бы носить если не галифе, так хоть обыкновенные, но суконные черные штаны и желтые сапоги с высокими голенищами, отец отвечал обстоятельными речами о пользе бережливости, о том, что необходимо иметь запас хлеба и лучше не выделяться модными нарядами…

Поэтому великой радостью для юного Карабута было приобретение книги с волнующим заглавием «Практик-мыловар», в которой приводились рецепты изготовления домашним способом мыла, юфти, конфет, браги и других нужных в быту вещей.

Ивась сообразил, что, наварив мыла, можно получить много денег и приобрести себе костюм без помощи отца. Разбогатеть и в самом деле было очень легко: мыла в селе не хватало, а нужда в нем всегда велика. Но, к сожалению, планы Ивася остались мечтой: для варки мыла нужен жир, а его у нашего «фабриканта» не было… А стоимость сала, из которого можно варить мыло, превышала стоимость мыла…

Крах идеи мыловарения направил деловую инициативу Ивася в сторону кожевенного дела. Проблема сырья вставала и тут, но была решена быстро и почти гениально. Собаки! Собачьи шкуры! Разводить собак или ловить чужих!

Однако охота на этого зверя оказалась не такой простой штукой, и основное внимание пришлось уделить разведению собак. В ожидании сырья Карабутенко перенес выпуск продукции на 1919 год.

3

Лето 1918 года прошло в Мамаевке, расположенной за 70 верст от уездного и губернского центров, довольно спокойно, в особенности если сравнить с Котивкой, где бывшие крепостные князя Урусова объявили войну Германии и Австро-Венгрии, вследствие чего их село было уничтожено армией оккупантов.

Карательные отряды немцев и гетманцев наведались в Мамаевку только дважды. Первую карательную экспедицию вызвал старый Каленик Шинкаренко, вступивший в «Союз земельных собственников» — кулацкую организацию, основанную открыто контрреволюционной партией кадетов.