Дмитрий Гордон - Березовский и Коржаков. Кремлевские тайны

• Название: Березовский и Коржаков. Кремлевские тайны
• Автор: Дмитрий Гордон
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4438-0482-8

Вы прочтете откровения деятелей, у которых Борис Ельцин кушал с ладошки, как дрессированный попугай (следующего российского президента герои книги тоже отлично знают). Кстати, еще одна деталь для понимания этой книги важна: разжалованные слуги безжалостны — больше, пожалуй, никто не мог бы рассказать о российской власти так, как Александр Коржаков. Он ведь не только поднимал обмочившегося пьяного президента с пола или лез с ним в ледяную воду: по службе присутствовал при решении судеб целых народов.

Борис Березовский: «Когда на даче у Путина я завел разговор, не подумать ли ему о президентстве, Володя ко мне наклонился и произнес: «Послушай, знаешь, чего я больше всего на свете хочу? Быть Березовским… Дайте, пожалуйста, мне «Газпром»!..»

Александр Коржаков: «Березовский уговаривал меня убить Кобзона, Гусинского и Лужкова — это он и Лисовский Листьева заказали»

---

— Какой пост в то время он занимал?

— Директора ФСБ.

— В одном из своих интервью вы сказали, что сыграли решающую роль в назначении Путина на должность президента России — вы подтверждаете эти слова?

— Прежде всего, я подтверждаю, что никогда такого не говорил. Решающей роли я не сыграл, хотя был одним из тех, кто участвовал в подготовке этого решения для Ельцина. Действительно, тогда я считал, что выбор между Примаковым и Путиным — это выбор между плохим…

— …и очень плохим…

— Нет, плохим и хорошим, а теперь понимаю, что да — между плохим и очень плохим. Тем не менее, несмотря на то, что произошло, — и со мной в том числе, но прежде всего, конечно, с Россией, — я и сегодня бы предпочел Путина, а не Примакова.

— Третьего разве дано не было?

— На самом деле это, конечно, не единственная была альтернатива, но к тому времени уже возник цейтнот, связанный, если вы помните, с…

— …президентской болезнью?

— Нет, с кадровой чехардой. Вы вот совершенно верно сказали, что, несмотря на интуитивное понимание правильного пути для России (а может, именно в силу своей ответственности за этот выбор), Ельцин чувствовал себя царем и, конечно, глубоко в душе не понимал, что должен уйти.

— Видимо, ему об этом не говорили…

— Да нет, семья — Татьяна, Наина Иосифовна, — все время твердила ему, что пора уходить, и все мы, кого он выслушивал, тоже мягко и ненавязчиво подводили его к такой мысли… Лично я много раз касался с ним этой темы, и он никогда не ставил под сомнение то, что уйдет, то есть подсознательно Ельцин себе этого не представлял, но принимал как разумный необходимый шаг. Думаю, он просто считал, что, передав власть добровольно, — впервые в российской истории! — должен показать пример, и от этого будет зависеть главная оценка (со знаком плюс или со знаком минус) того, что он сделал…

— Но вы же умный человек: неужели не понимали, что выходец из Комитета государственной безопасности не должен быть президентом, что это для России чревато?

— (Вздыхает.) Об этом еще в то время многие предупреждали, но я отвечу на ваш вопрос прямо: «Нет, не понимал». Я действительно не считал, что это какие-то особенные, сделанные из другой материи люди, да и весь личный опыт общения с Путиным был исключительно положительный.

— Как сегодня считаете: ошиблись тогда или нет?

— Трудно ответить определенно, но в условиях, повторяю, цейтнота… Вспомните: Черномырдин уже устарел, Кириенко вообще ничего не мог, сменивший его Примаков как раз очень много чего мог, даже развернуть страну назад, и именно поэтому был абсолютно опасен. Потом появился Степашин, который оказался почти как Кириенко… Когда он стал премьером, а по существу претендентом на президентское кресло, тут же начал ко всем бегать, всем хотел угодить, быть хорошим и перед коммунистами, и перед Лужковым, и перед Чубайсом, со мной старался дружить…

— И нашим, и вашим…

— Понимаете, не было определенности, которая в то время была нужна, потому что борьба предстояла серьезная, и лишь Путин в полной мере этому критерию удовлетворял. Ни к кому не бегал советоваться, ни перед кем не заискивал: один раз принял решение — все! Опять же он говорил, что не хочет идти в президенты… Я уж не знаю конспирологии, согласно которой у КГБ был якобы план привести к власти своего человека…

— Кстати, вы в это верите?

— Исключить не могу, но считаю такую вероятность низкой. Это же действительно я ездил по заданию Ельцина к Путину — по-моему, в июле девяносто девятого…

— На дачу?

— Нет, в то время Володя отдыхал на севере Франции, в Биаррице.

— Там вы и поставили его в известность, что президентом России будет именно он?

— Немножко не так — эту тему мы обсуждали и раньше, но в тот раз Ельцин попросил встретиться с ним и спросить: в принципе, готов он принять предложение? Я полетел, отыскал его с женой и дочерьми в очень скромной гостинице… В общем-то, он сказал, что готов этот вопрос обсуждать, но, естественно, только если Борис Николаевич будет говорить с ним на эту тему сам.

— Представляю, что должен чувствовать человек, когда ему сообщают: есть мнение, что именно ты станешь преемником. Как в эти минуты Путин себя вел?

— Ну, поскольку услышал это не в первый раз…

— …внутренне был готов?

— Предварительные разговоры начались еще в начале девяносто девятого года, зимой. Возможно, на этот раз Володя воспринял все слишком серьезно, тем не менее, новость не стала для него супернеожиданной, и отнесся он к ней вполне нормально: опять никакого энтузиазма не выразил, но не так уже и открещивался.

— Что за загадочная история произошла с вами и директором ФСБ Путиным, когда вы застряли в лифте, и не где-нибудь, а на Лубянке?

— Вовсе не в лифте, а на так называемой лифтовой площадке, но история и вправду забавная. Когда я к нему пришел…

— …на Лубянку?

— Да, в тот самый небезызвестный кабинет, в котором сидели все главные чекисты СССР…

— Призраки хоть не беспокоили?

— Нет, да и был там уже не впервые… В общем, Володя мне предложил: «Пойдем чего-нибудь поедим». Мы перешли в другую комнату, а потом он замялся: «Ты знаешь, я не уверен, что здесь…» (Смеется.) Короче, показал пальцем вверх: дескать, не исключена прослушка. Это меня поразило, а мы же как раз обсуждали напряженную ситуацию с Примаковым (он противостоял в то время и Путину, потому что на место директора ФСБ хотел посадить своего человека).

— Своего человека — это кого?

— Варианты там были разные, в том числе обсуждалась кандидатура Кобаладзе. Для меня, между прочим, это было еще одним подтверждением того, что у чекистов тоже не все едино, то есть не только я с Примаковым конфликтовал… Одним словом, вышли мы и направились в третью комнату… Она совершенно была нерабочей — обычная площадка перед лифтом, который на этом этаже не останавливался, отгороженная от коридора стеной, но Володя сказал: «Вот тут можем поговорить». Мы пообщались, а когда решили вернуться назад, оказалось, что дверь, ведущая на эту площадку, захлопнулась. Путин постучал в стену, отделявшую нас от коридора…

— Она, как известно, имела уши…

— (Смеется.) Слава богу, кто-то там проходил…

— Это правда, что Владимир Владимирович называл вас братом?

— Несколько раз… Однажды он мне признался: «Ни у тебя, ни у меня ни сестры нет, ни брата, поэтому можешь поверить — ты для меня даже больше, чем брат». Это произошло, когда мы выиграли парламентские выборы девяносто девятого, а ведь никто не верил, что можно создать блок «Единство», сформировать команду, подвигнуть губернаторов отказаться от клятвы Лужкову и Примакову и работать на новую власть… (Может, вы плохо помните, но Примаков с Лужковым уже проводили по стране перекличку — так, как это в советское время делалось.)

Никогда не забуду, как за четыре недели до выборов в Думу (именно на них решался вопрос о президентстве!) один из заместителей Лужкова явился ко мне. Накануне наши соперники сняли программу Доренко в Башкортостане, и начал он жестко: «Борис, ну ты понял, что ОРТ закроем по всей стране? Что ты делаешь? Мы уже белую лошадь победителям приготовили, и портфели министерские поделили — все равно у вас шансов нет. В общем, у меня к тебе просьба: сделай так, чтобы до выборов Доренко в эфир не выходил».

Ответил я просто: «Если вы так уверены, что выигрываете, почему же настаиваете на отлучении Доренко от телеэфира?». Тот пояснил: «Чтобы не осложнять ситуацию». — «Чтобы не осложнять, пусть все идет, как идет. Хотите закрывать регионы? Пожалуйста — не думаю, что у вас хватит на это сил». Это я к тому, насколько сильным было тогда противостояние, и когда мы победили, Володин звонок перехватил меня по дороге на дачу: «Ты не можешь вернуться?». Я приехал, и Путин сказал, что страшно благодарит: мол, сам до конца не верил в успех. Тогда мы и побратались…

Зимой девяносто девятого, когда начались разговоры о том, не подумать ли ему о президентстве, я был у него на даче, и, едва на эту тему завел разговор, Володя ко мне наклонился и произнес: «Послушай, знаешь, чего я больше всего на свете хочу?». Я плечами пожал: «Нет». — «Быть Березовским». Потом сделал паузу и попросил: «Дайте, пожалуйста, мне “Газпром”!..». Теперь-то мы видим (улыбается): Путин «Газпром» контролирует…

— …но Березовским так и не стал…

— Увы, если честно, у меня тогда не было времени, чтобы хорошо Володю узнать…

— Хотя надо было…

— Это уже другой вопрос, но история сослагательного наклонения не имеет. Меня как раз покоробило, когда он сказал, что хочет мной быть (я серьезно к этому отношусь, потому что хорошо помню, как Чубайс вспоминал, что хотел быть Собчаком). Вообще, я считаю, что, когда человек хочет быть кем-то, какой-то глубинный порок внутри он имеет.